Заболела чужим каноном) Влюбилась в одну парочку, проевшую весь мой мозг, что очень пагубно сказалось на собственной творческой активности)) Потому что мысли соответственно о людях других, а свои_родные, из под моего же пера сошедшие, взяли пока отпуск. Но, я собралась с силами, это было сложно, но я сделала это, и готова издеваться над бедными героями дальше =(

Самое страшное, мне кажется, у меня никогда не получается перенести весь спектр чувств, что проживают герои, и я вместе с ними, в текст. Во всего лишь набор знаков. В этом плане кинематограф, конечно, высшая степень мастерства, что ли) Вообще, кино и театр - очень интересные миры, я вот так подумала... И главное - наиболее доступны для передачи истории, потому что отображают и звук, и картинку. Но, это все мое лирическое отступление, просящий возрождения убитый когда-то во мне актер..))

Название: КАПИТАН РИКУ
Автор: KelanyWalley
Состояние: в процессе написания
Жанр: романс, драма
Предупреждения: инцест, педофилия, слэш, немного флаффа и немного насилия
Рейтинг: R
Саммари: влечение к себе подобным - плохо. влечение к кому-то, с кем состоишь в семейных связях - плохо! влечение к ребенку - плохо!!  ...ну а если любовь?
Размещение: только с разрешением автора

Летние ночи бывают холодными. Такими, что кожа покрывается гусиными пупырышками, зубы стучат, и душа скребется изнутри. В такие ночи становится страшно, одиноко и мерзко. Хочется уснуть, но ни за что не получается, и ничего не остается, кроме как всматриваться в темноту и молить свой организм, чтобы он наконец отключился.

Одной такой ночью я проснулся от странных звуков. Я резко открыл глаза и принялся вслушиваться и вглядываться в темноту. Сознание проснулось чуть позже, и запоздало подало сигнал, что звуки доносятся у меня из-за спины. Там, где было место Рику. Вскоре я понял, что эти звуки – приглушенные всхлипы, которые мальчик пытался заглушить, вжимаясь в подушку. Я думал тогда, как лучше поступить: дать ему понять, что я проснулся, или притвориться спящим и сделать вид, что ничего не было? Лично я не хотел бы, чтобы меня застукали в момент моей слабости. Но ведь это же был ребенок… Маленький беззащитный ребенок, переживший за последнее время слишком много для своего возраста.

Но я не знал, что мне делать. Я боялся. Потому что, если бы я был ему матерью, или, на худой конец, биологическим отцом, я бы наверняка чувствовал, что мне нужно делать. Подсказал бы организм, инстинкт, не знаю, что еще. Как бы то ни было, я оставался для Рику чужаком, и все что я мог – это действовать по наитию, полагаясь только лишь на свои чувства.

Я собрался с силами и перевернулся на спину. Рику затих. Замер, затаился, перестал дышать. Это было правильно? Это было неправильно? Я тоже замер и подождал от него следующих действий. В конце концов – я мог перевернуться во сне.

Но, как это всегда бывает, когда плачешь, рыдания сами подступают к горлу и выдают тебя, разрезая тишину горьким всхлипом.

Нечего было ждать – я пообещал, что буду защищать его от всех кошмаров, я пообещал себе, а главное – ему, что не дам его в обиду, что никогда не сделаю ему плохо. И вот сейчас, я просто обязан был поддержать его.

Но каково было мое удивление, когда он выкрутился, спихнул с плеча мою бережно положенную руку и зарылся носом в подушку еще сильнее.

- Рику… - осторожно позвал я. Но мальчик не отвечал мне, не поворачивался ко мне, не хотел принимать от меня никакой поддержки.

Я знаю, что ты тоже чувствуешь это, я знаю, что тебе страшно, только раз в десять страшнее, чем мне. Я знаю, что ты пытаешься понять, что происходит, и не можешь. Кто я такой? Откуда я взялся? Почему ты здесь сейчас со мной?

