Это цитата сообщения JaskierJa Оригинальное сообщение

Пять дней реабилитации (сиквел к «Сойти с ума за 5 дней»)

Фендом: 30 seconds to Mars
Автор: Viole2xta ака Виолетта Римицане
Email: Viole2xta@gmail.com
Бета: пока нет, так что все ошибки выносим в комментарии
Пейринги: Шеннон Лето/Джаред Лето, Шеннон Лето/Томо Милишевич, Джаред Лето/Метт Воктер
Рейтинг: NC-17
Жанр: Real People Slash
Предупреждения: POV Шеннона, явно не мой стиль написания, больничная нудятина, ангст, почти АU, если не брать во внимание широкий полёт моей фантазии.
От автора: советую читать только после ознакомления с первой частью «Сойти с ума за 5 дней» ( http://forum.fantasy-fan.info/index.php?showtopic=610 ) by Gleanna.
Отказ от прав: разрешение на написание сиквела от Ани - получено, разрешение актёров на описание их личной жизни - получено. Вы мне не верите? Но это ведь всё правда и ничего кроме правды. Я знаю, я подглядывала.
Статус: в процессе
P.S. Разрешение на размещение получено.

[показать]




День первый


… - Да плевать я хотел на то, что вы об этом думаете! Слышите?! Плевать! С большой и высокой Эйфелевой башни, если угодно! – привычный и такой родной голос Джареда уже в который раз за нашу долгую жизнь буквально выдёргивает меня из состояния мирного сна. Истеричные нотки и интонации наводят на ленивую мысль о том, что просыпаться сейчас не самое подходящее время – стоит только приоткрыть хотя бы один глаз, и уже не отделаешься.

- Нет, я что, со стенкой разговариваю, мать вашу?! – как обычно, брат не стесняется в выражениях, что в сочетании с отлично знакомым мне яростным и взбешенным взглядом должно выглядеть убийственно. В упрямстве младшего я не сомневаюсь, прекрасно зная, что оппонента он переспорит в любом случае, поэтому предпочитаю отлеживаться, изо всех сил сохраняя невозмутимое выражение лица, по мере возможностей задерживая дыхание и пытаясь игнорировать не самый приятный зуд, охвативший правую ногу.

- Ну не можем мы, не можем! Поймите, наконец! - Джаред переходит на ультразвук, что с ним случается не так уж и часто, и с силой топает ботинком по полу. Мысленно хмурясь, я продолжаю не подавать признаков жизни, теряясь в догадках по поводу того, что же так сильно вывело фронтмена 30 seconds to Mars из себя.

«Томо опять предложил устроить небольшой отпуск и всем вместе свалить к морю и тёплому песочку?»
«Звукорежиссер снова сморозил глупость и решил доказать Реду, что он не прав?»
«Метт так и не оставил идею переделать новую песню под себя и своё соло?»

Я всё ещё фильтрую мозг на дельные мысли, которые могли бы подтолкнуть меня к решению насущной задачи под названием «Избавь себя от необходимости успокаивать брата», когда понимаю, что в помещении воцарилась поразительная тишина, а мою щеку обжигает чужое дыхание.
Смесь карамели и ментола – неповторимый запах Джареда, пробирается сквозь мои ноздри и задевает обонятельные рецепторы, мгновенно пускающие дорожку ощущений дальше, к груди, заставляя сердце биться быстрее, к голове, побуждая услужливое воображение чётко представить картину нависшего надо мной братишки, отчего-то к паху, видимо, ошибаясь пунктом назначения. Вдобавок к целому букету чувств, нога начинает зудеть ещё сильнее, руки почти тянутся к ней навстречу, чтобы почесать, прекратить надоедливый свербеж, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться, представив себе комизм этой ситуации.

Джа ещё какое-то время смотрит на меня – я чувствую на себе его пристальный взгляд и искренне надеюсь, что мои ресницы дрожат не слишком заметно, но потом слышится знакомый щелчок, сопровождающий открытие крышки телефона, и характерное пиканье кнопок.

