... Он молча сидел на пороге, глядя куда-то прямо перед собой. В этом взгляде не было ни боли, ни отчаянья, ни тоски, ни радости.. Он просто смотрел в никуда, как будто уносился в далекое, пусть и не беззаботное, но окрашенное яркими и светлыми красками воспоминаний, время.. Его тонкие длинные пальцы перебирали струны.. Его пальцы... они плохо слушались и почти всегда были холодными, но когда касались инструмента, оживали, как будто Музыка Живой Водой омывала гладкую кожу рук и измотанную долгими мытарствами душу...
О чем он думал, погружаясь в свои мысли и плавно качаясь на волнах рождающейся тут же мелодии?..
Какие картины видел, устремив оторванный от реальности взгляд небесно-синих глаз в самые потаенные уголки своего Фэа?..
(03.06.2019) GVET
*************
... Я чувствую разорванную связь, как чувствуют врождённое уродство. Ко мне не пристаёт чужая грязь. Но, впрочем, и чужое благородство проходит мимо, не задев меня, самопровозглашенного изгоя. Нет, я отнюдь не Байрон, я – другое; я – дым, произошедший без огня. Наполеоном – на груди ладонь – я не стою в бермудской треуголке. Поддерживая тленье (не огонь!), ловлю печальным вдохом воздух колкий. Рубить не научившийся сплеча, я вижу горизонт, который чёрен... Но факт, что я живу, пока бесспорен на беглый взгляд врача иль палача.
Завален тест на воспитанье чувств, мотив надежды затихает слабый... Всё круче склон, с которого качусь; всё жестче и болезненней ухабы. Музей Тюссо остался без меня, я не герой энцикловикипедий. Всё неподвластней мне аз-буки-веди, всё различимей крики воронья. Судьба фальшиво сыграна «с листа» – и на исходе, как чекушка водки... Период с тридцати и до полста прошёл в режиме быстрой перемотки. Ушли друзья. Не надо про подруг. И явки все провалены (с повинной). Став авангардом стаи журавлиной, синицы подло вырвались из рук.
Откуда этот каменный барьер, задвинутая наглухо портьера и неохота к перемене мер, предписанных для взятия барьера? И все боренья – супротив кого? Пуста арена. Стоптано татами. Но держит душу жадными когтями угрюмый старый хищник Статус-Кво. Душе гореть хотелось и парить, но не даётся ей полёт красивый... У мерина умеренная прыть, тем паче если этот мерин – сивый. Слова исходят из бессильных уст взамен уменья действовать и биться... Ведь в швейной мастерской моих амбиций закройщиком работает Прокруст.
Да-да, конечно, это болтовня не самого весёлого замеса. Я пессимист. В семье не без меня. Сколь волка ни корми, он бредит лесом. Могу смириться, выучить фарси, сыграть в чужой, оптимистичной пьесе... «Ну что ж ты, милый, голову повесил?» – спроси меня, Алёнушка. Спроси. И может быть, соломинка сия сломает в тот же миг хребет верблюду, и солнцем озарится жизнь моя, и, может, с той поры я счастлив буду;
Снеговиком растает Статус-Кво, трусливо убегут из Рима готы...
Есть что-то посильней, чем «Фауст» Гёте.
И посильней неверья моего.