[lib-town] Евгений Евтушенко - Чтоб слово...
http://subscribe.ru/archive/rest.interesting.libtown/thread/781511 это аддес журнала
можно скопировать и почитать-интересно!
Виртуальный мир "ЛИБ-ТАУНА" приглашает Вас в город литературных чудес!
ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО:
ЧТОБЫ СЛОВО "ЖИД" НАВЕК ИСЧЕЗЛО...
Михаил РИНСКИЙ, Тель-Авив
Недавно, заглянув в свой архив, где много лет хранятся старые, пожелтевшие
от времени подшивки и записи, обнаружил там массу интересного, не только не
потерявшего своей ценности за многие годы, но, наоборот, способного
подчеркнуть актуальность многих проблем и в наши дни, освежить и обогатить
воспоминания нашего поколения ровесников плеяды "шестидесятников".
Целый раздел архива посвящён этому выдающемуся в русской и советской поэзии
времени и этой талантливой плеяде: здесь и вырезки из газет, и "Тарусские
страницы" - один из "троянских коней" будущего литературного прорыва, и
первые рукописные, машинописные и ротаторные "самиздания", в то время
преследуемые, но тем более интересные. И вот - подборка Евгения Евтушенко.
Его смелый шаг - публикация в сентябре 61-го, можно сказать - на заре
поэтического прорыва, в "Литературной газете" стихотворения "Бабий яр" -
произвёл в то время эффект взрыва. Не то чтобы до Евтушенко о трагедии
Бабьего яра не знали вообще, но существовало негласное "табу" на темы - эту
и ей подобные. Уже после публикации Евтушенко, где-то в конце 60-х, я,
будучи в Киеве в командировке, счёл необходимым побывать у этого оврага, где
за время оккупации нацисты и полицаи уничтожили свыше ста тысяч человек,
большей частью евреев. Доехав автобусом до ближайшей остановки, я по пути
спрашивал прохожих, как пройти к Бабьему яру - и, представьте себе, многие
даже не слышали такого названия, хотя и знали названия близлежащих улиц:
союзные и киевские власти всё ещё продолжали замалчивать трагедию, и
памятника всё ещё не было у заросшего оврага. Зато были проекты застройки
этого святого места, но на это кощунство власти не решились. Памятник
открыли только в 76-м году.
Надо сказать, что Евг.. Евтушенко не был первооткрывателем темы Бабьего яра,
в том числе и в поэзии: ещё в 44-м году Илья Эренбург опубликовал
одноимённое стихотворение, полное боли:
Моё дитя! Мои румяна!
Моя несметная родня!
Я слышу, как из каждой ямы
Вы окликаете меня...
Сразу после войны, в период победной эйфории, был разработан проект и
планировалось сооружение памятника жертвам Бабьего яра, но национальная
политика государства изменилась, и надолго. Вплоть до того, что собирались
построить стадион на месте стотысячных расстрелов. И только решительные
протесты, в том числе статья Виктора Некрасова в "Литературке" в 59-м,
остановили циничную акцию. Но этим дело и ограничилось: умолчание
продолжалось...
И вот тут прогремел совершенно необычный по мощности и проникающей
"радиации" воздействия на умы стихотворный взрыв, неизвестно кем и почему
допущенный впечать. Евтушенко сказал не просто что-то новое, даже не просто
распахнул двери перед наглухо запрещённой тематикой советского
антисемитизма. Он назвал всё и всех по именам и расставил точки над "i", раз
и навсегда порвав с очень многими:
Еврейской крови нет в крови моей,
но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам, как еврей,
и потому - я настоящий русский.
"Не забывайте, - писал впоследствии сам поэт, - что это было первое
стихотворение против антисемитизма, напечатанное в советской прессе после
стольких антисемитских компаний сталинского времени".
Нельзя не воздать должное редактору "Литературки" В.А. Косолапову,
героически взявшему на себя ответственность и подписавшему номер в печать,
чего настолько не ожидали в редакции буквально все, что бросились снимать
копии с подлинника Евтушенко. В дальнейшем тот же Косолапов помог Евтушенко
и с публикацией "Наследников Сталина".
Итак, "Бабий яр". Вызов всем догматикам, всем антисемитам, всем
директивам... Это уж слишком. Ату его! И тут же находится старший по
возрасту, в ту пору известный в кругах, а ныне практически забытый поэт
Алексей Марков, который на страницах газеты "Литература и жизнь" публикует
ответ на "Бабий яр" (текст из
моего архива; часть его, приводимая Евтушенко в одной из статей, совпадает)
:
Какой ты настоящий русский,
Когда забыл про свой народ?
Душа, как брючки, стала узкой,
Пустой, как лестничный пролёт...