- На чём мы остановились? – совершенно спокойный тон, звук удаляющихся в сторону шагов и я делаю то, что выдаёт меня с потрохами – пытаюсь двинуть правой ногой, чтобы потереть её об одеяло в попытке утихомирить чесотку. Металлический лязг одной железяки о другую, мой изумлённый вздох, широко распахнутые на странную конструкцию глаза, запнувшийся на полуслове Джаред.

- Что за чёрт? – невольно вырывается у меня, когда я соображаю, что подвешенная к мини-крану нога в гипсе не только моя, но и вместе с остальными частями тела находится в больничной палате. Голос хриплый и слабый, как будто я не разговаривал несколько недель, сразу после первой же фразы я срываюсь на кашель, отдавшийся сильнейшей болью в районе рёбер.

Вместо ответа Ред бросает раскрытый телефон на кресло у окна и кидается ко мне, принимаясь лихорадочно ощупывать мою шею, затылок и прилегающие территории.
- Где болит? Тут? А тут? Вот здесь нормально? Ты всё видишь? Ты меня слышишь? – он начинает трещать с умопомрачительной скоростью, одновременно пытаясь потрогать меня за всё, до чего может дотянуться, изучить взглядом моё лицо и нажать на кнопку вызова медицинского персонала.

- Да слышу я, слышу, - торопливо успокаиваю Джа, с трудом поднимая руки, чтобы сжать ими запястья брата, пока тот не задел многострадальные рёбра, к которым я уже прикрепил статус «переломанных нахрен».

Младший затыкается, и я впервые замечаю, что мы уже давно не молоды, что даже вокруг его потрясающе живых и ярких глаз появились усталые морщинки, что пока ещё не глубокая, но уже заметная складка между бровями обосновалась там навсегда, что фиолетовые круги под глазами результат не только бессонных ночей, которые он совершенно точно провёл в моёй палате, но и изматывающей работы на благо нашей группы.

- Значит, ничего не болит? – спрашивает он после нескольких минут напряженного молчания, за которые я успел вдоль и поперёк пройтись взглядом по его лицу и с неудовольствием отметить как минимум пятидневную щетину на обычно гладких щеках и подбородке.

Я киваю, хотя правдивей было бы сообщить, что каждая клетка моего проснувшегося тела требует морфина и побольше, но беспокоить Джареда не хочется – так жалко он не выглядел со времён… вообще никогда не выглядел.

- Отлично, - он выдёргивает свои руки из моей слабой хватки, поднимается с постели, подходит к креслу, чтобы забрать телефон и уверенно покидает палату, ни разу на меня не оглянувшись. Только сейчас вспоминаю, что привело меня в это во всех отношениях милое место.
День второй.


Я молча смотрю на то, как Метт аккуратными дольками нарезает яблоко и кладёт его на тарелку рядом с моей кроватью. Туда же отправляются почищенный апельсин, раскрытый гранат и несколько тщательно протёртых персиков, в целом составляя очень аппетитную картину, если не брать во внимание тот факт, что я скорее умру с голода, чем стану есть что-то, подготовленное «заботливыми» руками гитариста. Улыбка на губах Воктера настолько искусственна, что я с трудом подавляю желание подняться с кровати и убрать её от его лица, желательно кулаком, но здравый смысл голосом Томо шепчет мне на ухо что-то нейтральное, отвлекая не только от проклятого Метта, но и от всего того бардака, во что превратилось моё пребывание в больнице.

Не знаю, кому в голову пришла «гениальная» идея устроить из аварии масштабную пиар-акцию, но журналисты уже второй день подряд осаждают двери палаты, настойчиво прося интервью, которое им с «огромным» удовольствием даётся по первому же требованию. Представители первого канала, MTV, газет, радио – все стервятники возбуждённо переговариваются и забрасывают группу вопросами.