- Когда я был маленьким… таким же мальчиком, как и ты… Я тоже потерял маму. Еще через несколько лет я потерял папу. Меня воспитывали люди, которые меня совсем не любили. И я был все время один… Пока не уехал из дома…

Зачем я говорю все это?

- Я не хочу, чтобы ты повторял мой путь, малыш. Поверь мне, это путь, полный боли и страха… Но у тебя ведь есть я. Ты теперь со мной, и я никогда не брошу тебя, ты никогда не будешь один… Наверное, ты хотел бы вернуть все как было, но, пойми, так не получится… Я говорю тебе, как есть, потому что ты уже взрослый, ты можешь меня понять. Ведь можешь, Рику?

Мальчик не шевелился. Замер, внимательно слушая, что я говорил. Тогда главное было не ошибиться.

Слова, тонким нотным станом по веревочке поднимались вверх и заполняли собой тишину комнаты. Я говорил, не задумываясь, говорил – забываясь. Я рассказывал о себе, рассказывал, что значит быть одному. Чтобы он понял – он не один. И какая разница была, какие планы мы строили на следующий день? Какая разница была, во сколько нужно было вставать? Этой ночью нужно было разломить последнюю стену между нами. И я готов был говорить столько, сколько нужно, чтобы перестать быть для него чужим. Я лежал, заложив за голову руки, и смотрел на ветки деревьев на потолке. Они бушевали, как бушевало все внутри меня. Балансируя на тонкой дощечке, поставленной на бочку, я старался удержать равновесие, потому что не знал, с какого края моя гибель, а с какого – спасение. Шаг влево – и все рухнет, как карточный домик, я потеряю его навсегда. Шаг вправо – и я стану самым близким для него человеком. Но вопрос: право, относительно тебя или меня?

Я не знал. Я просто был честен с собой и с ним. Я хотел стать ближе, и я делал все от меня зависящее. Кто знает, что на уме у ребенка? Понять ход детских мыслей – слишком сложная для меня задача. Где грань, между ненавистью и любовью ребенка? И то и то он делает всем сердцем. Всем сердцем любит и всем сердцем ненавидит.

Как мне не потерять тебя этой ночью?

Я почти не заметил, как он развернулся и привычно прижался ко мне, положил ладошки мне под бок, чтобы не было холодно. Иногда я поворачивал голову и видел, как блестели в темноте его глаза – он успокоился и теперь просто внимательно слушал меня.

А может быть, мне просто нужно было выговориться. До сих пор я все это держал в себе – не мог ни с кем поделиться. Клеману я не мог рассказать всех моих переживаний, а больше у меня никого и не было. Когда в девятнадцать лет ты стоишь один против всех – это страшно. Но когда на твоих плечах – малыш, ответственность за которого ты решился взять на себя – это еще страшнее.  Но я буду бороться со своими страхами, потому что уступить им – значит погибнуть. И ты борись. Потому что я никогда еще не встречал таких отважных детей, полный решимости и веры, идущих вперед не оглядываясь. А эта ночь – не в счет. Все мы иногда даем трещины...

* * *

… Потом стало легче. Мы старались быть семьей, и, может быть, на самом деле были. Окружающий меня мир  увеличился вдвое: в нем стало два столовых набора, два полотенца в ванной, на моей кровати было две подушки, в прихожей – два ряда обуви. Окружающий меня мир увеличился вдвое и уменьшился в полтора раза: одна из кружек всегда была меньше второй, так же, как меньше были и полотенца, и зубная щетка, и обувь в прихожей. С каждым днем мой дом переставал быть моим и становился нашим. И понимание этого, простое понимание того, что творится вокруг, заставляла меня улыбаться каждое утро, и день, и вечер. И ночь…

О том, что произошло тогда – мы не говорили, хотя, возможно, и следовало бы. Наутро Рику был как новенький, будто забыл прошедшую ночь. Он мирился со своей новой жизнью, он привыкал к ней и, когда я спрашивал его, отвечал, что ему все нравится. Каким богам я должен был молиться, благодаря их за такое великодушие? Почему он принял меня? Почему впустил меня и не прогнал? Он не открывался так всем подряд. Он не разговаривал с нашими соседями в поезде, он держался особняком людей в общественных местах, в магазинах… Он ни в какую не шел на контакт с Клеманом.