И хотя Евтушенко именно подчёркивал свою принадлежность к русскому народу,
Марков чем дальше по тексту, тем больше винит его в недооценке жертв и роли
русского народа (хотя стихи Евтушенко совсем этого не исключают) и,
распалясь, позволяет себе даже избитые эпитеты ещё не забытой им сталинской
эпохи:
... Их сколько пало миллионов -
Российских стриженых солдат!
Их имена не сдуют ветры,
Не осквернит плевком пигмей.
Нет, мы не спрашивали метрик,
Глазастых заслонив детей.
Пока топтать погосты будет
Хотя один космополит,
Я говорю: "Я русский, люди!",
И пепел в сердце мне стучит.
Обвинения были не только фискальные, но и лично обидные, и требовали ответа.
Е. Евтушенко, опубликовав "Бабий яр", уже перешёл свой рубикон, и теперь
можно было ждать всего: крутой нрав Хрущёва и иже с ним совсем недавно все
почувствовали на примере Б. Пастернака с его "Доктором Живаго" и Нобелевской
премией. Следовало бы дождаться реакции, а не усугублять ситуацию резким
ответом - так советовали опытные друзья молодого поэта. Но таков уж характер
был у этих будущих "шестидесятников" - они рвались в бой.
Имели ли они моральное и творческое право на стихи столь глобального
масштаба,
которые впоследствии назовут историческими? Кроме Окуджавы, все они -
Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Рождественский - были ещё молоды, и
отнюдь
не все подлинные авторитеты поэзии восприняли их даже творческую манеру к
этому времени. Так, А. Ахматова саркастично называла Евтушенко и
Вознесенского
"гениальными эстрадными поэтами", как бы в утешение добавляя: "Игорь
Северянин
тоже был талантливым эстрадником". Но подлинные таланты никогда не
препятствовали смелому новаторству. Хуже было то, что правили балом такие,
как Марков с их подходящей властям тематикой: у того же Маркова - поэмы и
стихи "Вышки в море", "Михайло Ломоносов", "Ильич", "Ермак". Им, молодым,
"вписаться" бы сначала, а потом уж осмелеть, но они рвались в бой.
Вот и с ответом Маркову, несмотря на советы, Евтушенко не заставил себя
ждать. Он пишет о Маркове в третьем лице:
...Не мог он сдержаться: поэт - не еврей -
погибших евреев жалеет, пигмей!
Поэта-врага он прикончит ответом -
обёрнутым в стих хулиганским кастетом.
В нём ярость клокочет, душа говорит.
Он так распалился, что "шапка горит"!
Нет, это не вдруг: знать, жива в подворотне
Слинявшая в серую чёрная сотня.
Хотела бы снова подпившая гнусь
Спасать от евреев несчастную Русь...
"После "Бабьего яра", - вспоминал Евтушенко, - я находился под огнём
официальной критики, и каждую мою строку рассматривали в лупу, выискивая
крамолу. Шовинисты обвинили меня в том, что в стихотворении не было ни
строки о русских и
украинцах, расстрелянных вместе с евреями. Идеологические нашёптыватели
спровоцировали Хрущёва, доложив ему, что я представляю трагедию войны так,
как будто фашисты убивали только евреев, не трогая русских.
Словом, меня обвинили в оскорблении собственного народа". Чёрные тучи
нависли над творческой судьбой молодого поэта - слава Богу, что прошли
времена более радикальных решений судеб.
Одним из тех, кто выступил в защиту Евтушенко, был Константин Симонов, и это
особо показательно, потому что личной дружбы между ними не было: "...Мы не
дружим
- скорее соседствуем...", - писал Евтушенко. Но в это трудное для него время
Симонов, уже сам будучи в "отодвинутых", но по-прежнему авторитетный, пришёл
на помощь
молодому таланту. Думаю, необходимо привести стихотворение Симонова
полностью в том виде, как оно попало ко мне в "самиздате", так как по силе
воздействия и уровню оно - в одном ряду с лучшими его стихами, а тем более
по содержанию - мощнейшая поддержка Евтушенко:
Две разных вырезки из двух газет.
Нельзя смолчать и не ответить. Нет!
Над Бабьим яром, страшною могилой,
Стоял поэт. Он головой поник.
Затем в стихах со страстностью и силой
Сказал о том, что пережил в тот миг.
И вот другой берётся за чернила.
Над пылкой фразой желчный взгляд разлит.
В стихах есть тоже пафос, страстность, сила.
Летят слова: "пигмей", "космополит".
Что вас взбесило? То, что Евтушенко
Так ужаснул кровавый Бабий яр?
А разве в вас фашистские застенки
Не вызывали ярости пожар?
