Название: КАПИТАН РИКУ
Автор: KelanyWalley
Состояние: в процессе написания
Жанр: романс, драма
Предупреждения: инцест, педофилия, слэш, немного флаффа и немного насилия
Рейтинг: R
Саммари: влечение к себе подобным - плохо. влечение к кому-то, с кем состоишь в семейных связях - плохо! влечение к ребенку - плохо!!  ...ну а если любовь?
Размещение: только с разрешением автора

 

Все взрослые одиноки. Все они - сами по себе. Не нужны никому, даже тем, кто, кажется, их любит.

Ты нужен кому-то, пока ты ребенок. Пока ты невинен: не нарушил ни одной из заповедей. Пока на язык не упала первая капля алкоголя, пока ты не вдохнул первый миллиграмм никотина. Пока не поцеловался. Говорят, карты становятся гадальными, если на них посидит нецелованный человечек. Ты нужен кому-то, пока ты - нецелованный. Чтобы карты были гадальными, понимаешь? Чтобы с твоей помощью можно было заглядывать в будущее, а потом играть на раздевание этой же самой колодой, вот так.

И как только ты переступаешь эту черту – черту, разделяющую мир ребенка и мир взрослого, ты уже не можешь остановиться. А что будет дальше? Драки, первые выбитые зубы, у кого-то - еще молочные; знакомство со своим телом: первое прикосновение, первое ощущение того, что «животик щекочет», первый ответ организма на свои же прикосновения. А потом страх перед мамой с папой, перед друзьями, перед врачами: что со мной только что произошло? И тогда появляются первые секреты, которые ты не расскажешь никому. Дальше будет первая жевачка, которую ты украдешь из супермаркета, первый преданный друг. Смех одноклассников в спину, за то что ты от них чем-то отличаешься. Первая ночь вне дома. И то, что произойдет этой ночью – будет самым большим для тебя открытием, потому что этой ночью ты перешагнешь порог, и будешь смотреть на звезды не из своего окна. Из окна чужого дома, человека, которого знаешь в разы меньше, чем своих родителей.

И все понесется еще быстрее, все закрутится северной вьюгой и снесет тебе голову с плеч. Прогулы школы, алкоголь до беспамятства, пропахшая табаком футболка, друзья, валяющиеся на полу, обнимающие унитазы или ближайшие кусты. Плохие оценки, вызов родителей в школу, домашний арест, побег из дома…

Ты и не заметишь, как станешь взрослым. Ты и не заметишь, как взрослые сами поймут, что теперь они уже не властны над тобой, теперь ты – сам по себе. И именно в тот момент ты потеряешь самое дорогое, что у тебя есть. Потому что кроме родителей ты не нужен в этом мире ни-ко-му.

Разве этой судьбы я желаю тебе, Рику? Да ты ведь и сам знаешь, что никогда, ни за что в жизни я не отпущу тебя, не позволю тебе стать никому не нужным, никогда не брошу тебя. Потому что я люблю тебя намного сильнее, чем старший брат. Намного сильнее, чем отец. Я люблю тебя так, будто ты и есть я, только себя я люблю намного меньше.

А сейчас – спи, мой маленький. Спи и не думай о том, что тебя ждет в будущем. Пока у тебя есть я – тебе нечего бояться.

      То, как попал ко мне Рику, немыслимо и странно, будто сама Судьба преподнесла его к моим ногам. Так получилось, что люди, которых я должен был называть своими родителями, менялись в моей жизни слишком часто, чтобы я мог привыкнуть к ним в должной мере. Когда я был еще очень маленьким, из моей жизни исчезла мама. Та мама, которая родила меня на свет. Тогда я остался с отцом, и через какое-то время он привел в дом новую женщину, которая теперь должна была носить имя моей матери. С ней  я прожил дольше всех и привык к ней в достаточной степени, когда и отец решил уйти из моей жизни. И именно тогда я почувствовал себя на самом деле одиноким, потому что как бы я ни привыкал к этой женщине, она все равно оставалась для меня чужой: от нее пахло по-другому, и выглядела она совсем не так, как должна была бы выглядеть моя мать. Казалось бы, на этом все могло бы и закончиться, но потом в доме появился еще один мужчина, который на этот раз представился мне новым отцом. Вот так меня и кидали – от одного взрослого к другому, от одного документа об опеке к другому. В итоге у меня были мать и отец, но не было мамы и папы. В четырнадцать лет я окончил среднюю школу с отличием и попросил родителей отправить меня обучаться в пансионат для мальчиков недалеко от столицы, благо особо отличившимся предоставлялись хорошие рекомендации, а с моими знаниями мне не составляло особого труда поступить туда. Вполне возможно, что я был обузой для этой пары, а может быть, они на самом деле беспокоились о моем образовании, так что  подписали документы почти не раздумывая, и моя жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов, потому что теперь я стал на самом деле сам по себе. Маленький взрослый на дороге внешнего мира, столкнувшийся с ним лицом к лицу, лоб в лоб. Я остался один. Я стал наконец-то один. Я приобрел свободу...

