В "благодарность" Кроуфорду.
В связи с недавними событиями в последних 10 сериях (12-22) в Японии среди особо изощренных банд-формирований (а точнее Вайс и Шварц) было объявлено анкетирование. На листочке форматом А5 был задан один единственный вопрос, варианты ответов (для особо умных с крайних берегов Японии) нравится или не нравится, (для особо продвинутых) строка для собственного варианта; и пояснение к ответу. Тема дня насущного: «Ваше отношение к Фарфарелло»?
Первым анкету заполнил Айя. На его задумчивом лице застыло выражение задумчивости. Мда. Получилось масло масляное, но как описать глубокую задумчивость на и без того отморожено-задумчивом лице? Он быстро поставил галочку в графе «не нравится», а в пояснении коротко черкнул: «Потому что», мысленно понимая, что Его утверждение сомнению не подлежит.
Оми сначала тупо смотрел на листок с буквами, затем, на лице появилось нездоровое негодование и атипичная вспышка неправедного гнева. В голове одно за другим появлялись воспоминания. Он схватил ручку и начал жадно писать: «Ненавижу, ненавижу, не-на-ви-жу-у-у-у!». Пояснения: «Он убил Оку, мою дорогую и любимую Оку. Никогда не забуду тот день, когда он выстрелил в мою любовь и отобрал её улыбку навсегда». Оми уже собирался бросить листик в урну для анкетирования, но внезапно услышал за спиной тихий голос:
- Дай списать.
Оми обернулся. Это был Наги. На бледном лице юноши поселилась такая тоска и печаль, что поколебавшись немного, Оми развернул бумажку, а Наги принялся быстро писать на коленке, пока его не заметил Кроуфорд.
- Спасибо, - бледный японец еле заметно улыбнулся, одним краешком губ. Оми кинул бумажку в урну и наблюдал со стороны, как бледный японец ещё раз перечитывает своё «Пояснение» к анкете. Наги нахмурил лоб зачеркнул Ока, написав сверху Тот. Быстро пробежал глазами по бумажке ещё раз и исправил «выстрелил» на «проткнул сердце…. (он не знал, как называется эта вещица, которой орудовал Фарфарелло, поэтому написал первое, что ему пришло на ум) иглой». Наги обернулся, на пороге здания «бандопроса» стояли Кроуфорд и Шульдих. Последний как-то нехорошо косился на мальчика: «Что?»
Бледный японец быстро кинул скомканный листик в урну. Он не ожидал, что Кроуфорд так быстро найдёт свои очки, запрятанные за унитазом под сливным бачком рядом с газетами, которые Брэд умудрялся тырить в цветочном магазине у Фудзимии, а Шульдих – чистую рубашку, не выпачканную шоколадом или пломбиром с вишневым джемом. То-то Шу удивлялся, почему Наги постоянно роняет десертные деликатесы на телепата. Вроде бы голодное, остарбарторовское детство задохлого японца давно прошло, так почему же его руки не держат? Хотя, как не пытался Шульдих откормить малыша Наги (и пироженными, и мороженными, и конфетами с арахисовой начинкой. Помнится, даже Фарфи предложил свой рецепт: на одну кружку пива два куска сала, после чего Шу начал сомневаться в принадлежности коллеги к расе кельтов), тот никак не хотел обзаводиться брюшком.
Лицо Наги стало таким же белым, как костюм его шефа. Только теперь он заметил, что Шу пришёл без рубашки, в пальто на голое тело. Кроуфорд смерил мальчика испепеляющим взглядом и со словами: «Дома поговорим», дал ему подзатыльник. Но не успел Брэд сделать двух шагов, как на него налетело неизвестное тело. Очки Кроуфорда упали в маленький мусорный бачёк. Американец тихо выругался и полез их искать.
- Ой, Брэдли, извени. – Кроуфорд узнал этот голос. Кен Хидака. Парень с задумчивым видом метался из одного угла в другой, обдумывая причину, по которой ему не нравится Фарфарелло. Пункт «Пояснение» загнал его в ступор. Он и в школе то плохо писал, сдавал сочинения на двойки, а после того как стал футболистом и вовсе разучился держать ручку в руках. Если бы не вилка с ложкой, или палочки для еды, он бы и вовсе потерялся при виде ручки. Шариковой. Кроуфорд метнул злостный взгляд на расплывчатый образ Кена, обдумывая, такое бы страшное бедующее ему предсказать, а другой рукой выискивал очки в мусорке. К тому времени когда Брэд отыскал очки, он дважды хватал жвачку, влез в вишнёвый джем (неужели опять Наги?) и даже схватил чью-то вставную челюсть.
-Чтоб тебя Масафуми съел и не подавился. – Процедил Бред сквозь зубы. Как бы он не силился, видения, какой смертью умрёт Хидака, ему не приходили.
Тем временем Кен умудрился правильно взять рукой ручку и даже написать несколько строк в проклятой графе «Пояснение»:
«Мне не нравится Фарфарелло, потому что он убил Руфь, а она была очень похожа на мою мать: также любила всего побольше и на халяву».
Он пытался придумать что-то ещё, но мысли в голове закончились и он, не став себя больше насиловать, кинул анкету в предназначенный для этого ящик.
Тем временем Кроуфорд смахивал платочком с очков остатки банановой кожуры, а Шульдих заполнял анкету. Рыжик поставил галочку в графе «Нравится» и расплылся в масляной улыбочке перед всё той же графой «Пояснение». Он всегда улыбался, когда чего-то не понимал, а теперь улыбка немца зашкалила все мыслимые и немыслимые приделы. Ему нужна помощь зала. Шу метался от одного анкетируемого к другому: «Хм. Пора открывать клуб анонимных депрессинистов. Интересно, что написал Фудзимия? У него всегда железная логика». Фудзимии в зале не оказалось, пришлось выдумывать самому.