Или погромщик с водкою и луком
Дороже вам страданий Анны Франк?
Иль неприязнь к невинным узким брюкам
Затмила память страшных жгучих ран?
Прикрывшись скорбью о парнях убитых,
О миллионах жертв былой войны,
Вы замолчали роль антисемитов,
Чудовищную долю их вины.
Да, парни русские герои были,
И правда, что им метрики - листок.
Но вы бы, Марков, метрики спросили -
Так и читаю это между строк.
И потому убитых вы не троньте -
Им не стерпеть фальшивых громких слов.
Среди голов, положенных на фронте,
Немало и еврейских есть голов.
Над Бабьим яром памятников нету,
И людям непонятно - почему.
Иль мало жертв зарыто в месте этом?
Кто объяснит и сердцу, и уму?
А с Евтушенко - каждый честный скажет:
Интернационал пусть прогремит,
Когда костьми поглубже в землю ляжет
Последний на земле антисемит.
Думаю, что и само стихотворение, и его содержание, и степень его воздействия
на читателя, и принципиальная позиция автора в комментариях не нуждаются.
Несомненно, что такая мощная и бескомпромиссная поддержка явилась одним из
амортизаторов реакции властей. И ещё одно событие сыграло одну из решающих
ролей в судьбе молодого автора и его выдающегося произведения.
Великий Д. Шостакович обратил внимание на стихи Евтушенко и пригласил его к
работе над текстом для своей Тринадцатой симфонии. В ней удивительно
соединились, как писал поэт, "... реквиемность "Бабьего яра" с
публицистическим выходом в конце и простенькая интонация стихов о женщинах в
очереди с залихватскими интонациями "Юмора" и "Карьеры". На премьере
слушатели и плакали, и смеялись, и задумывались...".
В процессе работы над симфонией Евтушенко поневоле пришлось внести в текст
стихов
коррективы и дополнения. Однако он категорически отвергает распространённую
на Западе легенду, что он написал вторую версию "Бабьего яра". Ему,
действительно, просто пришлось внести дополнения, чтобы буквально спасти
исполнение симфонии. Из-за травли Евтушенко "... певцы и дирижёры бежали с
Тринадцатой симфонии, как крысы с тонущего корабля". В последний момент
отказались от исполнения певец Борис Гмыря и даже дирижёр Евгений
Мравинский, приглашённый лично Шостаковичем. Взялись дирижёр Кирилл
Кондрашин и молодой певец Виталий Громадский. Но накануне премьеры
Кондрашину пригрозили запретом, если не будет упоминания о русских и
украинских жертвах. Жертвы, действительно, были, поэтому Евтушенко не шёл
против совести, добавив четыре строки:
Я здесь стою, как будто у криницы,
дающей веру в наше братство мне.
Здесь русские лежат и украинцы,
с евреями лежат в одной земле.
Если бы авторы не пошли на этот компромисс, пишет Евтушенко,
"...человечество
услышало бы гениальное произведение Шостаковича лишь через 25 лет".
Помню, где-то на рубеже 70-х годов в зале московского Политехнического
музея,
традиционно, ещё со времён Есенина и Маяковского (а может быть, и ещё ранее)
отдаваемом периодически большим поэтам, на одном из вечеров Евтушенко, когда
его
упрекнули в этом компромиссе, он ответил коротким, но очень метким
стихотворением
- я его тут же и записал:
Когда вывёртывается борец,
Кричат восторженно: "Молодец!"
Когда вывёртывается поэт, -
Ему за это пощады нет!
Кричат: "Не вывёртывайся! Держись!"
Те, кто вывёртываются всю жизнь.
Напомню: Евгений Евтушенко буквально вслед за "Бабьим яром" и Тринадцатой
симфонией сумел опубликовать, да ещё и в "Правде", да ещё и по личному
распоряжению Н. Хрущёва, ещё одно своё историческое стихотворение,
программно
зафиксировавшее цель:
... Мы вынесли его из Мавзолея,
Но как из наследников Сталина
Сталина вынести?...
И здесь, как признаётся поэт, ему пришлось пойти на компромисс, добавив и
заменив
кое-что по просьбе помощника Хрущёва, но ведь и тот рисковал, готовя такую
"бомбу" непредсказуемому генсеку. В последующих изданиях и "Бабьего яра",
и "Наследников" восстановлены первоначальные авторские тексты. Но, с
купюрами текст или без, всегда у большого поэта находятся противники,
интриганы. Он к этому относится спокойно:
Неважно, есть ли у тебя преследователи,
А важно - есть ли у тебя последователи.