То, что произошло со мной за пять лет обучения в пансионате, не имеет никакого значения, все было почти так же, как бывает со всеми мальчиками во всех пансионатах для мальчиков, разве что со мной обращались чуточку по-другому. Но, невзирая ни на что, я закончил учебу в пансионате и шагнул за его калитку шагами взрослого и уверенного в себе молодого человека, перед ногами которого лежал весь мир и все дороги были очищены, разве что все они вели, должно быть, в Рим, но меня это нисколько не беспокоило. У меня в планах было снять себе отдельную квартиру, найти подходящую работу и начать помаленьку крутиться и обустраиваться. Но Господин Случай вновь напомнил о себе, и буквально через несколько месяцев мне пришла телеграмма о том, что моя мать скончалась.

Нужно ли упоминать о том, что я не почувствовал ничего, когда читал эти две строчки?

Единственное доброе слово, которое я могу сказать в адрес этой женщины, так это то, что она оказалась весьма порядочной и завещала мне почти все то, что завещал ей отец, которому завещала что-то моя мать… Долгая, глупая и запутанная история, я не любил никого из своих четырех родителей,  и возвращаться домой мне совсем не хотелось, но закон есть закон, и особого выбора у меня не было.

 

Дома все изменилось: сад, казалось, расцвел пуще прежнего, зелени стало больше, а вот деревья – наоборот, стали меньше. А может быть, это просто я стал Большим человеком. Краска на доме облупилась, и стены обросли пушистым мхом, как будто за домом никто не ухаживал. Но окна были открыты, а значит – внутри кто-то был.

Я звонил слишком долго, чтобы не потерять терпение, и уже развернулся и отправился прочь, проклиная все, что было причастно к этому делу, но дверь со скрипом открылась, и меня окликнули по имени. Обернувшись, я увидел на пороге полного, обросшего мужчину, стоящего, подперев рукой дверной косяк. На нем были грязные синие кальсоны и не менее грязная лапшовая майка. Длинные волосы спадали на красное распухшее лицо.

Этого человека я когда-то называл отцом.

Собравшись с силами, я подошел к дому и протянул руку этому мужчине. Он ответил на мое приветствие противным, мокрым рукопожатием и пригласил в дом. Несмотря на то, что он еле стоял на ногах, он предложил мне выпить и, когда я отказался, странно хихикнул и промямлил что-то о том, что я всегда был образцом для подражания. Себе он налил темно-красную настойку и уселся на диван напротив меня, забросив ноги на невысокий стол. 

Мне был противен этот мужчина. Я никогда не говорил, что люблю его, никогда не признавал его и никогда не мирился с тем, что должен делить с ним крышу своего дома. Может быть, он чувствовал это, и поэтому так просто избавился от меня. Но я не заметил, чтобы он смотрел на меня тогда как на сына. Я не заметил, чтобы в его глазах блестела гордость при виде меня теперешнего – человека, каким я стал, окончив пансионат. Самостоятельный. Уверенный. Независимый. Все, что я видел – распухшего от слишком долгого запоя мужчину, наплевавшего на себя и на все вокруг. Никогда не думал, что он станет таким, если его жена умрет.

А, кстати, из-за чего она погибла?

Я не помню. Он говорил, её погубила инфекция. Он говорил, что она подхватила ее давно, еще когда была беременна, эта инфекция пожирала ее изнутри долгие пять лет, и вот совсем недавно…

На этом его слова стали похожи на мычание коровы, на скулеж собаки, на сирену пожарной машины, но никак не на человеческую речь.