- «Как давно вы с Томо вместе?».
- Уже несколько лет, с того самого момента, когда он впервые пришёл на прослушивание.
- «Почему вы скрывали свои отношения?»
- Боялись реакции общественности, бла бла бла.
- «Как ваш брат отнёсся к тому, что вы гей?»
- Спросите об этом у него, когда он вернётся.
- «Что вы можете сказать о той видеозаписи, которую вчера показали по ***?»
- Мне неприятно признавать свою слабость, но да, я плакал на плече брата после ссоры с Томо.
- «То, что мы все видели по TV мало похоже на успокаивающие объятия. Вы с Джаредом были так сильно увлечены друг другом, что не заметили приближающейся машины?»

Я тускло улыбаюсь и судорожно пытаюсь придумать достойный ответ, но Милишевич вовремя перенимает эстафету, выдавая что-то настолько закрученное и философское, что даже злостные акулы пера растерянно и разочарованно вздыхают, переходя на другого рода вопросы, касающиеся моего состояния здоровья и текущего положения дел в группе. Пока Метт отдувается за всех, я в который раз проклинаю настойчивого фаната, заснявшего всё действо у автобуса на видеокамеру, а позже отославшего интересную пленку в ближайшую редакцию.

В одночасье поседевший менеджер решил, что просто два гея в группе намного лучше, чем два гея-брата, неизвестными путями вынудив натурального до мозга костей Томо стать «любовью всей моей жизни», так что сейчас Хорват сидит рядом на больничной койке, для убедительности положив тяжелую руку мне на плечо и время от времени наклоняется ближе, чтобы в очередной раз напомнить о том, что нам всем это необходимо, чтобы избежать слишком дурной славы. Он мог бы работать в сексе по телефону – мой новоиспечённый «любовник» обладает потрясающе эротичным голосом, который меня неожиданно успокаивает, поэтому алчные до скандала репортёры почти не волнуют, я прячусь в символичных объятиях Милишевича, слушаю его бред, глядя на противоположную стенку, изучая каждое пятнышко на серой краске. Строю какие-то неудачные псевдо-счастливые гримасы для снимков, даже позволяю себе залиться краской, почувствовав прикосновение сухих и обветренных губ к моему виску. Никакой дрожи или левых мыслей, поцелуй похож на материнский перед сном с одной лишь разницей – мне меньше всего хочется спать, голова пухнет от мыслей весом с титановые блоки, тошнота вызвана не физическим состоянием, а отвращением к цирку, в котором главным клоуном стал мой одногруппник. Он – тот самый «правильный» гвоздик в нашей общей развратной доске, разрушает свою репутацию, ставит под удар отношения с семьёй. Я, может быть, лучше всех понимаю, как много для него значит мнение родных, и что они увидят на страницах чёрным по белому, открыв газету рано утром за чашечкой бодрящего кофе.

Воктер всё ещё говорит, распинается по поводу наших творческих планов, повторяет заученный текст, ранее произнесённый уже раз сто, не меньше, а Томо усиленно играет на публику, при чём так толково, что если бы не состояние крайнего раздражения, разбавленное на банальную усталость, я бы обязательно задумался о том, как часто он использует этот талант в повседневной жизни. Бутылка крепкого бренди, и я сам поверю в то, что пальцы, теребящие края моей одежды, многозначительные взгляды украдкой, которые в обязательном порядке записываются на плёнку, даже лёгкая полуулыбка, появившаяся на губах, когда мой рот непроизвольно выдал зевок - не фальшь. О, да, это было гениальным ходом – затереть зачатки грандиозного скандала скандалом не меньшим, но сравнительно безопасным для дальнейшего процветания группы, вот только ни головастому менеджеру, ни всем остальным, кто принимал это решение, не пришло на ум, что имидж милой голубоватой парочки придётся поддерживать постоянно. Не скрывающий своей «извращённой» любви бивалент бросит тень даже на становление Джареда актёром и фронтменом 30 seconds to Mars в одном лице, навсегда заклеймив проект, как выбравшийся на поверхность исключительно с помощью вызывающего поведения, но никак не благодаря своим идеям и оригинальной музыке.