*****
Другое дело - можно ли считать последовательным самого Е. Евтушенко, да и
любого из известных советских и российских поэтов - его современников. На
протяжении нашей жизни (а мы с ним ровесники) сменилось
не просто несколько правительств, но несколько эпох, несколько идеологий -
неважно, что большинство из них использовало схожие лозунги под теми же
знамёнами. А заканчивали вообще полной чехардой в стране и калейдоскопом в
сознании. Легко перестроиться, сидя у телевизора или болтая на кухне. А
каково
поэту, вчера написавшему, а сегодня передавшему стихи в номер, в котором
срочно
ночью сменили портреты вождей и лозунги. Надо отдать должное Евтушенко: он,
как
правило, шёл в ногу со временем и, по большому счёту, не растерял себя, а в
главном, пожалуй, и не изменил себе. К примеру, в том же национальном
вопросе.
Через четыре года после "Бабьего яра" в большой поэме "Братская ГЭС" поэт
посвящает (на мой взгляд, символически) одну из глав инженеру-диспетчеру ГЭС
Изе
Крамеру и сравнивает уважительное отношение к нему с судьбой другого Изи - в
фашистском концлагере. Как многое в нашей жизни, многое в этой поэме ушло в
прошлое, но разве и сейчас не актуальна, и не только в России, концовка
главы:
Знает Изя: надо много света,
чтоб не видеть больше мне и вам
ни колючей проволоки гетто
и ни звёзд, примёрзших к рукавам.
Чтобы над евреями бесчестно
не глумился сытый чей-то смех;
чтобы слово "жид" навек исчезло,
не позоря слова "человек"!
Антифашистская тема продолжается в творчестве поэта. В поэме "Под кожей
Статуи Свободы" Евтушенко разоблачает покровителей бывших эсэсовцев,
нашедших
убежище за океаном, в частности - в Южной Америке:
Расскажи мне, дедушка, сказочку, сказочку
Про твою повязочку
с надписью "СС"...
В адрес еврейского народа у поэта немало добрых слов.
Естественно, у него, как у
нормального русского интеллигента, нет желания ослаблять свою страну и
расставаться с российскими евреями:
У русского и у еврея
одна эпоха на двоих,
когда, как хлеб, ломая время,
Россия вырастила их.
Основа праведной морали
в том, что, единые в строю,
еврей и русский умирали
за землю общую свою...
...Не ссорясь и не хорохорясь,
так далеко от нас уйдя,
теперь Качалов и Михоэлс
в одном театре навсегда.
(1978)
С миролюбием и уважительностью этого стихотворения резким диссонансом
жёсткая,
непримиримая позиция автора по отношению к антисемитскому инциденту на
Красной
площади в одном из решающих для России 89-м году. Вот строки из
стихотворения
"Красное и чёрное":
Красная площадь. Чёрная сотня.
Криком кресты на Блаженном креня,
антисемитская подворотня
доплесканулась уже до Кремля.
И, наконец, по поводу массового исхода:
Что будут делать антисемиты,
если последний русский еврей
выскользнет зёрнышком через сито, -
кто будет враг? Из каких зверей?
Что, если к нашему с вами позору,
тоже еврей, оскорблённый до слёз,
за выездною визой к посольству
встанет смертельно уставший Христос!!
И вот прошло ещё девять лет. Исход из России прошёл свой пик. А в Москве, в
Большом театре, отмечается скорбная дата - полвека со дня злодейского
убийства великого Михоэлса. Исполняется Тринадцатая симфония Шостаковича на
слова Е.. Евтушенко. Тексты поэт читает сам. А ещё со сцены Большого звучат
стихи Евтушенко "Шекспир о Михоэлсе":
Зачем я стал Шекспир? Зачем всё в мире
видно
мне сквозь гробы, сквозь лбы, сквозь рябь газет?
У власти кто? Те, за кого нам стыдно.
Тех, перед кем нам стыдно, с нами нет...
...Прости, Михоэлс! От чужого пира
осталось лишь похмелье. Пусто, сыро.
Я ухожу...
...Но в новом веке нового Шекспира
Я слышу командорские шаги!
К сожалению, автор этой статьи, не обладая, очевидно, ни слухом Евтушенко,
ни его источниками информации, пока не слышит в новом веке шаги нового
Шекспира. Но намёк поэта на необходимость в новом веке новой драматургии
вполне понятен и воспринимается всей душой. Только бы сочинялись эти драмы
действительно талантливыми, добрыми драматургами, а не кровавыми
диктаторами, чтобы, не дай Бог, больше не пришлось таким выдающимся поэтам и
композиторам, как Евгений Евтушенко и Дмитрий Шостакович, слагать стихи и
музыку о трагедиях человеческой истории, подобных трагедии Бабьего яра.