Это цитата сообщения Олифант Оригинальное сообщение

Дневники Анны-Вильгельмины Аллендорф. Часть 8.

Дневники Анны-Вильгельмины Аллендорф. Часть 1.

Дневники Анны-Вильгельмины Аллендорф. Часть 2.

Дневники Анны-Вильгельмины Аллендорф. Часть 3.

Дневники Анны-Вильгельмины Аллендорф. Часть 4.

Дневники Анны-Вильгельмины Аллендорф. Часть 5.

Дневники Анны-Вильгельмины Аллендорф. Часть 6.

Дневники Анны-Вильгельмины Аллендорф. Часть 7.

 29 августа 1901 г. Среда.

После обеда ходили к Архангельским, но не застали их дома и отправились гулять. Всё время принимался идти дождь, но мы на это не обращали внимания и погуляли.

Сегодня письмо от Жени. Доктор каждый раз находит улучшения в лёгких, но это как-то даже не верится. Говорит, что ему не надо волноваться и скучать. Мама с Эрей говорили о Жене и сказали, что ему очень плохо и, что если он уедет из санатория, то, наверное, умрёт. Господи! Что же это такое, ведь это ужасно! Я весь вечер не могла отделаться от этой мысли. Эря, как мне казалось, всё старался нас развеять, рассказывал анекдоты и пр. Мама тоже.

Спать легли в 11 часов.

 

30 августа 1901 г. Четверг.

Гулять пошли только после завтрака, и встретили Д. Лена просто с ума сходила: вся покраснела и твердила «Господи! Господи!». Он поговорил с нами немного и ушёл. Лена только и говорила что о Д. всю дорогу.

Скоро, по приходу домой, к нам пришла Оля Шепелева с Олей, Леной и Митей. Сначала с ними была ужасная тоска! Мне хотелось читать, а они тут и нельзя. Но потом, мы сидели все вместе с мамой и большой Олей и разговаривали.

Завтра они опять придут к обеду, а вечером девочек отвезут в институт, что бы они в субботу держали переэкзаменовку.

Когда они ушли, мы с мамой и с мальчиками пошли ещё на Петровку, и было очень приятно. Вечером Эря не пришёл, и мы сидели одни.

 

31 августа 1901 г. Пятница.

Мы опять ходили гулять до Мариинского института, а потом на Покровку. Опять пришли Шепелевы, и я с Олей играла в разные игры. Она сегодня уже уезжает в институт.

У нас был Ваня Щёткин, учил уроки. Саша ему очень обрадовался и всё с ним заговаривал, а Ваня немножко важничает. Как жалко, что Сашу не приняли в «коммерческое». Он очень умный и учился хорошо, гораздо лучше Вани. Он задачи решает очень хорошо и сегодня помогал Ване.

Мы сегодня опять ходили с мамой гулять вечером, я это ужасно люблю. Встретили Миловидова.

 

1 сентября 1901 г. Суббота.

Встала сегодня в 8 часов, что бы подольше почитать. Собираемся днём на ярмарку, я очень рада. Как только мама встала, мы и отправились. Погода чудесная!! Мне было очень весело, особенно хорошо было ехать через мост. Ока, залитая солнечным светом, это движение и по реке, и по мосту, всё это на меня подействовало крайне весело.

Сначала мы ходили покупать разные материи, и это было не так интересно, но потом отправились в Главный Дом. Там уже всё-таки пусто, сравнительно с тем, что было. Мама купила всем четырём друзьям их счастливые камни: Саше хризолит, Эре изумруд, Ване яшму, а жене аметист. Кроме того ещё чугунный подчасник* очень красивый.

С ярмарки мы отправились к Щёткиным и они нам подарили дюжину ножей и вилок.

Дома мы нашли письмо от Жени, он ничего особенного не пишет. Всё ещё не ходит гулять, но жара нет.

После обеда мы ещё погуляли с мальчиками. Я относила Сорокину часы: он только посмотрел, тронул что-то и отдал назад, сказав, что если всё-таки не будут идти, то надо будут разобрать. Я ужасно рада, что они опять идут, а то мне их было очень жалко.