Но меня беспокоило вот что: он сказал, что она заболела пять лет назад. Когда была беременна. Когда я уехал.

- У вас родился ребенок? – уточнил я.

- Родился… как же… из-за него Лора подхватила болезнь… Из-за него она отказалась от лечения, из-за этого ребенка… Она так хотела своего, собственного, что пожертвовала собой, понимаешь?  Выбор встал: либо ее лечить, либо его… донашивать…А она не слушала меня! Все говорила, что воплотится в нем, ее душа… которую боги подарят новорожденному… пришедшему… - он вновь начал бубнить что-то нечленораздельное, а потом сделал глоток своей дряни и замолчал.

В любом случае, история этой семьи заканчивалась для меня там, где начиналось окошко для подписи на бланке завещания. Не сказать, что я слишком нуждался в этих деньгах, но ведь я собирался встать на ноги, а эти деньги принадлежали мне по закону. Достались мне от моего настоящего отца.

Мы еще немного поговорили о том, что произошло за эти долгие пять лет, а потом я объявил, что останусь в доме на ночь, если он не против, а утром съезжу к нотариусу и, если все будет хорошо, вечером уеду. Он ничего мне не ответил – потому что задремал. Говорю же, глотал пойло, будто воду…

Поднимаясь на второй этаж, я рассматривал знакомые мне с детства стены, картины на них, мебель. Кое-что они успели прикупить, а кое-что осталось прежним с самого моего рождения. Я помню, как ударился головой вон об тот сервант, когда мне было годика два. Никто мне не верит, но я точно помню тот момент. Помню, как сидел вон на том кресле-качалке у мамы на коленях, помню, как она читала мне сказки. Много что помню, но теперь это уже не имеет значения. Теперь здесь живет эта семья. Моя другая семья.

Я дошел до своей комнаты и невольно остановился. Эта комната всегда была моей крепостью, что бы ни происходило за ее приделами. Сколько бы людей не менялось снаружи, сколько бы спецслужб не приходило в наш дом, я всегда мог спрятаться здесь – за этими стенами. Приоткрыв дверь, я осторожно зашел внутрь и… потерял дар речи. Ничего здесь не осталось прежнего. Ничего, абсолютно… Ни моей кровати, ни шкафчика, ни письменного стола… Ни ковер, ни обои на стенах не были такими, какими были в день моего ухода. Теперь эта комната принадлежала не мне. Она принадлежала… этому малышу, сидевшему на полу, окруженному пластмассовыми солдатами и металлическими грузовиками. Когда я вошел в комнату, он оглянулся на звук и впился в меня большими черными-пречерными, полными любопытства глазами. Какое-то время мы так и смотрели друг на друга: я, удивленный его появлением здесь, и он – удивленный моим появлением там. На его территории.

Понимание пришло ко мне быстро: это и был их ребенок.

Собрав волю в кулак, я сделал шаг вперед и захлопнул дверь. Знал ли этот малыш обо мне? Говорили ли ему о том, что у него есть… старший брат? Показывали ли мои фотографии? Или он и не подозревал о моем существовании? Или они надеялись никогда больше не встретить меня?

- Привет, - сказал я и улыбнулся.

- Ты кто? – настороженно спросил мальчик и насупился так, будто я собирался забрать у него одну из игрушек.

- Меня зовут Мирей. Я приехал в гости к твоему отцу. Переночую у вас и уеду. Ты не против?

 - Нет, - неуверенно ответил он.

- А это у тебя солдаты? Дашь посмотреть?

Мальчик сразу оживился и взволнованно  начал пояснять мне:

- Это пираты! Это Капитан Большой Коготь, а это – Капитан Змеиный Глаз. Видишь, у него повязка?

- Угу, это у него там глаз змеи спрятан?

- Да. Это его самое страшное оружие, он может взглядом убивать.

- Вот как… Тебе нравятся пираты, да?

- Да, они сильные и бесстрашные, и у них много золота! Когда я буду большим, я тоже стану пиратом.

- А не боишься?

- Конечно, нет. Я ничего не боюсь!

- Хм. Ничего не боишься и никогда не плачешь, да?