Впрочем, их отношения заслуживают особенного внимания.

Клеман изо всех сил пытался принять его, смириться с фактом, что теперь мое внимание принадлежит кому-то еще. Но это получалось у него настолько плохо, что это видел даже я. Что уж говорить о том, что это видел и Рику, который наверняка умел сканировать людей насквозь, настолько прожигающий был у него взгляд. Пару раз они пытались найти общий язык, и шли на компромиссы: Клеман, так и быть, соглашался сыграть во что-нибудь, а Рику, так и быть, делился с ним игрушками. Но заканчивалось это все одним и тем же: Рику начинал объяснять, как работает то или иное оружие, какими супер способностями обладает тот или иной герой, Клеман постоянно путался, и они ругались. Я старался помочь им, как мог. Пытался объяснить Клеману связь между одним героем и другим, пытался вбить ему в голову, как правильно играть Человеком-Пауком и Базом Светиком, чем отличаются друг от друга трансформеры. Клеман при каждом удобном случае напоминал мне, что я совсем свихнулся и канул в детство, но он просто не понимал всего этого процесса, когда с головой падаешь в мир ребенка.

Когда видишь воображаемые им автотрассы, проходящие по кромке ковра на полу, видишь, как маленькая ладошка превращается в летающий корабль, а диван становится военной базой, а место под шкафом – Проклятой Пещерой. Когда я играл с Рику, я переставал быть собой, я становился пластмассовым человечком с руками и ногами на шарнирах, ставящим своей задачей защитить мир. Или наоборот – страшным резиновым монстром, пожирающим ковбоев и их лошадей, громящий дома и любящий кушать на десерт маленьких мальчиков. Рику всегда смеялся, когда резиновый монстр пытался укусить его за бок, и этот смех был самым чистым, самым веселым и самым заразительным, какие вообще бывают. Он хохотал от души, катаясь по полу, пытаясь спрятаться от моих щекоток, и кричал во весь голос, молил меня перестать и смеялся, смеялся… А я смеялся вместе с ним, и в такие минуты все мои проблемы просто переставали существовать.

В конце лета я решил начать подыскивать ему школу. Из всех рассмотренных мной вариантов, наилучшим оказалась та, что находилась в нескольких кварталах от нас. Мы серьезно готовились ко дню собеседования: прикупили новых рубашек, сходили в парикмахерскую и наизусть выучили наши роли. Надо отдать Рику должное: почти без вопросов, он делал все так, как я ему и говорил. Ему устроили небольшое вступительное испытание, мне – небольшой вступительный допрос о моем положении, и спустя долгих тридцать минут мы были свободны и – зачислены. Нашу маленькую победу мы отпраздновали тремя шариками мороженного каждому, на большой скамейке возле фонтана, в парке, недалеко от дома.

Осенью, когда Рику пошел в школу, я решил начать подыскивать себе постоянную работу, потому что вечно рассчитывать на оставленные мне деньги было нельзя. Клеман предлагал пойти к нему, говорил, что «лишняя пара рук никогда не помешает». После пансионата он устроился в автосалоне: с детства любил ковыряться с гайками и шурупами и всю жизнь мечтал о собственном авто. Да и особых мозгов эта работа не требовала. Но я точно знал, что мне нужно было что-то особенное. Не зря ведь я окончил пансионат с отличием, да и голова у меня соображала – глупо было бы игнорировать этот факт. Мне нужна была работа, в которой могли бы пригодиться мои мозги, я знал это, и ничуть не стеснялся своих требований. Так что механик в автосалоне – я знал на все сто процентов – работа не для меня. Выпускникам пансионата выдавались свидетельства, заверяющие высокий интеллект выпускаемого, грамотность, культуру речи и готовность преступать к определенного рода должностям. Но, конечно же, все это оставалось только на бумаге. Образцовый выпускник пансионата – вышедшая из-под конвейера единица - никогда не стал бы накачиваться до отказа пивом, не стал бы проводить вечера в шумных заведениях, устраивать драки или оскорблять противника грязными словами… Словом, мы с Клеманом не были идеальными «синими пиджачками». Все что у нас было – это свидетельство и собственная голова на плечах.

