Быть ласковым и нежным, чутким и заботливым ребенок учится еще в утробе, окруженный материнским теплом и пьющий из крови ее безграничную любовь. Далекий неразборчивый шепот греет крошечное сердечко и не позволяет ему черстветь. Каким же вырастет человек, не знавший материнского тепла, вылупившийся из умело сотканого жестокими руками и жадными глазами кокона?
" - У меня над головой раскалывается небо." Слабый и немощный эмбрион обнимает конечностями полужидкое тело, касается лицом коленных чашечек. Ему сухо и безветренно, и темно, как никогда раньше в жизни. Он видит хуже едва выродившегося щенка и слышит дыхание где-то за своей темнотой. Чужое дыхание. Запоздалые мышцы еще вздымаются и обтягиваю крепче хрящи, которые вскоре станут костями. Он врастил себе под кожу и плоть панцирь-скелет, и тот трется о нежные, ненадежные как мыльные пузыри внутренности.
" - Оно похоже на мохнатого паука." Пустые - твари вечной ночи, и тяга к свету им не свойствена. Тело из одних прямых и углов подрагивает и жмется к гладким бинтам своего жилища. Стараясь отстраниться от сияющей паутины перед лицом, он сам же ломает собственое убежище, разрезая его острыми локтями и неловкими движениями. С едва ощутимым ветром доносится запах ландышей, их листья острее мечей шинигами и царпаю нещадно горло, густо мажа горьким соком.
" - Если я не успею выбраться, оно меня раздавит." Текущая сквозь организм густая бронза закипает, упирается в скорлупу и торопит события. Детеныш чувствует острый страх перед замкнутым пространством и рвется прочь, из одной бездушной теплоты в другую. А когда тело нежданно лишается надежной белоснежной опоры, когда его уже ничто не поддерживает, он теряет равновесие и неуклюже упирается в пол перед собой ладонями. Пальцы поджимаются в кулаки, а локти подрагивают. Какая тонкая и прозрачная кожа. Она кажется невыносимо уязвимой под цепкими чужими взглядами, улитка, оставшаяся без защиты ракушки. Нескладное тело неловко покачивается, выискивая новый центр равновесия. Где смертоносность лап-кос? Где такие удобные для опоры тончайшие ножки? Где тяжелое брюшко, оттягивающее тело назад и не позволяющее упасть лицом? Он хочет расправить тонкие крылышки, раздуться, чтобы не казаться беспомощным, застрекотать всей яростью. Но крылышек нет.
Чужое прикосновение, чужое дыхание слишком близко по чувствительной коже вызывают едкий ужас, зажимающийся под сердцем. Раньше всегда касались только, если били, если хотели убить. Плохо владеющий новым телом, он подчиняется безмолвному приказу, но все еще слишком привязаный к зверинным инстинктам, дергается от пальцев и весь от этого вздрагивает. Разбитая мозаика зрения впервые собирается в цельную картину, и новорожденный испытывает легкое облегчение: тошнотворно-мягкая улыбка глубоко отпечаталась в его памяти. К ней он пришел и из-за нее лишился своих рук и ног.
- Нн... - сложная мимика лица подчиняется не сразу, богомол неумело скалится и морщит нос, вспоминая как люди движут губами при разговоре. Со жвалами было гораздо проще. - Нноитра Джируга, - не зная какое выражение лица было бы наиболее уместным, пустой улыбается широко и хищно.
" - Звери показывают зубы, когда угрожают и скалятся. Люди, кажется, когда радуются. Он же сможет сообразить." Не желая стоять на коленях, непривыкших к жестким поверхностям и оттого саднящих, арранкар бегло оглядывает шинигами силится понять и запомнить, а потом и сам выпрямиться. Но ноги подкашиваются еще до того, как он садится на корточки - Джируга неверно вычислил новый центр тяжести и шлепнулся на зад. Обидно и стыдно перед самим собой.
- Неудобное тело, - не жалуется, но недовольства не скрывает, снизу вверх глядя на своего Владыку так, будто бы это он виноват в неспособности своего детища даже подняться с пола.
" - Хочу обратно свои ноги."