- Значит так, так и вот так, - на самом деле Шульдих написал несколько строк из детского стихотворения «Ехали медведи, на велосипеде…», причём на немецком языке.
В углу комнаты сидел грустный-пригрустный Ёдзи. Перед ним лежала куча скомканных испорченных анкет и такая же стопка чистых. На него сневзашло лирическое настроение и он взял для заполнения анкет чернильное перо. Вокруг Ёдзи: на стенах, полу, шторах и даже окнах (интересно, как они туда попали) красовались чернильные пятна. Он перечитал написанное и послал бумажный комок в мусорник, угодив случайно в лоб Кроуфорду. Брэд зарычал, но промолчал. Ёдзи достал новый листок анкеты и принялся писать, но понял что чернила в ручке закончились и достал новый тюбик с тёмно-синей жидкостью дабы залить в орудие труда краску. Осторожно пипеточкой он набрал в ручку чернила, но когда собирался её закрутить нажал на стержень и половина содержания пера выплеснулась на…. Кроуфорда. Ёдзи поднял свои печально-сонные глаза:
- Ой, Брэдли, прости.
Брэд начал медленно закипать. Лицо, многострадальные очки и его белый костюм – всё в тёмно-синих пятнах, как корова из рекламы молока «Бурёнка».
Тем временем Ёдзи во всю творил в пункте «Пояснения»: «Если бы Ной была жива, нет, не Ной – Аска, он бы её убил. За это я его ненавижу! Боже мой! Как много я не познал? Сколько ночей мы не проведём вместе, сколько дел не раскроем? Сколько идиотских беретов она не перемеряет? Сколько борщей она мне не сварит? Сколько дырок в носках не заштопает? А сколько грязной одежды у меня скопилось?!... Аска. Аска. Аска. Аска…» пишет «Аска» пока не заканчивается бумага и чернила. Ёдзи ещё раз перечитывает написанное, но, не удовлетворившись результатом, хочет смять и выбросить анкету в мусорный бачёк. Кроуфорд с перепугом на пятнистом лице вырвал бумагу и бросил в корзину для анкет.
- Хватит. Довольно. Всем всё и так понятно.
Ёдзи поднял сонные глаза.
- Душа поэта – потёмки, - печально изрёк долговязый блондин.
- А душа мертвого поэта – Нобелевская премия и школьная программа 11 класса. – Рявкнул доведённый до ручки Кроуфорд.
Ёдзи решил не спорить и быстро ретировался с участка соц. анкетирования.
Наконец Кроуфорд остался сам. Он присел на место Ёдзи, придвинул к себе анкетный листок и обхватил голову обеими руками: «Что там у нас на повестке дня? Нравится ли мне Фарфарелло? А почему он мне должен не нравится? Нормальный мужик… Нет, ну не совсем нормальный, конечно. А кого с нашей профессией можно назвать нормальным? Просто Фарфи отличная рабочая лошадка, которая…» Брэд не успел закончить, как на участок с душераздирающими криками «Хия-я-я-я!» ввалилась эта самая «рабочая лошадка». Дверь вывалилась вместе с косяками и полетела на американца, но последний успел вовремя отскочить и дверь пронеслась в считанных сантиметрах от его носа. Брэду казалось, что этот ужасный день не закончится никогда. Кроуфорд выхватил пистолет и направил его на Фарфи. Лицо Кроуфорда выражало столько ненависти и негодования, что даже незнающий страха и боли Фарфарелло не на шутку перепугался.
- Быстро, написал и убрался. – прошипел американец на английском.
- Кроуфорд, что у тебя с лицом? – до Брэда начало доходить причина ужаса Фарфи. Наверное, странно увидеть своего шефа, образца для подражания, испачканного с головы до ног чернилам, прилипшими к манжетам жвачкам и вишнёвым джемом.
- Быстро написал, и убрался, - процедил сквозь зубы Брэд.
Перепуганный так, словно увидел дьявола воплоти Фарфи схватил ручку и принялся быстро писать. В таинственной графе «Пояснение» Фарф быстро надряпал: «Kiss me, kiss me, kill me» и исчез за дверным проёмом, т.к. дверь лежала в углу, где некогда восседал сначала представитель Вайс, а затем Шварц.
Кроуфорд устало взял ручку и принялся заполнять анкету.
Графа «Пояснение»: «Сегодня я понял одну простую вещь. Я ненавижу всех. Ненавижу этого придурошного немца, который не может без няньки купить стиральную машинку. Ненавижу задохлого заторможенного японца. Ненавижу непредсказуемого ирландского психопата. А также: отмороженного красноволосого невротика с катаной, неуклюжего тупого недоспортсмена, долговязого белобрысого урода с чернильной ручкой и маниакальной депрессивностью, мелкого рыжего японца в дурацких детских подштанниках, которые он наверное не снимает с того момента, как его украли, ненавижу эту коматозную куклу как там её, Айя-тян, кажись, ненавижу идиота Рейдзи, Персию, Крашерс, Критикерс, Шрайн, Естет и всех остальных. НЕНАВИЖУ!!!».
Кроуфорд поставил точку.
Под пунктом «Пояснения» очень мелкими буквами был напечатан какой-то текст. Кроуфорд навострил зрение и прочитал: «Результаты анкетирования будут опубликованы в утренней газете «Японя-сянь». Темой следующего анкетирования будет: «Почему я ненавижу Кроуфорда и что я с ним готов сделать?».

Громкие крики американца огласили всю округу.