Он задумался. Отвел глазки в сторону, а потом ответил решительно и так громко, что я испугался:

- Да! – он сжал кулачки, и от этого сделался совсем серьезным.

- Ну, молодец, если так. Позволишь мне посмотреть кое-что вон там? – я указал в сторону дальнего угла комнаты.

- А что там?

- Иди сюда.

Я подошел к небольшой тумбе, стоящей теперь в углу комнаты, отодвинул ее, затем постучал по плинтусу. Вот плинтуса они вроде бы не меняли, а если так… Как я и предполагал – маленькая часть отошла от стены и образовала щель, из которой я, немного повозившись, вытащил на свет спичечный коробок.

- Ого! – воскликнул мальчик. – Откуда ты знал?!

- У меня тоже супер-глаза – я вижу сквозь стены.

- А что там внутри? Покажешь?

Я отряхнул коробок от многолетнего слоя пыли. Осторожно открыл и извлек из него золотую монетку.

- Ваааау… А она настоящая?

- Ага. Это монетка Первого Императора, она досталась мне от бабушки. Когда я был маленький, я носил её на шее, видишь, тут маленькая дырочка.

- Да… А можно я ее подержу?

- Бери.

Я раскрыл ладонь, и тогда его пальчики коснулись моей руки. Осторожно, будто боясь обжечься, он потянулся к монетке и переложил ее себе на ладошку. Подошел к окну, чтобы получше рассмотреть.

- Клааас…

- Хочешь, подарю тебе ее?

Он резко обернулся.

- А можно?

- Ну конечно можно, раз предлагаю.

- Да! Я Капитан Рику! Гроза всех морей и океанов! И у меня есть, - он поднял руку вверх, - первая настоящая золотая монета!  

Он бросился ко мне с криками «Спасибо, Мирей!», а потом… обнял меня.

Вот так, ни с того ни с сего, разбежался и со всей силы впечатался мне в живот, маленький черный комочек. Тогда я впервые подумал, что неплохо было бы иметь младшего брата, чтобы вот так вот радовать его и быть для него сказочным волшебником, способным вытащить из-за тумбочки в его комнате настоящую золотую монету.

Монету для Капитана Рику.

 

На следующий день я ушел рано, когда все вокруг еще спало, и весь день прошатался по канторам с целой кипой бумаг. К обеду, когда мой живот недвусмысленно подал сигнал тревоги, я подумал было о том, что деньги не стоят всей этой возни. Все-таки сумма там получалась не такая уж и грандиозная – эта женщина раскидала её по всем своим родным и близким, спасибо хоть, что обо мне не забыла. Держался я только лишь на одной силе воли и мысли о том, что я не отступлю – такой вот аутотренинг. За один день провернуть все не получилось, и я попросил остаться переночевать еще раз. Хозяину было все равно – он смотрел бейсбольный матч, и на тот момент его ничего больше не интересовало. Я поймал себя на мысли о том, что хочу еще раз повидать мальчика, но когда я вернулся домой, он уже спал. Мне ничего не оставалось, кроме как принять горячую ванну и тоже отправиться на боковую.

Я проснулся от шума и не сразу понял, что происходит. А происходило вот что: там, за стеной раздавался грохот и крики мужчины. Его крики. Не раздумывая, я бросился в коридор – вот так, в чем был, в одних трусах, и увидел, что у Рику в комнате горел свет. Влетев в комнату, я застал картину, которая никак не подходила ни под одно логическое понимание происходящего. Отец швырялся книгами с детской полки и метил ими в мальчика, который сидел, забившись в угол на полу, и прикрывал руками голову. Он стал совсем маленьким,  одной точкой в огромном пространстве комнаты, но тем не менее книги находили свою цель – летели прямо в него, в сопровождении всех проклятий, какие видывал свет.

Все происходило быстро, в считанные доли секунд. Я подскочил к мужчине и перехватил его запястье, останавливая следующий снаряд, гаркнул:

- Что здесь происходит, черт побери?

- Не лезь! – рявкнул он в ответ и с силой оттолкнул меня в сторону, так, что я чуть не потерял равновесие. Все-таки он был здоровым мужиком, хоть и пьяным в стельку.

- Прекрати избивать его, что он сделал?!