В итоге, «чем-нибудь особым» стало рекламное агентство, случайно подвернувшееся мне под руку. Они как раз давали объявление на свободную вакансию в газете, которую я собирался запихать в размокшие ботинки. Требовался оператор, составитель базы данных, стабильная заработная плата и карьерный рост гарантировались. «Попытка – не пытка», - решил я и отправился на собеседование. Агентство оказалось новым, только поднимающимся на ноги, так что молодым перспективным сотрудникам они были только рады. Со мной беседовала приятная женщина в возрасте, она произвела на меня такое большое впечатление, что я решил во что бы то ни стало понравиться ей так же сильно. Должно быть, у меня неплохо получилось, потому что в итоге эта должность оказалась у меня в кармане.

Шаг за шагом мы двигались вперед. Продвигаясь чуть-чуть, и еще чуть-чуть, понемногу, осторожно, чтобы не вспугнуть черную кошку, притаившуюся за углом. Когда я встречал Рику из школы, заходил к его учителям или просто появлялся с ним на людях, он называл меня папой. Сперва это была просто роль, которую он должен был играть – мы так договорились. Но потом это заветное слово стало все чаще и чаще вылетать из его уст. Правда, чаще всего оно произносилось, когда он просил что-нибудь – наверняка понял, что оно безотказно на меня действует. Я, будто под влиянием заклинания, просто не мог отказать ему. Но случалось и такое, что он называл меня папой дома. Пару раз – совсем немного – но он это говорил. Маленькое слово из четырех букв, которое несет в себе слишком много смысла. И слишком сильно греет мне сердце. Потому что цена ему – слишком большая.

Несколько раз, когда Рику уже спал, Клеману удавалось вытащить меня в клуб. Раньше мы проводили там много времени вместе. Это была традиция – проводить вечера по пятницам в этом клубе. Но, с появлением Рику в моей жизни, выбраться куда-то стало почти невозможно. Собственно, из-за этого мы стали чаще ссориться с Клеманом, поэтому каждый раз, когда мне выдавался свободный вечер, я старался использовать его максимально, чтобы угодить моему другу.

Получалось не очень.

В такие вечера я закрывал дверь на все три замка, зашторивал занавески, отключал телефон и на цыпочках выбирался наружу, заранее несколько раз проверив, крепко ли спит мальчик. Но окончательно расслабиться мне так и не удавалось. Терпения хватало всего на пару часов. Я успевал заказать выпить, поприветствовать старых друзей, потанцевать немного, познакомиться с какой-нибудь девочкой, предложить ей выпить... А потом срабатывала внутренняя сигнализация, и начиналась паника.

А вдруг пожар?

А вдруг соседи сверху затопят?

А вдруг кто-то взломает дверь?

А вдруг соседи снизу устроят вечеринку, и Рику проснется от шума?

А меня нет.

А я здесь…

И я сбегал. Плевал на обиженные речи и удивленные взгляды девочек, плевал на пламенные речи Клемана, на его доводы, и мчался домой, со всех ног, подстегиваемый холодным дуновением тревоги в спину. И сердце тогда стучало, как бешенное, я мчался,  пересекая дороги не глядя, не обращая внимания на сигналы автомобилистов. Потому что все, что мне нужно было – это оказаться дома. Я чувствовал такую большую вину, такое угрызение совести, что оставил моего мальчика одного, бросил его, а сам пошел развлекаться... Нет уж. Я сам принял решение и взвалил ношу на свои плечи. А вместе с ней – пуд ответственности в придачу.

Может быть, поэтому такое произошло?