От подобной констатации факта становится настолько паршиво, что я морщусь, чуть заметно, но это первое, что видит протиснувшийся сквозь кучку двуногого хлама Джаред. Я тут же забываю про изучение скудного интерьера и «навестивших» меня гостей, осторожно вглядываясь в его лицо, не выражающее ничего, кроме стандартной блядской улыбки, от которой женская половина присутствующих мысленно стонет, а мужская прилагает все усилия, чтобы не застонать уже вслух, кто от зависти, а кто по немного другим, куда менее весомым причинам. Младший выглядит неважно, но, как мне кажется, никто, кроме меня, не замечает нервно подрагивающего века и намагниченных волос – явного признака того, что он настолько не в духе, что любой предлог станет катализатором знаменитого Летовского бума, который приведёт как минимум к очередной безумной выходке в стиле взбесившегося Джа.

… - Меня не волнует, насколько необычно он любит, - уже через несколько минут Ред лёгко отвечает на десятки вопросов, демонстрируя всем и каждому доброжелательность, хорошее настроение и подозрительную невозмутимость. Принесённый им веник красных роз мирно покоится на тумбочке, небрежно брошенный туда Меттом прямо на недавно отчищенные фрукты, и в моей груди лениво перетекает справа влево чувство злорадного удовлетворения.

… - Последняя фотография, - журналисты настаивают и практически насильно сбивают нас всех в группку на хрупкую больничную койку, жалобно заскрипевшую под весом четырёх тяжёлых мужчин… ну, ладно, как минимум трёх с половиной, если принимать во внимание бараний вес бро. Томо теснее прижимается к моему боку, несознательно надавливая мне на больные рёбра, Метт примостился с другой стороны, неловко пытаясь не касаться меня никакими частями тела, балансируя где-то между полом и краем, скорее всего находясь в самой неудобной позе, которую только можно себе представить, а Джаред… Джаред скидывает с себя кеды и, оставшись в белых хлопковых носках, забирается на кровать, обхватывая руками мою загипсованную ногу, растягивая губы в на редкость дикой улыбке – я почти вижу её, отражающуюся в очках ближайшего из репортёров.

- Ущипни меня, а? – шепчу я на ухо Милишевичу, с некоторым удивлением слыша в собственном голосе надежду.
- Сдурел? – сквозь зубы шипит Хорват, находя мою руку на тонком одеяле, чтобы переплести наши пальцы.
- Сам сдурел, - мой тон совсем не сочетается с измученным, но в целом позитивным оскалом, и я мстительно сжимаю хваткой профессионального барабанщика хрупкую кисть гитариста. – Переигрываешь.
- В самый раз, - он терпит боль и в отместку сильнее надавливает мне на многострадальные рёбра, - дальше будет только хуже, поверь на слово.

Кажется, мы полностью овладели языком чревовещания, потому что ни одна живая душа не замечает нашей с ним пикировки, и в мою голову неожиданно забредает шальная мысль о том, что у Томо кроме эротического голоса есть ещё масса недостатков. Мстительность и злопамятность, например.
День третий.


«Мир сходит с ума», - думаю я уже в который раз, безразлично пялясь в пресловутый потолок, за четыре бессонных ночи опротивевший мне до такой степени, что будь у меня возможность, я бы с явным удовольствием пульнул по нему из базуки. У меня нет проблем со сном, я просто трусливо сплю весь день, когда в мою палату наведывается Джаред – слишком заботливый для того, чтобы разбудить, слишком недогадливый, чтобы сообразить, что я на самом деле боюсь начинать с ним серьёзный разговор, призванный расставить все точки над нужными буквами. Помятое небритое лицо, несколько синяков, так и не сошедших после аварии, постоянно отводимый от него взгляд – вот, что получает бро, если умудряется на несколько минут остаться со мной наедине перед отбоем. Этого едва хватает, чтобы доложить ему о том, что со мной всё в порядке, поинтересоваться о новостях в группе, намекнуть, что я всё ещё готов вернуться в команду сразу же после выздоровления, и ни о каком, даже временном новом барабанщике, не может быть и речи.

