Маленькая комната из четырех стен и обшарпанные обои из дрянной бумаги. Деревянные стулья с сошедшим наполовину лаком и порванной обивкой, кровать со старым матрацем на пружинах. Спертый запах лекарств и старой шерсти, запах затхлости.
Наблюдая за каплями дождя, бомбардирующими наст огненно-рыжих листьев редко думаешь о чем-то радостном. Скорее о грустном или ностальгически печальном. Быть может дело в стаях птиц, так яростно стремящихся улететь подальше отсюда по серому ковру облаков, быть может дело в людях, которые так боятся намочить прическу, что предпочитают вообще не выходить из дому или же скрываться за большими черными зонтами.
      На подоконнике - растение в горшке и я, черт возьми, до сих пор не имею никакого понятия, как оно называется. Я лишь знаю, что мы с ним связаны. Я лишь знаю, что как только оно прекратит давать новые побеги, как только последний лист перестанет впитывать воздух и давать кислород, не станет и меня.
      Маленькая комната из четырех стен и обшарпанные обои из дрянной бумаги. Я сижу у окна под звуки граммофона, чередующего пластинки Листа и Шопена, и изо всех сил стараюсь не думать о смерти. Летом, когда за окном можно было увидеть непосед-детей, бегающих, прыгающих и живущих в своих маленьких детских мирках, получается лучше. Зимой, с ее вечной теменью и мерзлотой — хуже.
      Племянница, славная девочка, она живет со мной. Порой она приходит, садится рядом и рассказывает своей жизни, о том, с какими интересными людьми познакомилась, показывает фотокарточки выставки, что посетила. Иногда вспоминает, как мы часами бродили по аллеям парка. Раньше мы много разговаривали. Наверное это нонсенс, но почему-то мне кажется, что тогда была всегда хорошая погода. Не то, что эти вечные холодные дожди. Люди чаще улыбались. Мир был добрее. Нет, точнее, мир казался добрее.
      Часто, вспоминая прошлое, я тихо плачу. Слезы, одна за другой, стекают по морщинистой щеке, задерживаются на трубке с кислородом и падают на губы. Маленькая комната из четырех стен и обшарпанные обои из дрянной бумаги. Год за годом становится все солоней во рту. Это тюрьма. Нет-нет, я не про стены, я про собственное тело. Тюрьма, обрекающая на бесконечные раздумья, заставляющая смотреть, как за деревянной рамой ветхого окна природа нещадно меняет одни и те же маски.
      У безымянного растения остался лишь один листок, который ото дня ко дню становится слабее. Скоро оно погибнет, а я, как ни странно, обрету свободу.

[показать]