Одним субботним вечером, каких было уже не мало, я набирал для Рику ванную; это тоже было традицией – принимать ванну с пеной по субботам. За день до этого я как раз подарил ему водяной катер за хорошие отметки в школе. Поэтому Рику бегал вокруг как заводной, возбужденный мыслью поскорее испробовать свой подарок. И вот, когда воды набралось достаточно, я позвал его, и он ворвался в ванную морским смерчем, чуть не сбившем меня с ног. Со скоростью армейского служащего он избавился от одежды и от души плюхнулся в воду, окатив меня с ног до головы.

- Рику! – моему возмущению не было придела. – Ты посмотри, что ты наделал! Я же весь мокрый!

Он посмотрел на меня большими, полными детского счастья глазами и громко прокричал:

- Внимание! Судно отправляется! Поднять якорь! Поднять паруса! Отдать швартовые канаты! Вжжж! – включился двигатель, катер опустился на воду, и маленькое судно поплыло, жужжа моторчиком, от одного бортика ванны к другому, затем врезалось в стену, развернулось, и поплыло обратно. Самоходный катер вызвал у Рику такой прилив радости, что он засмеялся, захлопал ладошками по воде… И вновь обрызгал меня всего.

Я устало выдохнул… Ругать его в этот момент было бесполезно, но я стоял мокрый, как после проливного дождя.

- Посмотри, что ты наделал, - я повысил голос, чтобы он обратил на меня внимание. Оттянул футболку и продемонстрировал темные разводы.

- Прости…

- От твоего «прости» мне суше не станет…

- Но ты ведь все равно хотел купаться сегодня.

- Ага, хотел. Но только сперва мне нужно тебя вымыть и постелить тебе постель. Думаешь, это так приятно – ходить в мокрой футболке?

- А ты искупайся сейчас. Я подвинусь! – с этими словами он подобрал ножки к груди, прижался к стенке ванны и сжался в комок, освобождая мне место.

- Нет, мы здесь не поместимся все равно… Ладно уж, играй, потом позовешь меня, - я стянул мокрую футболку, бросил ее в грязное, и собрался выходить, но услышал настойчивое:

- Поместимся! Я хочу поиграть с тобой.

- А я не хочу.  Рику, не сходи с ума.

- Ну пожа-а-алуйста. Только один разочек. Сыграем и все.

Тут стоит отметить, что эта его манера просить, с невинными глазками и ангельским голосочком, почти безотказно на мне срабатывала, и он, маленький бесенок, знал об этом и беспардонно этим пользовался. И я бы с радостью выполнил очередную его просьбу, если бы дело не касалось столь интимной процедуры, как купание. Мы жили вместе уже несколько месяцев, но я никогда не переодевался при Рику, никогда не спал раздетым, и, если по-честному, перспектива лезть к нему в ванну мне совсем не нравилась. Не то чтобы я стеснялся… Ну, просто не нормально это все было.

Но он молил меня и молил, скулил, упрашивал, ловил мою руку и тянул к себе, и я наконец не выдержал и уступил. Очередной раз…

- Ладно. Но только сегодня – потому что уже поздно, и я очень устал.

- Хорошо!

Медленно и нерешительно я все-таки снял домашние штаны и нижнее белье. Чувствовал себя крайне некомфортно, потому что Рику уставился на меня во все глаза, принялся бесстыдно изучать мое взрослое тело. Дабы прервать зарождающийся поток его вопросов, я тут же заверил его:

- У тебя тоже так будет. Когда вырастешь.

И быстро спрятал себя под густым слоем белой пены.

К сожалению, полностью спрятаться у меня не получилось: даже если бы я принимал ванну один, колени и плечи все равно торчали бы наружу. Я кое-как разместился, упершись ступнями в бортик по обеим сторонам плеч Рику, которого, кстати сказать, малые габариты нашей ванны нисколько не смущали, он удобно разместился в ней и даже смог вытянуть ноги под водой.

- Ты будешь морским чудовищем! – окрестил он меня.

- Рику… на катерах не ходят в открытое море. И если ты встретишь на катере морское чудовище, вряд ли от твоего катера что-нибудь останется…

- Неправда! Это настоящий корабль. Смотри: вжжж….