«Мир всё ещё сходит с ума», - думаю я, бросая короткий взгляд на развалившегося в неудобном кресле Томо. Что он забыл в моей палате остаётся загадкой. Его показная заботливость, высосанная из пальца, начинает раздражать Джареда, менеджера и даже журналистов – образ слишком приторной парочки не продержится в заголовках так же долго, как Санта Барбара на экране телевизора. Иногда мне хочется подозвать его к кровати, схватить за воротник футболки и как следует стукнуть головой о железный кран, на котором покоится загипсованная нога. Просто так, только потому, что он впервые за долгое время с момента принятия в группу показал зубки – острую акулью челюсть, которая тут же вцепится в мясо, почуяв малейшую опасность. Раньше Милишевич таким не был, и этот факт целиком и полностью лежит на совести у нас с братом, после первого же прослушивания согласившихся, что Томо лучший вариант на место гитариста. Жизнь в разъездах, когда четыре зрелых мужчины пытаются как-то справляться с бытом на двадцати квадратных метрах – не та школа, которую должен проходить человек.
«Как вы уживаетесь все вместе?»
«Отлично, мы почти никогда не ссоримся: Джаред, как любая домохозяйка, моет посуду, Метт возится с постельным бельём, Шеннон плюёт в потолок, контролируя процесс, а Томо, как признанный мастер на все руки, всегда ошивается неподалёку, бла, бла, бла», - такого рода бред мы повторяем ежедневно, напропалую лаясь, а то и прикладывая к спору кулаки, как самый весомый аргумент. Кто сказал, что наша жизнь сказка? Кто хотел оказаться на нашем месте? Пожалуйста, дверь на по-утреннему морозную улицу всегда открыта – два часа ора, и можно представить, как себя чувствует Ред, пытаясь перекричать весь зал; неделя на стройке после многолетнего безделья, и вы так же собьёте руки в кровь, как и я, забываясь, вкладывая всю силу в удары палочек о барабаны. Жалуюсь? Нет. Бешусь, осознавая, что никогда не подававший голоса Томо начал мстить? Однозначно.

«Мир уже сошёл с ума», - думал я пару часов назад, случайно подслушав его разговор по телефону, не успев вовремя сообщить, что закрытые глаза и ровное дыхание не являются признаком моего крепкого здорового сна.
Он ссорился с сестрой. Не долго, минуты три-четыре длился «важный разговор»… он был жалок, пытался оправдать себя, при этом сохраняя тайну возникновения статей во всех популярных изданиях. На какой-то момент мне даже стало его жаль… всего на секунду, в течение которой я не только испытал на себе все прелести жесточайшего чувства вины, но и впервые за долгое время на самом деле осознал, что всё произошедшее, весь цирк, устроенный для очищения репутации группы - целиком и полностью моя вина. Я начал вожделеть собственного брата, Я не смог сдержать гормоны, раскрыв свою похоть, Я был эгоистичным сукиным сыном, из-за которого наша некогда дружная и сплочённая компания разваливается на части, Я задел локтём хрустальную вазу под названием «гармония», без которой создавать музыку, пробирающую до кожи, до каждого нерва, до самой глубины даже самой чёрной души, невозможно. Я виновен. Я наказан. Я...