 

* Подчасник, станок или подставка, стояло под часы. Словарь В. Даля

 

2 сентября 1901 г. Воскресенье.

Завтра у нас молебен! Эта мысль не выходит у меня из головы. Что-то будет?!! Я ужасно рада, но всё-таки многое меня очень беспокоит, ну да это пустяки. Ура! Ура! Ура! Были мы утром в церкви, но я опять слушала не как следует. Мы видели жену и детей Бункевич, и они сообщили, что «Миссури» потонул… Вот так штука!!!

После обеда Лена меня причёсывала, старалась, но вышло скверно, и вот я злилась, да ведь как! Ах, как это нехорошо! Я потом ужасно раскаивалась. Я, вообще, ужасная кокетка, каких мало. Это меня мучит, постараюсь исправиться, но, конечно, не удастся.

У Эри сегодня болят зубы

В 5 часов отправились мы к Карповым. Мы попили чай, а потом Соня села за рояль, а мы начали плясать, потом Сара ещё пела. Мне очень нравится романс «Поле, поле чистое», прелесть, какой хороший. Сара ещё делала Лене разные причёски. Домой мы поехали на их лошади, что было очень приятно.

 

СЛЕДУЮЩАЯ ТЕТРАДЬ УТЕРЯНА

 

17 сентября 1901 г. Понедельник.

В 10 ½ часов мы отправились в институт. Приехали, обедня не кончилась и мы встали в коридоре. Наконец стали подходить к кресту и обедня кончилась. В залу, которая была украшена зеленью и цветами, нас поставили вперёд. Сначала было обычное пение, стихи и наконец…награды. Вызывают меня, беру дрожащими руками книгу, ну, думаю, что? Алексей Толстой, но что?  И, читаю - «Князь Серебряный», этого я никак не ожидала. Разозлилась я ужасно и чуть не плакала. Вдруг меня зовут к Сигизмунду Себальдовичу, мама ему сказала, и он хочет переменить книгу. Он начинает меня спрашивать чего я хочу, и я ляпнула Надсона, а потом так раскаивалась. Мама говорила, что это запрещённая книга. Поднимется, может быть, история, не дай Бог!

Лёле Пискуновой дали альбом картин по географии. Лёле Шамониной «В стране чудес». Вере Виноградовой «Семейная хроника», а Коноваловой тоже альбом.

Придя домой, я позавтракала и пошла к Тилинг, Лиза всё ещё больна, я просидела у неё до 4 часов вечера и болтала всё время, но в 5 часов всё-таки ушла.

На меня напала тоска. Зачем я просила Надсона?

Вечером мы отправились к Карповым и застали там Эрю. Конечно, говорили опять о моей награде. Эря говорит, что у них бы дали Надсона, это меня успокоило, авось, и у меня всё обойдётся. У Карповых мы поужинали и вернулись только в 12 часов. Назад я шла с Эрей и было очень приятно.

 

18 сентября 1901 г. Вторник.

Влад. Вас. был на уроках. На математике спрашивал меня составить задачу, и я не могла, да, положим, никто не смог, так, что мне было не особенно стыдно. Да, m-lle Ingorne уезжает лечиться, завтра придёт прощаться, у нас будет другая учительница. Интересно, кто?

За переменой мы читали дневники Шамониной, по-моему, она пишет не искренно. За историей ничего особенного не было, и мы отправились домой.

Начальница подозвала меня сегодня и сказала, что книгу для меня выбрали и отдали в переплёт. Слава богу! Но Надсон это или нет, вот, что меня интересует.

Домой мы шли маленький кусочек с начальницей, и она беседовала с нами. Пришла домой, Лены нет, занимается с Олей, но скоро она пришла. Пансионеры всё-таки мне ужасно надоели. Вечный крик, визг, мамы я теперь почти не вижу: придёшь из института, мама делает задачи, потом занимается с ними и так целый день. Сегодня я вспоминала прежнее время, когда мы жили в институте. Господи! Как хорошо было! Жили мы семьёй, бывало после обеда начнёшь беситься, болтать глупости. Нет, мне грех роптать! Это очень гадко, я знаю, да, нет, я и не ропщу, а только, правда, тогда я была совсем ребёнком. И поэтому я с таким удовольствием вспоминаю институт, да и Женя был здоров, вот главное, пожалуй. Ну, да об этом довольно!