И сквозь густую морскую пену начал пробираться маленький упрямый кораблик, кряхтящий и жужжащий, но самый настоящий. А мне ничего не осталось, кроме как стать морским чудовищем.

Мы играли и брызгались, кидались пеной и хохотали. На какое-то время я забыл об окружающих меня проблемах и жил этой маленькой жизнью в ванной, зажатый четырьмя светло-голубыми кафельными стенами и махровым полом. Наверное – прав был Клеман – детство еще не до конца покинуло меня, и небольшие пережитки все-таки остались и время от времени напоминали о себе. Мы могли бы брызгаться так еще очень долго, но я вдруг заметил большое темное пятно на половом коврике.

- Все… хватит, - сказал я смеясь и перехватил его руки, пытающиеся окатить меня новой волной. – Посмотри, что мы наделали.

- Потом уберем.

- Хм, что-то мне кажется, это я потом уберу, а ты завалишься спать.

Его личико расплылось в улыбке.

- Я могу помочь тебе.

- Нет уж, я лучше сам. Давай еще немного полежим, и надо вылезать, - я спустился в воду, так, что лежал теперь головой на бортике. - Разбуди меня, когда наиграешься.

- Не-е-ет! Мирей, не спи! – он тоже спустился в воду и принялся усердно пихать меня ногами в бедра, чтобы добиться моего внимания.

- Все-все, перестань, я не сплю! Просто полежу немного, хорошо?

- Хорошо… Только недолго! Я не хочу, чтобы ты утонул.

С улыбкой на губах я позволил себе закрыть глаза и расслабиться. Почувствовать, как настоящий мир медленно уплывает и уступает место подводному – синему и тихому. Я увидел, как оказался на морском дне, приземлился средь высоких танцующих водорослей. Под моими руками покоились морские раковины и большие камни, усеянные крохотными икринками. Я услышал, как волны плавно нашептывали мне мелодию спокойствия, баюкая сознание, укутывая и расслабляя тело. Я поднимал голову и видел желтый длинный луч солнца высоко над моей головой, видел водную гладь и дно лодки далеко-далеко впереди… Здесь было тихо и спокойно, ничего не тревожило меня, и мое уставшее за день тело предпочло бы остаться здесь на веки вечные… Но мне было, куда возвращаться. Я не мог себе позволить уснуть здесь, ведь там, наверху – меня ждали…

Медленно, нехотя открыв глаза, я обнаружил, что вновь нахожусь в своей маленькой ванной. Напротив меня усердно пытался разобрать на детали катер мой Рику – вертел его, пытается отцепить нижнюю крышку. Я принялся наблюдать за ним из-под прикрытых век. Наблюдать, как он сосредоточенно сводит брови на переносице, поджимает губы и обиженно сопит, полностью увлеченный своим занимательным занятием. И поэтому не сразу замечает, что произошло. А я – не сразу понимаю.

Мы сидели валетом – друг напротив друга, мои длинные ноги по обеим сторонам его плеч, его маленькие ступни – посередине. И, с головой погруженный в свое дело, Рику не заметил, как начал гонять ножкой воду, образуя небольшие волны, которые, не находя простора для разгулья в нашей маленькой ванной, врезались как раз в мое самое чувствительное место, вызывая приятные, но такие постыдные ощущения. Я закрыл глаза – постарался не думать о том, что происходит. Постарался не чувствовать, поставить блок на ощущениях, но чем больше я пытался контролировать ситуацию, тем больше чувствовал, что легкие волны, колышущиеся в области моего паха, все сильнее вызывают ответную реакцию организма. Я не хотел отвлекать Рику, не хотел нарушать его покой, этот чудесный момент, когда я могу наблюдать, как в нем зарождается настоящий мальчишка, любопытный, заинтересованный детальками и механизмом. Но – черт – это стало просто нестерпимо! Я не сдержался и инстинктивно отпихнул его ногу от себя, подобрался поближе к своему бортику, сжался в комок, замер.

