Никому из живых или полуживых существ не посвящается, ибо может им повредить.
Написано во искупление вины своей. Внимание - в этой сказке - душа.

Кашель.

Повторите это слово несколько раз.

Кашель, кашель, кашель, кашель...

Так мягко, как на пуховых перинах. Так сладко, словно каша с малиновым вареньем. Странное такое слово, ага.

Болезненный, мучающий, изнурительный кашель. Вперемешку с кровью и слезами бессилия. Нету больше сил. Кажется, легкие сейчас треснут. В последний раз согнуться пополам, выкашлять на белое одеяло еще несколько капель крови и упасть на пуховую перину. Не умерла, не бойтесь. Просто обморок. От боли, видимо. Она уже мало чего и помнила.

 - Скажите, доктор... - тихий голос в тишине, - скажите, она... она...

Он не мог выговорить то, что вертелось в уме. Не мог. Сапфировые глаза (вы уже догадались, кто это, а?) опустили взгляд на пол и наполнились серебряными слезами.

 - Не волнуйся, малыш, - молодой доктор преисполнился жалостью к этому лучистому комочку с угасшим сиянием в глазах, - у нее сейчас просто жар. Завтра ей станет лучше... Да. Станет лучше. Обязательно. Верь мне. Не бойся так. Это не... это не смертельно... - слова "пока еще" утонули в тишине. Доктор кивнул медсестре, погладил Музыканта по голове и вышел.

Он придвинулся ближе  к постели, опустил темную макушку на мягкое одеяло и принялся поглаживать ее рыжие локоны, рассыпавшиеся по подушке. Он не любил больницы. Здесь вечно пахло лекарствами и безнадежностью. А в коридорах летал прозрачный страх. Он не любил докторов. Они вечно ходят в белом, поэтому жизнь их становится такой же - бесцветной. У них всегда грустные глаза, и при этом они постоянно повторяют - все будет хорошо! Даже тогда, когда все будет плохо.

 "Коридор, без окон, буз света, без воздуха... Пустой, серый, длинный. Здесь, кажется, есть спокойствие... Пойду, поищу... Длинный коридор, страшный... такая пустота... но ведь нету кашля... нету кашля... Кончается коридор. Но что это... поворот, а за ним снова такой же туманный путь..."

 - Рано еще, рано!

Маленький Музыкант очнулся от собственного крика. Увидел возле себя её горячий лоб, закрытые глаза, пересохшие губы... Лег возле неё и обнял. Крепко-крепко. Да, что-то не так. Но нельзя об этом думать. Надо забыть. Надо помочь! Как-то действовать...

"Все силы земные и небесные, волшебные и не очень, древние и молодые, лесные и морские, мелодичные и акварельные, помогите мне!"

Он вдыхал в нее жизнь. "Рано еще, рано..." Обнял ее так крепко, как только мог и вдыхал свою лучистую фиолетовую душу в хрупкий фарфор. "Я хочу бродить по этим серым коридорам и уснуть здесь, на полу... Я не хочу возвращаться... но Ты не отпускаешь, поднимаешь снова и снова, Твой мучительный, умоляющий голос где-то сверху оживляет. Но я так устала, я хочу спать." По его лицу снова катились слезы и падали на ее обескровленные губы. "Рано еще, рано... Не уходи."

Туманный рассвет и боль заставили ее очнуться. Молекулы в легких... она жива!...
Кто-то лежал возле нее на подушке. Кто-то очень знакомый. Обнимал ее слабой рукой. Неподвижный, безмолвный...

Она ощутила, как в груди начало биться сердце... фиолетовое сердце... Его сердце.