Мы ходили на Покровку, а потом я села учить уроки. Вечером читала стихотворения в прозе Тургенева.

 

19 сентября 1901 г. Среда.

Французского у нас не было, и мы сначала переводили немецкий, а потом стали читать Лёлин* дневник, и что же? Она, вдруг, пишет, что в нашем классе никто не любит читать, ни с кем нельзя поговорить и проч., и это она подаёт Алекс. Алекс. Ну не свинство ли это? Что он про нас подумает? Она, конечно, возвысилась в его глазах, а мы упали, как это гадко. Мы негодуем на неё, но она со своей улыбкой, которую я ненавижу, слушала, слушала и убежала. Хороша подруга! Нечего сказать! В дневнике есть и явные указательства на Наташу, тоже не очень лестные. За большой переменой она сказала Наташе: «Мне надо с тобой поговорить, но только без твоих», т. е. без меня и Л. Пискуновой, и это было сказано очень презрительно. Вернувшись от Анны Ивановны, она взяла Наташу под руку, а мне сказала: «Ну, Аня, не взыщи, при тебе и Лёле я не могу говорить». Я повернулась и ушла. Мы с Л. Пискуновой решили совсем разругаться с Шамониной.

Во время Закона была наверху с С. Гольдберг и М. Сосонко. Сначала занималась, а потом болтала с ними.

За следующей переменой Наташа рассказала мне следующее: Лёля сказала Наташе, что она, т. е. Наташа, не понимает Лёлю и слишком мало читала, ну разве это хорошо? Значит, она ставит себя неизмеримо выше Наташи по уму, какая же это подруга7 Про меня она говорит, что я уже ровно ничего не читаю. Кто дал ей право на это? Меня, главное, интересует откуда она это выдумала? Это меня ужасно огорчает, так, что я чуть не плакала.

Рисование прошло очень тоскливо. Домой пошли с Наташей и разговаривали, конечно, о Лёле. Дома получили письмо от Жени довольно хорошее.

На меня опять напала тоска, Лена тоже тоскует. До обеда и после, я была в ужасном настроении, вспоминала опять институт и доброе старое время. Мы опять гуляли до уроков. Когда я начала писать дневник. То немного успокоилась. Бог с ней, с Лёлей Шамониной, по-моему, она не такого мнения обо мне, а, так просто, желая обидеть меня, говорит это, обращать внимания не стоит. Ах, если бы её не было у нас в классе, как было бы хорошо!!!

Да, забыла сказать, Колю приняли в гимназию.

 

*имеется в виду дневник Лёли Шамониной, а не нашей подруги Лёли Пискуновой

 

20 сентября 1901 г. Четверг.

Пошла в институт в довольно таки грустном настроении. Прихожу, говорят, эконом умер, вот так штука. 17-го был в церкви здоровый, а 19-го в обед скончался. Царство ему Небесное!

У меня было ужасное настроение, за немецким с Л. Шамониной мы не здоровались, и не говорили ни слова, всё таки это неприятно. Ах, если бы у нас был дружный простой класс, со всеми можно было бы поболтать и не ссориться.

Математики я боялась, пришла начальница и она меня вызвала прочесть составленную задачу. Она оказалась верной, я очень рада.

Когда за большой переменой пришла Лёля Шамонина, она первая сделала шаг к примирению, спросила, читала ли я «3 000 лье под водой» Жюля Верна, как бы желая этим загладить свою вину, говоря, что я мало читаю. Потом, вообще, мы уже начали разговаривать, я очень рада.