- Хватит так усердно думать, - голос Томо мог бы застать меня врасплох, если я бы не был в курсе того, что вот уже несколько минут он старательно делал вид, что видит сто десятый сон, на самом деле проснувшись из-за моего чуть более глубокого, чем все остальные, вздоха. Ещё одна странность, которая меня буквально бесит в этом новом, совершенно изменившемся музыканте: он спит слишком чутко, слишком остро реагирует на каждый мой шорох, чих, или даже пресловутый насморк, подцепленный два дня назад из-за сквозняка. Разве можно находиться рядом с человеком 24 часа в сутки, постоянно выдерживая на себе его излишнюю опеку, повод для которой только один – приказ сверху?
- Сколько тебе заплатят за то, что ты поправишь мне подушку, а, Томо? – возможно, говорить такое не стоило, но я настолько раздражён вынужденным бездельем и кричащей где-то внутри совестью, что слова сами вылетают изо рта прежде, чем я успеваю дать обратный ход.
Он в два шага оказывается около моей постели, сонливое выражение тут же слетает с его глаз, и только сейчас я осознаю, насколько быстрым и ловким он может быть. Перемена разительна – ленивый гитарист, которого я, кажется, когда-то знал, как облупленного, и стремительный хищник, с воистину кошачьей грацией подошедший ко мне.
- Ты что-то сказал? – его голос напоминает хрип главного героя перед смертью в одном из фильмов ужасов, которые люди смотрят семьями на праздник в день всех святых. Добавить ко всему озлобленный взгляд и в пору со страхом вжиматься в подушки, что я, собственно, и делаю, инстинктивно пытаясь отпрянуть от его лица, наклонившегося над моим слишком низко.

Дожили. Я начал пугаться своего друга, который на протяжении долгих и упорных месяцев работы был одним из самых близких людей после Джареда.
- Прекрати это, - я морщусь, недовольно смотря в его расширенные зрачки. – Меня достала твоя «забота», я уже по горло сыт как твоим присутствием, так и излишним вниманием. Ты бы меня ещё с ложечки покормил, сестра милосердия хренова. Какого чёрта ошиваешься тут, вместо того, чтобы свалить в долгожданный отпуск?!
От моих слов становится только хуже – теперь он выглядит не только злым до чёрта, но и ошеломлённым. Ещё бы, такой наглости я и сам от себя не ожидал. Мы оба прекрасно понимаем, что уехать, бросив остальных на произвол судьбы и дать новый повод для сплетен, он не может, и я уже через секунду после произнесения последней фразы, чувствую себя неблагодарной сволочью.

Возможно, весь спектакль и закончился бы уже этой ночью – выведенный из себя Милишевич, наконец, поднял бы свою затолканную под плинтус гордость и на самом деле уехал куда-нибудь на Багамы или, на худой конец, в Хорватию, если бы дверь палаты не стала осторожно открываться. Тихий скрип оповестил нас обоих о прибытии незваного гостя, и пока я пытался судорожно сообразить, кому понадобилось переться к вполне спокойному и не нуждающемуся в помощи пациенту в такой час, гитарист хмыкнул и сделал то, что я меньше всего от него ожидал.

Раз. Два. Три… ровно столько секунд понадобилось, чтобы прийти в себя от шока и осознать, что меня целует Томо. Меня. Целует. Томо. Уверенно, властно, требовательно, но в то же время не грубо, даже не думая причинять боли или сильно сжимать пальцами мой подбородок. Он почти нежно проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, и я задыхаюсь от пугающих, сбитых с толка мыслей. Меня. Целует. Томо. Меня, мать вашу, целует Томо. Это настолько неожиданно, что первое время я даже не думаю сопротивляться, лежу бревном на кровати, не отвечая, но и не отталкивая – только негромкий стук закрывающейся двери выводит меня из апатии.

Он тут же отстраняется, отходя от кровати и возвращаясь обратно в своё кресло. Раздражённо откидывает длинную чёлку с глаз и насмешливо смотрит на меня, удобно устроившись на своём месте. Возможно, во время аварии я повредил не только ногу и рёбра, потому что догадка пронзает мой мозг только через несколько минут. Со стоном откидываюсь на подушки, яростно, от бессилия, сжимая руки в кулаки. Фак. Всё стало ещё хуже - дубль два.