Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре…

Раз. Два. Три. Четыре.

РАЗ. ДВА. ТРИ. ЧЕТЫРЕ.

И так до бесконечности. Четыре мерных удара, ритм. Марш.

Зачем? За что? Засел в голове. Плохо. К горлу подступает тошнота. Удушье. Леденящий холод. За…что…

Тени начали вновь движение, кружатся вокруг, будто стервятники. Хочется бежать. БЕЖАТЬ ОТСЮДА!

Путь к окну. Ноги вязнут в полу, будто в болоте, ползком, до белой холодной ручки, поворот налево, надавить и…

…обжигающий ветер в лицо.

Ржавые перила – облупившаяся краска впивается в ладони. В глазах всё двоится, оранжевый снег манит вниз, а тени вокруг тянут свои костлявые руки к моему горлу, липкие, противные.

Тошнит.

Давно не было галлюцинаций. Почему они вернулись? Что я делаю вновь не так? Кто зовёт меня?

РАЗ. ДВА. ТРИ. ЧЕТЫРЕ.

Четыре. Три. Два. Раз.

И вдруг. Под кожу что-то, как иглы, ёрзает там, задевая все органы, сдавливая болью. И я уже вслух декламирую: «Один. Два. Три. Четыре». Пауза. По новой.

Хватаюсь за шею, сквозь кожу пытаюсь сломать свои шейные позвонки, подумаешь, один поворот и будет ТИШИНА.

Что-то останавливает. Будто бы завладевает телом.

Всё ещё слышу марш.

Будто бы кто-то берёт за руку и ведёт как маленького ребёнка в комнату. Открывает шкафчик с лекарствами.

«Сделай это».

Ампула. Маленькая, стеклянная ампула. Прозрачная жидкость. Шприц.  Неразлучные супруги, с ненавистью друг к другу  делящие одно ложе. Руки дрожат. Пальцы кажутся непривычно длинными, будто бы какими-то инопланетными, инородными. Не слушаются. Но ампула всё-таки надламывается.

Игла. В вену. Давно это было.

Но сноровка…

Шприц выпадает из рук. Холодный пол обнимается с моей щекой. Чёрные тени покрывалом укутывают моё тело.

ТИШИНА. ПОБЕГ. НАЧАЛО.

 

1 глава

 

– Макс, ты ничего не путаешь? – высокая блондинка, розовый костюм. И он даже не столько розовый, сколько цвет фуксии. Этакий нервирующий, сверлящий в мозгу цвет, который хочется залить чернилами, чтобы меньше маячил перед глазами.

– Нет. Ничего. Шеф сказал, что всё должно быть именно так, – нервно повторяет, кажется уже в тритий раз, Максим. Он не выспавшийся – синяки под глазами; рубашка мятая, на шеи следы засосов, но на это уже привыкли не обращать внимание. Он вернулся из очередного гей-клуба.

Каждому своё.

– Учти, если шеф наорёт на меня, я тебя… – грозно пригрозив пальчиком, Эн (так обычно звали блондинку сослуживцы) не договорила, развернулась и зацокала по кафелю своими тонкими шпильками, меряя  расстояние от кабинета верстальщика (коим являлся Макс), до кабинета главреда.

– Ты выебишь меня тем зелеными зонтиком, который ни капельки не сочетается с твоим костюмом? – закончил за блондинку Максим и достал телефон.

Гудки. Обычные гудки. Сейчас это такая большая редкость, потому что каждый третий норовит поменять гудки на какую-то бредовую, надоедливую и в общем «попсовую» песенку, после прослушивания которой, пропадает любое желание вести спокойный разговор. А тут обычные гудки.

Приятно.

– Ало.

– Ну что, как ты?

– Не выспался, как собственно и ты.

– Почему ты решил, что я не выспался?

– Потому что тебя не было всю ночь… – дрожащий голос, в принципе он всегда был таким, но сейчас почему-то дрожит как-то по-особому, но нет времени обращать на это внимание, нет времени – или желания? На другом конце несуществующего провода, в одной из сталинских высоток, смотря в окно, разговаривает брат Макса.