- Он ничего не сделал, а должен был, мелкий уродец! – еще одна книга полетела в сторону мальчика, но попала в стену над его головой.

- Сукин сын, что ты себе позволяешь? – я бросился на него, точно пес, повалил на пол и прижал. – Он же ребенок, чем ты думаешь?

- Отвали, это не твое дело, - он вырывался. Крутился и пытался спихнуть меня с себя. Ну уж нет, я не уступлю какому-то пропойце.

Лишенный всякого понимания, что я делаю, я начал трясти его, так, что его голова со стуком впечатывалась в пол, а он выл, будто медведь, пойманный в ловушку, и при этом от него несло таким сильным перегаром, что голова могла закружиться. Только этого я себе не позволял. Взбесился, будто бык, потерял над собой контроль. Дубасил его, пока он не отключился, пока зрачки не закатились за веки, и он не обмяк в моих руках.

И тогда я поднялся, тяжело дыша, и посмотрел на мальчишку – он дрожал, будто от лихорадки. Не придумав ничего лучшего, я оттащил тушу мужика в его спальню, вернулся в комнату Рику и закрыл дверь. Он все еще не поднимал глаз, будто я был для него угрозой не меньшей, чем пьяный отец. Я подошел к нему и присел на одно колено, осторожно позвал:

- Эй, малыш, ты в порядке?

Он медленно поднял голову, и на меня уставились пара больших, переполненных страхом глаз. Где-то на дне зарождались слезы – он на самом деле не плакал все это время. Наверное, слишком испугался. Осторожно, боясь вспугнуть его, протянул к нему руку, дотронулся до мягкой шапки волос, погладил по голове.

- Не бойся, все кончилось, он не придет к тебе больше. Я его не пущу, хорошо?

Он кивнул мне и проглотил добравшиеся до горла рыдания. Но не сдержался, зажмурился, и по щекам его побежали быстрые слезки, а подбородок затрясся, и он сам весь сжался еще сильнее.

- Ну-ну, не плачь, ты ведь обещал мне, что не плачешь, помнишь? – я подтянул его к себе и прижал…

Маленькое теплое тельце к моему обнаженному торсу. Обнял его за плечи и разместил у себя между колен, сцепил его в прочное кольцо рук, чтобы он чувствовал, что я никому его не отдам, никому больше не позволю сделать ему больно. Качал его, успокаивая, и чувствовал, как горячие слезы обжигают мне плечо. Господи, как я хотел в тот момент, чтобы он перестал плакать, как я хотел, чтобы он успокоился, мне было его так жаль. Но что я мог  сделать? Я никогда не общался с маленькими детьми, я не знал, как нужно себя вести с ними, как успокаивать. Я действовал интуитивно, на уровне подсознания, я просто прижимал его к себе так сильно, что мог бы переломать ему кости, наверно, но мне тогда меньше всего на свете хотелось отпускать его. Я почувствовал всю боль, что испытал этот мальчик, будто все то, через что ему пришлось пройти, передалось мне, и теперь мы делили этот страх на двоих, теперь я знал, что такое случается не первую ночь, и что он вынужден терпеть это, потому что кроме отца у него больше нет никого, никто больше не защитит его и никто, кроме меня, не знал тайну этой семьи.

Мы просидели так очень долго. Он уже не плакал, только судорожно всхлипывал, но прижимался ко мне так же сильно. Наверное, мне стоило бы заговорить с ним, рассказать что-нибудь, чтобы отвлечь его, может быть – спеть, как это делала моя мама, когда я был таким же малышом… Но я не помнил тогда ни одной сказки и ни одной песни. Я тогда был где-то далеко сознанием, передо мной вдруг открылась правда, которую я не хотел замечать прежде: я так же, как и этот мальчик, был совершенно один, у меня был только названный отец, который ненавидел меня так же сильно, как и его. Мы с ним были одинаковыми, мы были братьями, хоть и не кровными, но мы делили одну судьбу этого проклятого дома. Казалось, когда-то давно мы уже сидели вот так – посреди пропасти, одни, моя крепкая хватка вокруг его хрупких плеч. Его маленькие ладошки на моей большой груди. Я ни за что на свете не хотел отпускать его, и я сказал ему это…

Реакция мальчика меня удивила и вернула обратно на землю. Он сказал, что любит меня.

