Настроение сейчас - Творческий кризис душит

Часть писалась очень тяжело, поскольку отчасти автобиографична. Я приписала Вике Алькович воспоминания, очень похожие на мои, вы не представляете, как сложно писать о том, что чувствовал сам. Получилась лишь бледная тень моих собственных эмоций, но... как смогла, на большее, увы, не способна, надеюсь, кто-то поймёт и прочувствует. «Кончаю... Страшно перечесть» Ну что уж есть, то есть. (АС, простите).

Главная Снегурочка детского сада, королева выпускного бала, первая красавица курса лежала на кровати (кровати, помнившей столько нежных ночей, на кровати, на которой она засыпала с улыбкой, прижавшись к самому близкому человеку) и красными, невидящими, затуманенными слезами глазами смотрела куда-то в угол. Дверной звонок за все пять лет, прожитых Викторией в этой бабушкиной квартире, не издавал столько трелей, сколько за сегодняшний вечер. Интересно, а звонки вообще ломаются? А ведь чьи только руки его не касались – ещё в детстве бабушка смеялась – «Вот к нашей Торечке (бабушка всегда называла её Торя) очередной жених пожаловал», сверху глядя на пятилетнего Андрюшку из соседней квартиры, которого мама послала одолжить стаканчик муки. Несмотря на преклонный возраст, бабушка оставалась высокой, стройной и красивой. Она смеялась – «Да я и не заметила, как постарела, почти незаметно – что седая, что блондинка». Вика была очень на неё похожа. Бабушка тоже БЫЛА. Потом она умерла, и Вика переехала от родителей сюда. Она вспомнила вечер после похорон – как с комом в горле и с неимоверной тяжестью на сердце собирала в коробки бабушкины вещи – одежду, книги, заворачивала в газету посуду со стеллажа, чтобы та не разбилась при переезде. Как было странно и страшно на душе! Страшно понимать, свыкаться с мыслью, что её больше нет. Что её больше не будет ВООБЩЕ. Что она больше не скажет ни слова, не улыбнётся, что в её голове не родится ни одной мысли... Как многое она унесла с собой! Как много её мыслей так и не открылось миру! Вика перебирала фотографии – некоторые были мятыми, повреждёнными, даже довоенными. На некоторых были подписи – «Милой Любочке от верной подруги Ани, на долгую память, дата.» Кем была эта Аня, чем жила, кого любила? Как много бабушка значила в её жизни? Некоторые были без подписи – и эти люди тоже ушли, оставив следы лишь в сердцах некоторых близких. А когда эти близкие тоже уйдут – про них забудут навсегда. И мои мысли, и всё, что мне дорого, тоже однажды уйдёт, и никто не узнает, никто не вспомнит, что жила такая девушка – Вика Алькович... Я унесу в пустоту свои чувства, планы, воспоминания, несбывшиеся надежды.

Трудно передать словами это состояние. Когда она медленно и мучительно ОСОЗНАВАЛА, что навсегда потеряла близкого человека. И сейчас она занимается тем же – теряет и осознаёт, что теряет. Близкого, любимого. Обвинительную речь Толе она уже мысленно прочитала миллионы раз, гнев и обида ушли, осталась усталость и опустошённость. Силы кончились, чувства тоже. Кончились, как и вторая бутылка красного вина. Вина, которое они с Толиком привезли из отпуска в Туапсе. Бутылку, которую Толик, кряхтя и выслушивая шутливые обвинения Вики по поводу того, что он «хиляк», тащил в чемодане по огромному залу стеклянного аэропорта Шереметьево-2.

Голова ужасно болела, кружилась и гудела, в ней отдавался противный звон с другой стороны двери. Да уж, мой Толик не из тех, кто так быстро сдаётся. Не твой, Вика, не твой! Вернее, твой, но не такой, он не такой, каким ты его считала. Как же так можно? Ну как? Этот поступок никак не вязался с образом Толи. А может, это она всё придумала. Придумала себе одного Смертина, а это другой. Но ведь было столько всего – неужели ВСЁ это – иллюзия? Неужели иллюзия, ложь, игра, ошибка? Хотелось спать. А ещё больше хотелось проснуться – и понять, что всё это приснилось. Что всё это – неправда. Но нет... Боже, неужели ещё недавно. Слёзы полились с новой силой, она задыхалась, глотала воздух, словно откусывала, из горла вырвался тихий стон...

-Вика, Вик, открой, Вик!

Услышал... Нет, Толик, я не слабачка. Я – не слабая, и пусть все считают, что я – слабая. Лера сильная, я тоже сильная.

-Что случилось?
-Ничего.
-А у тебя?
-Ничего.

И вот они сидели рядом и рассказывали друг другу. И они чувствовали себя такими похожими, такими равными. Я не слабее Леры, не слабее! А все в группе называют её сильной. Я тоже сильная! Толик?
Ну как же так можно? Ну вот как? Как? Ведь вы... да даже если не любили друг друга, как? Как можно оставить её – всеми брошенную. Ведь ты разрушил её семью, ведь ты разрушил её карьеру, ведь ты разбил ей сердце! Как можно было оставить, бросить её одну? Ведь дети – это люди, настоящие люди, ведь это частичка тебя. Ведь тебя никто не заставлял связывать со Светой всю свою жизнь? Она умная девушка, она бы и сама не хотела прожить всю жизнь с тем, кого больше не любит. Что, это всё было бы так ужасно – приходить пару раз в неделю, помогать материально и по хозяйству немножко, сидеть или гулять с ребёнком по мере возможности. Это ведь даже легче, чем, скажем, если бы я забеременела. И потом – когда мы шли к ЗАГСу, помнишь, ты сказал, что хочешь, чтобы у нас было много детей. А история с Анечкой? Я никогда так не любила тебя, не испытывала такого прилива нежности, как когда пришла из института и увидела, как вы сладко спите – ты, прислонившись к спинке кресла и смешно открыв рот, а девочка свернулась калачиком у тебя на коленях. Я даже сейчас улыбаюсь. Тогда я подумала – да, я сделала правильный выбор, ты именно тот, кто мне нужен. У нас будет своя большая дружная и счастливая семья, ради которой мы будем готовы на всё. Толя, ты ведь сам вырос в неполной семье, ты знаешь, как это сложно. Я вспоминаю твоего отца – он молодец, верно поступил, но знаешь, хоть и говорят, что гонца ненавидят за плохую новость, хоть я и благодарна ему за то, что он открыл мне глаза, мне неприятен этот человек. Профессия, наверное. Мне почему-то показалось, что он живёт как-то – потому, что должен. Мне кажется, это был не порыв – пригласить Свету, а долг. Для него долг – это всё! Но, надо признать, я рада, что этот человек не станет моим свёкром. Что мне не придётся называть его – «Папа». Да, не завидую тебе, Толя. А тебя будет звать «папой» не мой ребёнок. Он – папа, ты – папа... Вика насторожилась. Ты...ты боялся стать таким, как твой отец, верно? Вспомнились случайно брошенные фразы – «Я в институт пошёл, только чтобы откосить от армии, а то отец бы отправил»...

На этом вторая часть окончена. Если совсем плохо, вы скажите, я удалю, буду ждать, пока муза вернётся. Мне очень нужен хотя бы один подробный разбор полётов.