- Что? – встревожено спросил мальчик.

- Ничего, все в порядке.

- Я сделал тебе больно?

- Нет-нет. Все нормально, я нечаянно.

- Я не хотел, прости! – он говорил с таким отчаянием, с таким испугом в глазах, и с такой растерянностью, что мне сделалось не по себе, и я протянул вперед руки:

- Говорю же, все в порядке. Иди сюда.

Перебравшись на колени, Рику сделал пару шагов в мою сторону и обнял за шею. Я сцепил его в кольцо рук, прижал к себе так сильно, что между нами и капля воды не могла упасть. Я гладил его по мягким, слипшимся от воды, тонким сосулькам волос, гладил его мягкую кожу на спине, и чувствовал себя самым счастливым, потому что он отвечал мне, держался за меня так крепко, будто боялся отпустить. Не надо, малыш, не отпускай. Не прогоняй меня.

Он стоял меж моих расставленных в сторону колен и прижимался так сильно, что его бедра упирались в мою возбужденную плоть, благополучно спрятанную под слоем пены.

Рику… Прости меня, прости, ради Бога, я не знаю, что на меня нашло, я не должен был…

- Малыш, - я осторожно расцепил его ручки, заглянул в его большие, полные бликов он воды, глаза, поцеловал в макушку. – Посиди со мной немного.

Я усадил его к себе спиной, положил его маленькие ладошки на мои колени. Просунул руки под его руками и разместил на его груди, притянул к себе, его спина – в мою грудь, мой подбородок – на его плече… Мой возбужденный член у его поясницы. Мне было так жарко… Казалось, все тело пылает, как это всегда бывает в момент наивысшей близости. Я терся щекой о его щеку, гнался за прикосновениями, мягкими и нежными, подставлял свое лицо под его маленькие пальчики, уловившие суть моей игры. Он гладил меня, дарил мне свою ласку, а я принимал ее, старался запомнить, пропустить через себя… Поддавшись приятным чувствам, мое сердце бросилось в погоню, принялось стучать бешенным ритмом, кричало, хотело вырваться из груди. Мне стало не хватать воздуха – голова пошла кругом, я закрыл глаза, окунувшись в мир мягкого полудрема, в котором были только мы вдвоем.

Я потянулся губами к маленькой шейке, неосторожно подставленной под мою сумасшедшую страсть. Провел губами вверх – к его виску, оставил там легкий поцелуй. Нашел губами маленькое ушко, прошелся языком по складочкам раковины, поцеловал в то волшебное место за мочкой, что вызвало у него судорожный вздох. Мои руки гуляли по его плечам, ласкали его бока, притягивался к себе… Мои бедра ритмично двигались, бесстыдно терлись о его спину.

Я обжигал горячим дыханием его кожу, Я целовал его шею сзади, нежную косточку, бугорки позвонков, лопатки… Я шептал:

- Люблю тебя, люблю…

А он смеялся, и выкручивался, и говорил:

- Мирей, прекрати, щекотно!

Но разве мог я остановиться? Разве мог я перестать целовать его круглые плечики, его подбородок, моего Рику, моего мальчика…

- Что ты делаешь? А-ха-ха, перестань, щекотно же…

Перестань, перестань, Мирей, не могу от него оторваться, не могу перестать целовать. Спрятанный под слипшейся челкой лоб, ниже – висок, ниже – бархатную щечку, ниже…

Губы.

Я замер на мгновенье. В голове ударил тяжелый молот, встретился с гонгом, я услышал оглушительный звон.

Губы… Я чуть не поцеловал его в губы…

 Отодвинувшись от мальчика, я принялся судорожно выбираться из ванны, в панике я тер лоб, ноги поскальзывались – не сразу смог выбраться. Я разбрызгал еще больше воды, с меня текло в три ручья. Сорвав с крючка приготовленное полотенце и прикрыв им свое хозяйство, я бросился в сторону выхода, но услышал растерянное:

- Ты куда? А помыться?

