прода небольшая, но от души

«Сегодня я впервые понял, что такое настоящий страх.
Я весь день бродил по городу. Вернувшись домой, я зашел в свою комнату и замер на пороге.
Там стояла ты… Ты держала в руках листок, на котором я вчера записал тот стих, и читала…
Вот тут я и испугался. Что ты поймешь… все поймешь…
Я немедленно тебе нагрубил. Наговорил каких-то гадостей, заставив тебя покраснеть. Едва сдерживая слезы, ты посмотрела на меня.
Твой взгляд… Я не забуду его даже через тысячу лет…
Ты выбежала из моей комнаты, а я упал на кровать. Я пытался расшифровать тот твой взгляд…
И под конец понял.
Что сам сжег только что появившийся мостик через глубокую пропасть между тобой и мной.
Ведь тебе понравилось. Моя музыка – не единственное, что нас связывает. Это еще и мои стихи… а я этого не понял.
Прости меня за все те слова которые я тебе сказал и еще скажу. Я лишь хочу, чтобы ты заметила меня и поняла, что ты – смысл моей бестолковой жизни. Но…
У тебя есть Макс. И ты счастлива. А я… Что ж, я надеюсь, что рано или поздно ты все-таки поймешь. Что есть еще один человек, которому ты глубоко не безразлична»

«Вчера мне было восемнадцать лет…
На правах взрослого человека я начал курить на глазах отца. Он состроил рожу, но ничего не сказал.
Мать отдала мне свою машину. Прав у меня еще нет, но это мелочь.
А ты… ты вогнала мне нож в сердце.
На «пати на хате» в честь меня ты пришла с ним. Это уже само по себе ужасно для меня. Но дальше…
Вечером я случайно вышел во двор. Там были вы…
Снова перед глазами момент выпускного… Дежа вю…
И снова вы меня не заметили…
Вы о чем-то мило болтали, смеялись, целуясь каждую минуту.
А я стоял и смотрел. Смотрел, не замечая потекших слез. Смотрел, чувствуя, как сердце рвется на куски. Смотрел на твое счастье…
Наконец я развернулся и ушел в дом. Вспомнив избитую фразу: «Истина в вине!», я прихватил бутылку и, продравшись сквозь танцующих друзей, заперся в своей комнате.
Сидя на кровати, я пил прямо из горла и играл на гитаре, напевая песню-хит всех малолетних девчонок:
«Возле дома ты стоишь, качаясь, пьяными глазами разглядеть пытаясь, с кем она идет уже в обнимку в тихое местечко, покинув вечеринку…»
В дверь кто-то стучал, что-то кричали. А я все играл и играл…
«Ночь, ночь, ночь, ты опять ходишь где-то, сколько звезд подарило нам лето, с горя я напьюсь, с горя накурюсь снова, ведь тебя ласкает очередной Казанова…»
В дверь уже тарабанили, но я не думал открывать. Мне было как-то по-мазохистски хорошо наедине со своим горем, которое я пытался залить. Но вино кончилось раньше, чем мне это удалось.
Бросив гитару, я подошел к окну. Как специально, было полнолуние…
Подняв голову, я смотрел на Луну, ощущая дикое желание завыть.
И я завыл.
Сначала тихо, потом все громче и громче.
За дверью наступила тишина. Я понял – они советовались, не вызвать ли «Скорую помощь». Но мне было все равно. Пусть хоть в дурдом меня сдают.
В лицо мне дул свежий ветер, унося с собой мой одиночный вой.

Я знаю, как мой страшен вой,
В прохладную ночную непогоду,
Но знаешь, это инстинктивный крик.
От безысходности взываю к Богу…

И мне было хорошо. Словно с этим воем уходила моя беда. Не полностью, но хотя бы частично. И мне стало немного легче.
Я замолчал.
Сев на подоконник, я поднял ноги и оперся подбородком на колени. Я сидел так, пока Луна не начала меркнуть, и пока дальний край горизонта не начал приобретать розоватый оттенок.
Давным-давно все разошлись, а я все сидел и сидел, ища в рассветном небе знакомые черты…
Вчера мне было восемнадцать лет…»