На физике было уже гораздо веселее, а перед историей и за ней мы всё время хохотали, да ведь как. Потом пошли домой, стоим и я как раз рассказываю Наташе, что мы делали за историей, как, вдруг, появляется О. П. Наташа испускает какой-то странный звук, и мы несёмся. О. П. идёт в некотором расстоянии от нас, а мы болтаем страшные пустяки, боюсь, он сочтёт нас за дур.

Дома я сидела на балконе и читала. После обеда мы ходили гулять, хотели посмотреть Дмитриевскую квартиру, но она уже снята, жалко! Вернувшись домой, села за уроки.

 

21 сентября 1901 г. Пятница.

Алекс. Алекс. принёс изложение, у меня ничего себе, написано на 11. Нам задали сочинение «Детство», ужасно трудно и я не знаю, чего писать. За рукоделием нам не читали и позволили болтать. Говорили всё больше о сочинении, кто чего помнит из своего детства. Истории я сегодня довольно таки боялась, но он не спрашивал меня, но спросил Пискунову. Она отвечала так себе, а подсказывать я ей не могла, потому, что мало чего знала.

Мы теперь довольно таки сошлись со Смирновой и Башкировой, это меня радует, а то, ведь, мы, вообще, мало дружны с классом.

Перед физикой говорили о курсах, и почти все хотят идти. Меня не тянет, то ли дело жить в семье, Всё-таки это нехорошо, что я не стремлюсь быть ещё более образованной, но курсистки мне как-то ужасно не нравятся. Вот поступить в VIII класс гимназии, об этом я думаю, да вот меня что беспокоит:

1. пожалуй, буду нехорошо учиться

2. поступлю я для того, что бы учиться серьёзно или, просто, что бы подольше оставаться ученицей.

Надо подумать над этим, но теперь ещё, пожалуй, рано.

Наташа отпросилась от рисования и её пустили. Живущие пошли в лазарет веситься, и когда пришёл Иван Иванович, класс был почти пустой. Г. Э. извинилась и сказала, что все сейчас придут, а сама ушла. Мы хохотали. Иван Иванович вдруг встал весь красный и со словами: «Лучше отменить урок», вышел из класса. Вот как обиделся! Всё-таки его жалко, но я рада, что рисования не было.

Домой пришла в 2 ½. У нас никого нет дома: Лена ушла к Оле, а мама не знаю куда. Наконц. Они пришли, Лену уговаривают идти к доктору, но она не хочет. После обеда была настоящая пытка!!! Лена не хотела идти к доктору и злилась, но, наконец, пошла и меня тоже повели, хотя мне и не хотелось. Сидели мы там довольно долго. Доктор сказал, что у Лены лёгкие нехорошие, а у меня ничего. Прописал он ей и мне разные разности и, между прочим, Лене пить по вечерам горячее молоко. Когда мы пошли домой, Лена всё спорила с мамой, это ужасно неприятно. Пришли домой и я скорей начала учить уроки.

Сейчас Лена была у меня уже в хорошем расположении духа, боюсь только, что вечером, когда надо будет пить молоко, Лена будет опять сердиться.

 

22 сентября 1901 г. Суббота.

Меня спрашивали из немецкого писать на доске. Писала я хорошо, потом ещё читала и переводила, наверное, 12.

У нас зашёл разговор о Божественных книгах и Наташа с Л. Пискуновой говорят, что они очень мало производят на них впечатления от недостатка веры. Мне почему-то было неприятно, что это сказала Лёля, я бы хотела, что бы она была очень хорошая. Да она, конечно, очень хорошая и верит в Бога, но, конечно, Божественные книги ей не так интересны, как светские, да, ведь, и мне тоже. Закон Божий прошёл для меня очень скоро, хотя, дел у меня и не было, не знаю почему. Французский нам давала Над. Ник., после чего мы ушли домой. Ник. Егорович не пришёл, и слава Богу!

Пришли письма от Жени и Вани. У жени температура нормальная. Ваня переехал в Киев и теперь беспокоится об экзаменах Серёжи Трубецкого, дай Бог, что бы он выдержал.

Мне ужасно хочется иметь очень интересную книгу, да не знаю, где достать.

