Вместо новогодней открытки
Год бывает новым раз в году,
Ну а потом зовётся просто "этот",
Пространство в клеточку для будничных заметок -
Мой ежедневник, мой помятый друг..
Что написать в тебе в последний этот день,
Черкну,пожалуй,парочку заветов,
Их на полях для памяти отметив,
Пока мне формулировать не лень..
Вот номер первый.Он звучит:"любить",
И им бы можно было ограничить
Последующий список, лаконично
К нему все заповеди с лёгкостью свести.
Любить - ведь жить,не сомневаясь в смысле,
Об этом - все поэты-скорописцы,
Все в мире сочинившие стихи,
От века говорят. А мы хоть слышим,
Но не внимаем, по привычке. Жить
Стараемся мы с целью и причиной,
Как будто есть они..Завет второй звучит как
Гром средь неба ясного: "Творить".
Как мало букв,зато как много смыслов,
В какую даль и чувств,и слов,и мыслей
Уводит он..Обыкновенным чудом
Способность видится блаженно и нетрудно
Преумножать весь данный богом мир..
И заодно создать,воспеть,придумать
Свой собственный - хоть солнечный,хоть лунный,
Хоть неземной,подводный,жаркий,вьюжный..
Орудие..да нет,скорей - оружье
Воображения нам от роду дано.
А также преступление - одно,
Один порок, опасность и угроза.
Как говорил Иешуа Матвею,
Страшнее отреченья и неверья,
Страшнее всех грехов оно..
И это - трусость. Нет её ужасней.
Чего же пожелать на новый год?
Люби,дыши,живи,твори пространство,
Желанное тебе. Искариот -
Отнюдь не персонаж для подражанья.
Пусть сказка зимняя заменит будней муть..
Кончаются чернила, и, признаюсь,
Болтлива нынче я - не обессудь.)
Ответ на комментарий #
Не прощайся со мной, время показывает, что это бессмысленно. Бессмысленно, поскольку ни мне, ни Ей (как в одном из прочитанных им стихов) не суждены расставания надолго (навсегда?). Впрочем, она способна без сомнений сказать последнее слово. Ей так кажется. Она даже уверена. Но не может. Или не хочет. Или все-таки не может. И все же, скорее, не хочет. Все ее существо против, иначе она не думала бы о нем, не писала стихи, заручившись алиби о незыблемости их (стихов) чьим-то субъективным восприятием. Она и думает-то о нем изредка. Зачем ей это? На самом деле она стремится разорвать все, что может напоминать о них обоих, будто разбивая на кухне, стоя посреди осколков, вдребезги эпизоды из тех, что еще остались целы. Но концовка этого не сыгранного спектакля всегда получается смазанной. Финал так вульгарен, что "героям" его если с виду и суждено расстаться, то получается это у них из ряда вон искуственно. Скорее глупо. Для него она так изящна, что ей хочется в этом всем нагромождении абсурда преподнести ему слова так, чтобы они были максимально понятны (близки?), открыты для понимания, а он не улавливает их смысл, оскорбляет только своим молчанием и будто издевается, выискивая смысл между строчками. Было бы глупо предположить, что он ослеп настолько же, как Фауст перед гордыней и искушением. В чем смысл всего, что между ними могло быть никому из них же и не понять. Ничего не меняется, что-то такое неосязаемое в воздухе вибрирует. Сжимает легкие в спазме. Этот эфир порвать не так уж и сложно, нужно только желание. Проще ничего нет. Мотив есть, а желания нет. Чернила заканчиваются лишь тогда, когда становится жаль изведенную и разложенную на строчки бумагу. Ему же нечего сказать в ответ на признание свыше. Молчит, словно читает молитву в моменты ее талантливой болтливости и сказать ничего не смеет. Или не может. Или не хочет. И все-таки не смеет.