Обернувшись, я встретился со взглядом растерянных, невинных глаз, которые смотрели на меня в полнейшем удивлении, не понимали мое поведение, не понимали смену моего настроения.

- Я… сейчас приду… Подожди здесь.

Выбежав из ванны, я захлопнул дверь, прислонился к ней спиной.

Боже, что я наделал, что я наделал…

Я совсем потерял голову. Месяцы воздержания – и результат налицо. Я не могу контролировать себя, не могу контролировать свое тело, просящее ласку, умоляющее прикоснуться. Не могу контролировать свои губы, ищущие поцелуи, не могу, не могу… Но не так. Не здесь, не с ним, не с моим мальчиком!

Но что мне оставалось? Тело бессовестно ныло, мне казалось даже – болело – требовало довести дело до конца. Закрыв глаза, я спустил полотенце, нашел рукой молящий о пощаде член, подарил ему его чертово, постыдное, такие бесстыжее, наглое удовольствие.

* * *

Я долго не мог уснуть той ночью. Уложил Рику спать, но сам не мог лечь рядом. Конечно, не мог… Грязный… Я чуть не сделал его грязным, чуть не испачкал его чистую, ничем не запятнанную душу, его непорочное, невинно-девственное тельце. От кого я так стремился спасти его, от каких бед уберечь, если я сам был опасностью номер один на его пути?

Что нашло на меня тогда? Я никогда прежде не чувствовал физического влечения к нему, никогда не испытывал ничего подобного. Конечно, я любил его больше жизни, конечно, я находил его красивым – самым красивым мальчиком на свете. Самым добрым, самым невинным. Он был ангелом на моем правом плече.

Я был демоном на его левом.

Я пытался найти себе оправдание, найти объяснение своему поведению. Да, все можно было списать на обыкновенный животный инстинкт, на размякшее от тепла воды тело, на приятные запахи соли для ванны, на не менее приятные ощущения. Да-да, так оно и было. Это не я целовал его, не я терся о его спину гениталиями… Ведь умом – я бы никогда в жизни, ни за какие деньги!..

Страшно.

От того, что не могу контролировать себя же  – страшно!

Я открыл подаренную мне на день рождения бутыль коньяка. Вот уж никогда не подумал бы, что открою ее в компанию самого себя, наедине со своей грязной душой. Никогда не думал, что буду пить поздно ночью, пить – большими глотками, чтобы забыться, чтобы стереть все из памяти. Ведь может тогда получилось бы проснуться утром, и обнаружить, что это все было дурным сном? Дрянная жидкость обжигала горло, глотать ее было невозможно, она шла обратно, рвалась наружу. Язык онемел от этой дряни, во рту все горело… Все тело горело… Как горели мученики на костре, как горели на костре ведьмы. Если бы мог я сжечь себя той ночью, я бы избавил мир от такого страшного человека. Я бы обезопасил Рику.

Но как мог я?

Тело отказало в координации, голова перестала соображать. Я созерцал неровный потолок прихожей и пытался вспомнить, как оказался я в этом месте. Перед глазами стояли кадры из фильма, просмотренного мною накануне, я думал о его героях. Я вспоминал законы Техаса и пытался повторить наизусть все штаты Америки. Я уже не думал о случившемся. Я уже вообще ни о чем не думал. Я уснул в гостиной на диване.

Какое-то время я не мог смотреть Рику в глаза. Щеки начинали пылать, взгляд метался во все стороны, но ни в какую не хотел встречаться с его взглядом. Потому что у меня тут же зарождались, воскресали из пепла, подобно фениксу, старательно убитые воспоминания, перед глазами вставала картинка, которую никак не удавалось прогнать. А он не понимал ничего… Смотрел на меня так же, как и прежде, говорил со мной так же, нисколько не осуждал, нисколько не винил и не призирал меня. Потому что для него это были такие же поцелуи, какие я дарил ему на ночь, какие я дарил ему, когда встречал его из школы, какими он посыпал меня в знак благодарности. Только жестче. Только настойчивей. Только бесстыднее. А он взял и воспринял их как игру.

[400x266]