Сегодня мы говорили маме, что совсем её не видим из-за этих пансионеров, и я даже всплакнула, но так, что мама этого не видела. Правда, эти пансионеры нас иногда выводят из терпения. Вечером у нас был Миша Ермолов, он завтра уезжает в Сергач* на две недели.

Я помогала папе проверять дневники учеников.

 

*Город в Нижегородской области. Сергач до начала XX века славился «медвежничеством»: жители города укрощали медведей и выступали с ними в городах России и странах Европы.

 

23 сентября 1901 г. Воскресенье.

Утром учила уроки и писала дневник. Отправились в церковь – ужасная погода! Сыро! Всё небо обложено тучами. В церкви была конфирмация девочки и мальчика, не желала бы я быть на их месте: никто их не поздравил, да и, вообще, всё было так не торжественно. Вернувшись из церкви, сидели и болтали и тут я узнала, что Воля наш застрелился, что он написал какую-то чепуху вроде того, что хотел зарезать всех детей. Бедная мама! Каково должно было быть ей? Ведь это ужасно! Я никогда этого не слышала. На меня это произвело громадное впечатление! Я чуть не плакала. Да и ещё бы. Весь день мне всё приходила эта мысль в голову, но наконец, я всё-таки начала немного забывать и не с таким ужасом думать об этом.

Мама была сегодня очень много с нами и говорила, между прочим, что надо бы и мне с ленной поехать к Жене. Да, но ученье! Ведь вот, что скверно! А, то бы хорошо как было, прелесть. Может, к Рождеству мама привезёт Женю, только бы он тут не хворал. На Рождество придут все наши, вот было бы хорошо.

Лена меня как-то беспокоит, раньше она была такая весёлая, а теперь, как когда.

 

24 сентября 1901 г. Понедельник.

Наташа не пошла в институт. Первый был немецкий, и мы писали диктовку из «Орлеанской девы». После нем. у нас должен быть русский, потом танцы, потом география, а уже потом Закон Божий. Лёля Пискунова не хотела танцевать и просилась домой, но Г. О. не пустила. Гулять мы не пошли, а учили французский. За большой переменой, пока не пришла Лёлька, я была одна. Она пришла и предложила, что отпросится домой, а меня приглашала к себе посидеть до закона. Пошли к Г. Э., Лёлю она отпустила, а меня нет.

За 4-м уроком я всё была с В. Виноградовой, бегала вниз спрашивать, пришёл ли пастор, получила утвердительный ответ. И что же? После урока спрашиваю опять, говорят, был, да ушёл.

Сейчас, после обеда учила уроки, а потом ходили гулять. Дома опять учила уроки до 7 часов только. Ах, если бы не дурацкое сочинение, которое я совсем не знаю. Как писать

 

25 сентября 1901 г. Вторник.

Утром проснулась с хорошим настроением.

Влад. Вас. за математикой задавал нам арифметические задачи, которые мы с Лёлькой не могли решить, это всё-таки досадно. За большой переменой мы ходили с Марьей Сигисмундовной. Она глядела, глядела на меня и, вдруг, сказала, что у меня должен быть очень спокойный характер. Я поняла, чэто в смысле холодный, ко всему равнодушный, и мне стало это так неприятно, что я заплакала. Поступила я, конечно, глупо и Марья Сигисмундовна, наверное, думает то же самое, но я не могла, так мне было грустно. Почему она так думает, ведь, кажется. на самом деле я не такая. Хочу теперь непременно с ней объясниться, только с глазу на глаз, но это вряд ли удастся.

M-me Charpier не давала у нас урок, а опять Над. Ник. Я всё глядела в книгу, потому, что глаза были заплаканные. Наконец пришла история. О. П. вызвал меня первую и начал спрашивать то, что говорил в классе, я почти ничего не знала. Мне очень стыдно, Наверное, мне 9 поставит. Мне хотелось, что бы он заметил, что я огорчена, и я всё сидела с нагнутой головой. Он, вероятно, заметил, хотя, Бог его знает.

