Савва Васильевич Ямщиков завершил свой земной путь в больничной реанимации. Это его последнее недобровольное пристанище удивительным образом оказалось трагически созвучно тому, что он делал всеми силами своей могучей души и обременяющего ее тела. Он был реаниматором вся Руси – той страны, которую разрубили по живому и разорвали потом на куски события его отеческого, но губительного для страны ХХ века. Полвека он был реаниматологом русской классической культуры – не один, но одним из немногих – в сумасшедшем доме беспамятства. И острое понимание этой миссии делало его пророком в своем Отечестве, которых, как это предрешено задолго до него, в полной мере признают лишь посмертно.

[показать]

Савва Васильевич Ямщиков. Фото: Лев Шлосберг

Савва Васильевич Ямщиков жил на грани Жизни и Смерти десятки лет. На грани Жизни и Смерти Культуры. На грани Жизни и Смерти ее единственного носителя – Народа, который он любил и проклинал одновременно. В рукотворных произведениях искусства он видел суть народа, которую пытался народу вернуть.

... Он был собиратель разрушенной Руси – собиратель русской культуры в единое целое, единую ткань, единое живое тело из разорванных на кровоточащие лоскуты полотен, он сращивал их собой, он оживлял их своими руками и, оживив, являл их стране и миру. Лица и Лики. Посмотревшись в них, народ должен была стать другим. Осознав свое достоинство, Россия должна была возродиться. Собраться как страна.

... Он считал что страна и народ тяжело больны. Больны острой культурной недостаточностью, которая смертельна для народа и губительна для страны. Он жил в режиме неотложной помощи культуре, и это было состояние не просто ежедневное – ежечасное. Это вдохновляло и калечило его одновременно. ... Он видел, как стране больно, и постоянно об этом кричал. Он и был сам – большой набатный колокол с надтреснутым голосом, от звука которого колыхался, трепетал и раскалывался воздух. Святые на иконах слышали и узнавали его.

... Почти все его выступления были проповедями. Он верил в слово, верил в то, что Слово врачует и казнит. Слово было частью его существа. Его полугодовой юбилейный тур по любимым городам был его прощальной проповедью перед народом. Всё, что исповедовал, он считал правдой, а всё то, чему сопротивлялся – неправдой. Он видел, как стране больно, и постоянно об этом кричал. Он и был сам – большой набатный колокол с надтреснутым голосом, от звука которого колыхался, трепетал и раскалывался воздух. Святые на иконах слышали и узнавали его.

... Нет никаких сомнений, что враги его будут жариться в аду. Сковородку с кипящим маслом он уготовил для них лично и с полной мерой своей ответственности за это важное и богоугодное дело. Некоторые из его врагов придут на его похороны, чтобы удостовериться, что он действительно умер. Они будут смотреть на его большое упокоившееся тело и надеяться, что теперь-то он не достанет их. Мы не вправе предрекать, что Савве Ямщикову откроется рай небесный, потому как грехов своих он не скрывал и относился к ним как не самому печальному обременению своей натуры. Но верю, что кисть его вымолила ему прощение. Потому что когда он творил, он был всегда праведник. И там, где будет теперь обустроена его душа, он будет находиться на прямой связи с Господом, в наличии которой он не сомневался при жизни.

... Его кончина вызвала всплеск отчаяния – во многом им самим взращенного, им выдохнутого и оглашенного – от очарования гибнущим миром, спасение и возвращение которого было смыслом всего его титанического движения по жизни. От рождения – к смерти. От смерти – к возрождению. И это мученическое подвижничество очарованной и страдающей души дарует ему теперь жизнь вечную.

Лев Шлосберг САВВА ОТЧЕ  газета "Псковская губерния"    № 28 (449) 22-29 июля 2009 г.