Не знаю, что он имел ввиду, может быть, это была форма выражения детской благодарности, а может быть, он почувствовал то же, что и я – мы были вместе задолго до того, как появились на свет, и, наверное, на самом деле любили друг друга, потому что иначе и быть не могло – я чувствовал это каждой частицей своего тела.

- Рику, - позвал я наконец, - тебе нужно поспать, еще очень рано. Ложись, я закрою дверь, и он больше не придет к тебе.

- Нет! – воскликнул он и вцепился в меня так сильно, что мне сделалось больно. – Нет, не уходи! Я не хочу, чтобы ты уходил…

- Но сейчас ночь. Нужно спать, чтобы утром не болела голова, чтобы твой организм отдохнул…

- А ты побудешь со мной? Я не хочу спать один.

Наверное, именно тогда мне надо было остановить все. Наверное…

Я был чужим для этого мальчика, я не имел никакого права находиться так близко к нему. Умом я понимал это, но все мое существо стремилось выполнить его желание. Защитить его от страхов и от ночных кошмаров. Я не знаю, почему так получилось, но я согласился. Устроился на его кроватке, свернулся так, чтобы ноги не упирались в спинку, а он прыгнул ко мне, не раздумывая, и улегся, уткнувшись носом мне в бок. Я накрыл его одеялом, а сам остался полураскрытым – слишком длинным я был для этого детского уголка. Но мне не было холодно, потому что рядом со мной лежала маленькая живая печка. Маленькое сердца, гоняющее кровь так быстро, что замерзнуть было невозможно. Потому что на тот момент для меня не было никого, ближе Рику. А для него – никого ближе меня.

 

Наутро меня посетили Совесть и Страх о том, что я сделал что-то не так. Жизнь как-то крутилась в этом доме до моего прихода, и могла бы крутиться так же, но я влез не в свое дело и что-то разрушил. Об этом мне сообщил утренний дождь, тяжелый, противный. Он начался часов в пять утра и не затихал до того момента, как пропели первые птицы. Все это время я пытался заснуть, но выходило это у меня с трудом: сознание боялось покидать это место, будто, отключившись, я мог дать слабину. А может быть, и мог – кто знает, что произошло бы, если бы я погрузился в безмятежный сон.

Поэтому я не выспался.

Когда тело онемело от неудобной позы, а по ногам и рукам побежал сигнал того, что еще немного, и они откажут мне в координации, я осторожно поднялся, чтобы не задеть мальчика, и отправился в комнату, в которой оставил свои вещи. Утренний холодок пробежал по голым ногам, и я почувствовал, как волоски встали дыбом. Передернув плечами, я в два прыжка оказался у себя в комнате, быстро оделся и отправился на кухню.

Вот уже второе утро дом встречал меня гробовой тишиной и могильной прохладой, а из-за туч, перекрывших небо, все погрузилось в мрачную серую мглу, и от всего этого на душе становилось так скверно, что хотелось завыть.

Я сварил себе кофе и встал около окна – наблюдать за начинавшимся ураганом, пытающимся погнуть одинокий молодой ясень. Что-то было не так. Я прекрасно это чувствовал, но не мог сказать наверняка – что. Казалось, то, что произошло ночью, было так давно, словно в другой жизни, словно не со мной. Но стоило себя ущипнуть, как реальность возвращалась. А вместе с ней возвращалась и ответственность за то, что я  натворил.

В семь часов я пошел в комнату отчима и застал его храпящим, что есть мочи, мне даже показалось, что он задохнется и следующего вдоха не произойдет, но нет, он отчаянно булькал, кряхтел и чавкал. Перешагнув через отвращение, что я испытывал к этому человеку, а заодно и через весь тот мусор, что валялся на полу, я пробрался к кровати и принялся трясти его изо всех сил.

После того, как я достучался до его сознания, он еще лежал какое-то время с закрытыми глазами – видимо, приводил организм в порядок, что было почти невозможно, учитывая то, сколько он выхлебал прошлой ночью. Я терпеливо ждал, стоя возле кровати, и он, наконец, заговорил. Сиплым, урчащим голосом он спросил:

- Чего тебе надо?

- Я хочу поговорить.

- О чем?

- О Рику.

