«как много замечательных книг
объясняющих нам, почему мы должны жить печально»

Раз уж взялась вспоминать Козлова… Вычитала я в его книжке такую дивную зарисовку.

«Вспоминаю одну ситуацию из своей личной жизни. Был я влюблен, влюблен искренне, но без взаимности. И вот после одной из встреч, прошедшей вовсе не так, как мне хотелось, я стою поздним осенним вечером на автобусной остановке. Холодно, на душе прескверно, острая боль, хочется плакать. Но тут в голову случайно пролезла (именно "пролезла" сквозь кордон!) наглая мысль: "Вот ты психолог, всех учишь как управлять собственным состоянием. А себя в порядок привести не хочешь? Слабо?"
• То, что приводить в порядок себя не хотелось, я помню прекрасно.

Однако профессиональное любопытство, а также подначка (слабо?) каким-то образом взяли верх, и я проделал несколько элементарных процедур, нормализующих эмоциональное состояние. Расправил плечи, продышался, нормализовал дыхание, расслабил лицо, изменил рисунок глаз и уголков губ, снял все остальные мышечные зажимы, отвлекся от больных мыслей (в первую очередь на все эти процедуры). Стою, дышу, расслабляюсь... И - чудеса! - никаких чудес не происходит, я ощущаю действие абсолютно неизбежных закономерностей: острота горечи проходит, ко мне возвращаются покой и ровное расположение духа.
• Не буду врать: я не приобрел радостного, приподнятого настроения, общий тон остался печальным, но острота переживаний ушла безвозвратно...

К чему я это вспомнил? Да к тому, что сразу после этого я расстроился снова. Отчего?! От сожаления, что мои чувства, которые мне казались такими глубокими и вообще святыми, так легко были уничтожены психофизиологической гимнастикой. И еще от ощущения, что уничтожил я что-то очень мне дорогое...»

Когда я решила стать счастливой и довольной, самым трудным оказалось не покинуть ряды страдальцев, а отказаться от образа. Приобретение навыка не грустить и не тосковать – сущие пустяки по сравнению с ощущением, что ты становишься, как говорила героиня моей любимой детской книжки, «рассудительной, здоровой и омерзительно обыкновенной».

Что ни говори, а роль жертвы придает образу некую изысканность, одухотворенность и сообщает морде лица интересную бледность. Роль жертвы отлично кормит – всегда есть чем заняться. Можно жалеть себя, можно требовать сочувствия окружающих, можно упрекать их в черствости и снова жалеть себя. Можно с байроническим видом изображать молчаливую галлюцинацию или репетировать бурные сцены, демонстрируя непосредственность, надрыв и импульсивность. Свет внутреннего трагизма – отличный и совершенно универсальный спецэффект.

А тут – что тут может быть интересного? Подходишь к окну, смотришь на небо, выкладываешь из сумки зонтик. Включаешь яндекс, смотришь на градусы, достаешь теплый шарф. Оглядываешь себя, стряхиваешь соринку с рукава, выбираешь радостное настроение на вечер. Открываешь ленту, читаешь, какие все вдохновенно-печальные, испуганно вздрагиваешь и срочно вытаскиваешь из левого кармашка запасное страдание. Это же просто красиво, в конце концов.