Моя электричка (с письмами-мыслями-снами о) уезжает и вроде бы можно ее догнать. И вроде бы можно бежать, что есть мочи, звеня бубенцами и крича вослед: "Не уезжааай". И тогда может быть она и приедет обратно, или внезапно превратится во что-то еще, или ее содержимое окажется рядом, или... Словом, все можно изменить. А я стою и с каким-то странным удовольствием машу ей, уходящей, рукой. И если я буду кому-то жаловаться на то (а я буду наверняка. За пару часов же изменюсь, куда денусь.), что вот она, моя последняя электричка, сбежала совсем недавно только из-за того, что я такой мудак , стукните меня по голове чем-нибудь тяжелым. Ибо, черт, в этом и правда есть что-то завораживающее. И вот, чтобы не забыть, я пишу себе сюда. "Итак, ты все решил сам. Ты решил не бежать, сломя голову. Точка." И кто-то внутри меня шепчет: "Так и должно быть. На этот раз, так и должно быть". Думается о том, что печалиться - правильная реакция, но да нам можно быть неправильными.
И так странно выходит все. Когда я хочу, чтобы от меня веяло холодом ко мне подходят погреть руки. Когда согреть, то не понимают.
Гуляя по переулкам своих миров, ты точно знаешь (или тебе точно кажется), что _там_ ты не сможешь ошибиться ну ни за что, ведь они твои миры, а значит и переулки тоже твои. Но отчего-то так выходит, что миры вроде бы как и твои, а переулки совершенно чужие. Если ты заявишь им, жителям твоих миров, о том, что ты здесь, видите ли, хозяин, то на тебя отреагируют как на того парикмахера у Джанни Родари в "Человеке, который купил Стокгольм", то есть, никак.
А у нас впереди крыши и крышесносы. И вздернутые носы. И...А еще мы волшебники. И никуда от этого не деться.
Словом, вес-на такая вес-на. Вот видишь? А ты боялся.
Даже стыдно за периодическое привычно-весеннее толькоспатьтолькоспатьтолькоспать.