Мы шли с Лёлей Шамониной домой и она мне говорила, что я совсем не равнодушная ко всему, а только очень сдержанная.

Наташа дала мне Белинского II том, я очень рада, буду читать Лене вслух.

Сочинение отложила до завтрого, а сегодня читала Белинского и ещё «Отцы и дети».

 

26 сентября 1901 г. Среда.

Всё утро учила уроки, а потом принялась за сочинение. Ничего не знала, что написать, а потом написала, но очень скверно. Немножко я от досады поплакала, но только сначала, а потом ничего. После обеда мы ещё пошли на Покровку, а потом прямо к Эре, он накупил очень хороших вещей: шоколад, виноград и ещё др. конфект. Мама туда пришла с Соней Ермоловой, и мы пили чай. Часов в 8 мама с Соней и с мальчиками ушла, а мы остались и читали Надсона. Ах, если бы мне его дали в награду!!!!!! На сколько бы я сделалась лучше, читая его стихотворения, я всегда становлюсь как-то лучше.

 

27 сентября 1901 г. Четверг.

Лёли Шамониной не было, и я была рада этому. Нам принесли немецкую диктовку, я написала хорошо. M-me Charpier была сегодня в институте, всё-таки интересно, какая-то она будет.

Маленькие выдумали какую-то глупейшую игру, где они поют по-французски и по-немецки, и выделывают разные жесты очень смешно. Мы хохотали ужасно. Наташа говорит, что желает разрыва с Шамониной и, дай Бог, тогда было бы гораздо веселее, но только этого не будет, да и немножко мне жалко её, каково ей будет? С кем она тогда будет?

О. П. не спрашивал меня ни на один вопрос, он меня теперь считает за отвратительную ученицу, которая ничего не слушает и не учит, как следует уроков. Это мне жалко, ведь я почему-то ужасно люблю О. П.

Шли с Наташей и всё говорили о Лёле Шамониной. Наташа хочет с ней раздружиться, но только так незаметно, без явного разрыва.

После обеда ходили гулять и заходили к Кейзер ненадолго.

Я обещала М. Л., которую Шамонина просила зайти сказать уроки, сделать это самой, т. к. М. Л. Не по дороге и теперь раскаиваюсь. Мама была очень недовольна, что я посылаю к ней, а не она ко мне посылает. Матрёна пошла и отдала каким-то Лодочниковым, ну да мне дела нет. Я послала, а больше мне ничего не надо, пускай сами, как хотят. На конверте я написала «Варварка, дом Власова». Авось, эти Лодочниковы догадаются отнести туда.

 

28 сентября 1901 г. Пятница.

Пошли ко второму уроку. Думала, что Лёля Шамонина не придёт, но она пришла и, оказывается, вчера звала не М. Л., а Михельсон сказать ей уроки.

Из истории он меня не спросил ни на один вопрос, и я, дурра, не поднимаю руку, так, что он думает, я ничего не знаю. За третьей переменой меня вдруг позвали к Марье Сигисмундовне, и она мне вручила награду «Беседы о древней русской литературе» Хрущова*. Не Надсона, жалко, очень жалко. Наши в классе все мне завидуют, у меня лучшая награда. Мы отпросились идти в физический кабинет, стоим и ждём в коридоре, вдруг, идёт Влад. Вас. и О. П. Я держала книгу наградную, как будто нарочно так, что бы все её видели, но это было, правда, случайно. О. П. посмотрел и, наверное, подумал, вот, хочет показать, что ей награда.

За физикой Влад. Вас. делал опыты с вогнутым зеркалом, что бы изображение получалось в воздухе, но я плохо видела.

Пришло, наконец, тоскливое рисование и прошло, и мы отправились домой.

Завтра m-me Charpier, интересно, какая-то она будет.

Дома про Надсона никто ничего не сказал, вообще. Этого вопроса избегают, ведь и в институте ничего не говорят, почему мне его не дали. Эре книга очень нравится.

 

* Хрущов Иван Петрович (1841—1904), историк и исследователь русской литературы.