Забытая флейта в высокой траве, лежит приговором смертным тому, чья рука поднимет ее.

Обреченный еще не знает о своей участи, резвится во фригийских рощах, плетет венки из полевых цветов, да дарит их нимфам в обмен на поцелуи и ласки.

Но Мойрам уже ведомо,что его ждет.

Хлестнули ветви молодого лаврового деревца по голой спине, упреждая веселого гордеца: «Не ходи». Но  тот лишь отмахнулся, увлеченный погоней за быстроногой нимфой, которая то и дело замедляла бег, оглядывалась, манила влажным блеском зеленых глаз и ласковой улыбкой, вовлекая в свою игру.

Запнулся, упал, выхватил взглядом белую тростинку с ровными отверстиями, сиротливо приютившуюся в густой осоке.

«Беги, беги за своей нимфой, не задерживайся» - впились в ладони острые камешки, сдирая кожу.

Протянул руку к незнакомой диковинной вещице.

"Не твое, не бери", - шепнули острые режущиеся листья травы.

"Посмотрел – положи", - вторили им дрозды.

Лишь паучок, чья паутина, серебрилась между стеблями тросника, безразлично молчал.

Марсий повертел флейту, приложил ее к губам своим и выдохнул.

Долгий ровный чистый звук издала флейта. Замолчали тревожно птицы, видевшие,  чья рука бросила эту дудку,  паучок, перебирая лапками, стал подбираться к мошке, попавшейся в его ловчую сеть, словно и не слышал, как запела тростниковая флейта.

А сатир дунул в отверстие тростинки еще раз, рассмеялся радостно тонкому визгливому свисту и размахивая своей находкой, помчался вслед за своей подружкой в лавровую рощу, где как говаривали, порой сам Аполлон, уединившись, играл на кифаре.