– Ты что не спал? Ты сдурел? – «Как мне надоело, что ты вечно гробишь своё здоровье! Не хрена со мной не случится!» – Ничего со мной не случится! Я уже взрослый и вполне сам могу о себе позаботиться. Нечего обо мне так волноваться.

– Не принимай столько почестей на свой счёт. Я тебя не ждал. Я просто не мог уснуть, – ну как брату скажешь, что уснул только из-за флунитразепама, и как скажешь брату, что всё началось сначала…

– Идиот… тебе бы любовника завести, – бросил брат, совершенно не почувствовав, что с младшим что-то не так.

– Кто тут из нас идиот! Я не по этой части…

– Но ты же не пробовал, – это был среднестатистический для них разговор, каждый звонок, или беседа за завтраком/обедом/ужином заканчивались именно этим. И в этом не было ничего позорного – просто Максим очень волновался по поводу отчуждённости брата. Младший не общался ни с кем, сидел дома и только читал книги. У него-то и девушки не было никогда; просто он не любил людей и подпускал к себе только брата и (да не было собственно никаких «и», только брат). Родители уже давно не беспокоили Москву, да и планету Земля в целом – они спокойно покоились в Сибирской земле, за несколько тысяч километров от своих потомков…

– Ладно, я не  хочу тебе мешать работать, я позвоню чуть позже, – в трубку ворвались спокойные гудки, навалившись на слух приятным постоянством.

– Ох, он всегда уходит от темы, сбегает от неё, как трусливый идиот…хотя почему «как»? – проворчал себе под нос верстальщик и нажал кнопочку громкой связи на телефоне: – Ната, можешь мне принести чашечку кофе, старые макеты и фотографии, которые я забраковал для ноябрьского номера?

– Я не твоя секретарша…

– Ну а по старой памяти? Просто мне откровенно лень вылезать из своего кабинета в поисках нашего «гениального» фотографа, надеюсь, ты чувствуешь сарказм в моём голосе? – просто когда-то очень давно, он и Наташа были замечательной парой, мечтали завести детей и умереть в один день; а потом вдруг выяснилось, что Ната, собственно как и Макс, любит особей своего пола. Вот такая вот шутка юмора для этих двоих.

* * *

Радиотелефон жалобно пипикнул, оповестив, что ему бы не помешало подзарядиться, иначе следующий звонок может быть проигнорирован, и младший швырнул его на кровать.

Город предстал перед ним во всей своей безобразности... Иногда он чертовски жалел, что квартира в центре Москвы, а не в каком-нибудь спальном районе, а лучше в деревне. Чтобы никто и никогда не смог его найти…

Юноша сел на пол, по спине прошёлся холодный ветерок, заставляя ёжиться и с ненавистью сжиматься в комок. Его звали Матвей, Мэт, Вейка, Вей…ну ещё придурок, идиот и «социофобище», он-то всё равно не отзывался ни на одно из имён – он вообще предпочитал не разговаривать с окружающими. Его серые глаза смотрели на мир всегда отсутствующе и скучающе; всегда растрёпанные каштановые волосы, тонкое, костлявое тело – не пример для подражания/восхищения/общения, нужное подчеркнуть.

Мэт поднял пустую ампулу и шприц. Чертовски хотелось чего-нибудь выпить, но не было ни желания, ни возможностей, поэтому юноша решил заняться времяубийством, «снял с гвоздя» гитару, сел в угол комнаты в позе лотоса и переборами начал что-то наигрывать.

* * *

Он смотрел в окно, он мог поклясться, что минуту назад видел там юношу, мог поклясться, что его серые глаза, неотрывно смотрели на него и молили о помощи, но вот сейчас никого не было. Пустое окно, чёрная рама, два этажа пыли, разрухи и одиночества.

– Докатился, у тебя уже галлюцинации, – серьёзно заявил он себе и рассмеялся.

Он пошёл дальше, стараясь больше не обращать свой взор к зданию, скрытому за зелёным полупрозрачным покрывалом строительной сетки.

«Вскоре его снесут, и ты забудешь о парнишке»

Но в Москве всё так быстро не сносят.

Но в Москве всё быстро забывается, резонно заметите вы.