Он впервые поднял на меня глаза. Оперся руками о матрац и попытался сесть – принять менее жалкую позу.

- И чего ты хочешь сказать?

- Я хочу сказать, что ты не имеешь права поднимать на него руку.

Его взгляд помутнел. Он уставился куда-то в пол и какое-то время так и сидел – видимо, вспоминая события прошлой ночи. Наконец он ответил, все так же, не поднимая головы.

- Он мой сын.

- Это ничего не меняет. В первую очередь он – ребенок, который не может постоять за себя. Когда-нибудь ты убьешь его и, поверь мне, этим ты не сделаешь лучше никому.

Ответа не было. Должно быть, это была неплохая идея – вывести его на разговор спросони, пока голова еще пыталась изо всех сил соображать, пока она не затопилась новой порцией спиртного. Я решил поднажать:

- Лора ведь хотела этого ребенка, она ведь отдала за него жизнь, как ты смеешь осуждать ее? Она подарила тебе сына, настоящего, кровного сына, не такого как я… И неужели… неужели, черт побери, ты нисколько не рад?! Неужели ты не любишь его – частицу себя, своего единственного наследника, носителя твоей фамилии, в конце концов!

- Заткнись, - прошипел он. – Заткнись, ты не имеешь никакого понятия о том, что он такое. Он – сын дьявола, от него все беды!

- Пятилетний мальчишка – сын дьявола… Это же бред, неужели ты сам не понимаешь?

- Это ты не понимаешь ничего. Ничего, слышишь?! Убирайся отсюда и больше никогда не приходи!

- Это мой дом… если уж на то пошло… Так что ты не можешь выгнать меня.

- Что за дотошной мразью ты стал. Неужели такими теперь выходят из пансионатов? – задал он вопрос, явно не относящийся к тому, что я собирался ему предложить.

- Ты должен отдать его в приют, если не хочешь воспитывать. Откажись от отцовства и избавься от него. Там найдутся люди, которые позаботятся о нем получше тебя.

- Я не отдам его. Пока ему перечисляют деньги – я его не отдам.

- Так найди работу! Теперь мне понятно, на что вы живете! Как так можно, ты же… ты же просто пользуешься им!

- Я уже сказал! – он поставил ноги на пол. – Что тебя, - встал, - это, - сделал шаг вперед, - не касается! Это мой ребенок, и я буду решать, что мне с ним делать! – он схватил меня за воротник рубашки, - Ты понял меня, крысеныш?

Я отпихнул его от себя. Попытался найти хоть какие-то остатки человечности в его глазах, но там давно уже ничего не было.

- Рику ходит в школу?

- А что?

- Ничего… Времени – половина восьмого. Занятия начинаются через час, верно?

Он противно причмокнул губами в ответ.

- Я разбужу его, - сказал я напоследок и ушел.

 

Глупо с моей стороны было пытаться вбить ему в голову что-то. Этому человеку было наплевать на все, что находилось за пределами его вытянутой руки. Он был эгоистичным ублюдком еще тогда, когда я жил с ним, но теперь говна прибавилось, и он стал еще хуже.

А я ничего не мог с этим поделать.

Но мне было так жаль мальчишку – он ведь ни в чем не был виноват. И он должен был терпеть этого урода безоговорочно, безапелляционно, никто не давал ему выбора и никто не спрашивал, чего хочет он сам. Потому что он был еще слишком маленьким. И потому что никому, в принципе, не было дела до того, что с ним происходит дома.

Я присел на край кровати и осторожно погладил его по отросшим черным волосам. Ну как можно было ненавидеть этого мальчика? Ангельское создание, прижимающее кулачок к щеке, его пушистые черные ресницы и пухлые губки. Как можно было осознанно причинить боль этому живому существу, безобидному, беспомощному, маленькому комочку? Это никак не укладывалось у меня в голове… Просто не укладывалось, и все. И пытаться понять это я, собственно, и не собирался. Мне хватало того, что я чувствовал при виде него.

- Рику… малыш, вставай, тебе нужно в школу.

Щеточки ресниц вздрогнули и через мгновенье приоткрылись маленькие щелки, из-под которых на меня смотрели два черных уголька. Он смотрел на меня настороженно, я даже подумал, что он не узнал меня, или испугался, но потом он распахнул глаза и улыбнулся мне самой прекрасной в мире улыбкой – улыбкой ребенка.

