Настроение сейчас - random
ночью он чувствовал, как волны ломают ему кости. Не буквально, но гул стоял жуткий. А на утро, как и всегда, Море утихло. Чай ему подали такой крепкий, что скулы сводило. На обед принесли кусок сырой говяжьей вырезки. Усыпанный мелкими полевыми цветками полукилограммовый кусок красного мяса был увенчан плотной карточкой с каллиграфической надписью на ней "я знаю, что тебе понравится". Он долго орудовал ножом и вилкой, сдерживая то тошноту, то оргазмически-вкусовые приходы. И снова до чертей крепкий чай. Под конец он вышел на террасу. свесился вниз над прибоем и закурил "Black moon". Солнце жарило его волосы, кожу, даже одежда на нём горела. Он снял ее через какое то бесконечное время и растянулся совершенно нагой на камне, которым был выложен пол. За шумом волн не было слышно ни одной птицы. А затем он вспомнил, что птиц уже больше нет. Откуда то сверху его циановые волосы ярким пятном предупреждали "берегитесь"...
Когда он проснулся, солнце уже спешило к горизонту. Он собрал разбросанную одежду, натянул, будто старую сброшенную кожу, и вернулся под крышу. Панорамные окна резонировали закат, смерть этого дня, предупреждали ночь. На зеркале красным было выведено "Меня здесь нет". Всё тем же каллиграфическим почерком буквы рождались одна из другой, сплетались, проникали одна в другую, пока слова не обрывались. Он вышел из комнаты, но во всем доме никого не было. И вокруг дома, и вокруг камней, песка, жалких кустов, ни души. За спиной дома уже шумело Море. Начинался прилив. Немного послушав ночь он вернулся.
Он открыл ящик и достал ее, компактно уложенную в тесное пространство. Посадил в кресло. Обтёр пресной водой начиная ото лба, заканчивая пальцами ног. Тщательно выводя мягкой влажной тканью в каждой складочке, в каждом сгибе ее тела. Один раз позволил себе коснуться губами её щиколотки. А под конец сел на пол у нее между ног и откинул голову на ее живот. Слепыми глазами она смотрела на него свесив голову. Длинные тёмные пряди свисали вниз, ложились шёлковыми складками на пол. Он поднял руки вверх и кончиками пальцев провел по ее грудям, подушечки будто загорелись. Горьковато пахло латэксом и силиконом. Просидев так какое то время, он поднялся и продолжил работу. Откинул назад ее голову, вырисовывал тщательно черные стрелки и красные губы. Долго собирал ее волосы, укладывал в причудливые формы. Море завыло, застонало, зарычало. Он снова закурил "Black moon", уже прямо в комнате. Он забрал собственные волосы назад, заколол парой шпилек. Становилось холодно. Он вытащил из ящика комода опасное лезвие и отломал от него кусочек. Положил, смакуя, на кончик языка. Собственная кровь солью и металлом обдала язык. Он представлял тончайшие сливовые лепестки, столь тонкие, что резали нежную кожу. И продолжал жевать, пока пузыристая слюна не окрасилась гранатовым. Он сплюнул осколок лезвия на пол и немеющим языком скользнул в ее алый рот. Окрасив его изнутри, он поднялся к ее глазам. Заскользил махрящимся кончиком по ее белкам.
Тело вздрогнуло и поднялось с кресла. Резкими и прерывистыми, до жуткого ломанными движениями она выпрямилась и повернулась лицом к окнам. Он спешно накинул на ее наготу черное с крупными алыми пионами платье. А она уже вырывалась от него к прямоугольникам лунного света. Ее тянуло на рёв Моря. Ее манило на голодное рычание волн. Он опустился на пол, вытирая от крови губы и подбородок, оставляя на запястье неровный мазок. Ее силуэт судорожно плыл на терассу, вздрагивал, спотыкался, но ни разу она не опустила головы. Ни разу не обернулась. Для нее было только Море. И когда она поднялась на выступ, и даже когда оторвала от камня одну ступню - он не мог сморгнуть. Отчего влага искрящимися в ночи полосами изрезала его лицо.
Он чувствовал, как волны и камни ломают ему кости. Бороздят острыми краями кожу, рвут плоть. Не буквально, но выл он жутко. На рассвете темные полосы кровоподтёками выступили под его кожей. И лишь с яркими лучами солнца пропали без следа. Как и всегда - Море утихло. На завтрак подали чай. Такой крепкий, что сводило скулы. На обед принесли тонкую нарезку из сырой телятины. Мелкие цветки василькового цвета, карточка с надписью.
А на зеркале к вечеру витиеватым почерком красной помадой было "Я ем только себя"
Начинался прилив