- Доброе утро.

 И в эту минуту я раз и навсегда понял, что хочу, чтобы именно так начиналось каждое мое утро. Вот с этих простых слов, произнесенных с таким теплом, что все проблемы вокруг просто таят и испаряются. Я бы хотел, так сильно хотел, чтобы каждое мое утро начиналось с этой улыбки, освещающей мне путь на весь день и разгоняющей тучи после любого ночного дождя. Чтобы каждое утро на меня вот так вот смотрели его глазки, прищуренные в улыбке, и чтобы никто больше, кроме меня, не имел доступа к этим драгоценностям.

Я провел рукою по его щеке – мягкая… Будто бархатная, или шелковая… Такая приятная и теплая…

- Рику…  - мои мысли обратились в слова, - а поехали со мной?

- Куда?

- Далеко. В другой город, большой и шумный.

- А там есть море?

- Море?.. Нет, моря там нету…

- Значит, и пиратов там нет?

- Наверное, нет. Зато там есть озеро. Оно большое-пребольшое, и летом в нем плавают утки. А в самом центре – небольшой островок, на котором стоит их домик. Их можно кормить и еще…

- А гладить можно?

- Гладить… Думаю, тоже не получится. Но, если ты подружишься с ними, может быть, сможешь их уговорить, - я выдавил из себя улыбку. В моем городе нет моря, нет пиратов  и уток там гладить нельзя. В моем городе нет ничего, что я мог бы дать этому мальчику… Жизнь со мной будет для него еще хуже, чем здесь… - Ладно, поднимайся, а то опоздаешь.

Я попытался встать, но Рику поймал меня за рукав.

- Мирей, я боюсь…

- Чего ты боишься, малыш?

- Не уходи.

- Но ведь мне тоже надо доделать кое-что. Я и так задержался здесь.

- А ты заберешь меня из школы?

- Рику… Наверное, меня уже не будет здесь…

- Ты уедешь?

- Да.

- Но я не хочу, чтобы ты уезжал! – он подскочил на кровати и сел, стукнув кулачком по матрацу.

- К сожалению, я здесь только гость.

Он задумался о чем-то. Рассержено нахмурил брови, надул губки. А потом вдруг спросил:

- А твои утки, они умеют говорить, как Дональд Дак?

Мне было больно говорить ему «нет». Каждое такое «нет» отзывалось электрическим разрядом по всему телу.

- Вставай, Рику. Я не хочу, чтобы ты опоздал.

- А если… - зашептал он, - я уеду… папа не приедет ко мне?

Я замер. Он понял? Понял, от чего я хочу его спасти?

- Нет, Рику. Он не приедет.

- И я его больше никогда не увижу?

- Не знаю.

- А если я захочу увидеть его? Мы приедем к нему в гости?

- Рику… ты любишь своего отца?

- Да.

- Тогда тебе лучше остаться…

- Но я люблю Мирея тоже! Я не хочу, чтобы Мирей уезжал!

Теплая волна разлилась по всему моему телу. От сердца -  вверх, в голову, и вниз – в ноги, и вот я уже стою на коленях возле его кроватки и молю, моего маленького бога, мою болезнь, от которой мне теперь ни за что не избавиться, молю его:

- Рику, поехали со мной. Если хочешь, я буду привозить тебя к папе каждый выходной, будешь звонить ему, ели хочешь, только поехали… - я сошел сума тогда. Чокнулся совсем, наверно… Но на тот момент я думал только о том, что не смогу жить без него. Просто не смогу – это физическая потребность, черт побери!

… И какое же было мое счастье, когда он тихонько кивнул головой в знак согласия.

 

Так началось наше путешествие в открытое море. На корабле «Победа!» были только два человека: капитан Рику и лоцман-кок-штурман-юнга Мирей. Мы отчалили из Отчего Дома и отправились в путешествие, невзирая на морских чудовищ, в лице юридических бумаг, царя Тритона, с большим пивным животом и длинными сальными волосами. Мы огибали рифы и миновали айсберги, безжалостно справлялись с акулами и китами, правами и законами, судами и петициями, и вскоре достигли конечной точки – бухты Мой Новый Дом.

[593x466]