[150x232]
Сергей Семенов, автор «Эксперт», «Эксперт Украина»

Нынешний молодой читатель впервые на постсоветском пространстве может оценить Владимира Набокова как писателя, без каких-либо политических или литературоведческих аллюзий

"Лоліта, світоч мого життя, шал моїх чресел. Гріх мій, душа моя. Ло-лі-та: кінчик язика долає шлях у три крочки піднебінням, щоб на третьому вдаритись об зуби. Ло. Лі. Та." Теперь эти одни из лучших в англо— и русскоязычной литературе прошлого века строк появились и на украинском языке. И дали повод заговорить на тему, которая все еще остается актуальной, ― о месте этой книги и ее автора в литературе. Мировой, советской и постсоветской.

Что касается литературы мировой, тут всё ясно. Владимир Набоков, эмигрировавший сразу после революции на Запад, давно считается там классиком и одним из основоположников постмодернизма. Без пяти минут обладатель Нобелевской премии (его роман «Ада», судя по всему, создавался, а затем раскручивался по всем правилам рекламной кампании, именно с этой целью) Набоков не получил ее лишь из-за неудачно сложившихся для него политических обстоятельств. Через год после выхода в свет «Ады» Нобелевскую премию дали более актуальному в той международной ситуации русскоязычному писателю Александру Солженицыну. Не помогли ни портрет Набокова на обложке журнала «Тайм», ни статья в «Нью-Йорк таймс» литературного критика Джона Леонарда, писавшего, что этот писатель — «единственный ныне живущий литературный гений. Если он и не получит Нобелевскую премию, то единственно потому, что она недостойна его».

«Лолиту» западный литературно-издательский истеблишмент сначала не принял, причем настолько категорически, что Набокову пришлось печатать ее в парижском издательстве «Олимпия», которое специализировалось на выпуске эротической литературы. Такая реакция была предсказуемой. Если исходить только из событий в романе, он представляет собой пространное письменное признание сорокалетнего мужчины в том, как он с заранее обдуманными намерениями похитил и изнасиловал двенадцатилетнюю девочку Долорес Гейз, а затем несколько лет насильно возил ее с собой и ежедневно принуждал к сожительству. По мнению многих западных издателей и критиков, литературное совершенство этой книги никак не могло отменить ее очевидной безнравственности. Но, в конце концов, за «Лолиту» заступились ― и в этом тоже была своя логика, поскольку, например, рядом с признанным литературным классиком маркизом де Садом герой «Лолиты» выглядел в области сексуальных перверсий сущим младенцем. «Лолита» выбилась в мир и на многие недели возглавила список бестселлеров в США, пока ее не вытеснил с первого места пастернаковский роман «Доктор Живаго».

Поскольку Борис Пастернак к тому же получил за него Нобелевскую премию, не удивительно, что Набоков отозвался о «Докторе Живаго» так: «Неуклюжая и глупая книга, мелодраматическая дрянь, фальшивая исторически, психологически и мистически, полная пошлейших приемчиков». Интересно, не пришло ли ему в голову, что половина этого определения подходит, если судить пристрастно, и к «Лолите»? Набоков был человеком чрезвычайно скрытным, а потому, что бы там ни утверждали литературоведы, никому достоверно не известно, как он сам относился к этому роману. Он лишь признавался ― «его девочка» кормила его всю оставшуюся жизнь. Тем не менее для Запада, где с момента появления на свет «Лолиты» прошло уже пятьдесят с лишним лет, это уже история литературы, почти никому, кроме преподавателей и студентов, не интересная.

Другое дело ― судьба «Лолиты» у нас. В СССР эта книга долгое время оставалась символом свободы творчества. В самом начале перестройки один профессор говорил мне по поводу появления в советской печати первых публикаций произведений Набокова: «Другие берега ― это ерунда. Я поверю, что у нас наступила свобода, только когда напечатают ”Лолиту”». При этом профессор понимал, что слегка кривит душой ― и он, и я, и тысячи других живших тогда в СССР любителей литературы к этому времени уже прочли «Лолиту» в перепечатках. Более того, когда в годы повальной эмиграции с постсоветского пространства на полках букинистических магазинов появились книги из профессорских библиотек, я даже видел там первое издание «Лолиты», выпущенное парижской «Олимпией». Но не купил. Потому что к этому времени у меня, как и у многих моих знакомых, очарование Набоковым прошло.

Официальная недоступность произведений Набокова сыграла с его советскими читателями злую шутку. Его устаревший за время эмиграции русский язык воспринимался как образец стиля, снобизм ― как мерило безукоризненности литературного вкуса, неприязнь к успешным собратьям по литературному цеху ― как высокая требовательность. Когда в Киеве и Москве появились нелегальные перепечатки американского издания «Школы для дураков» эмигрировавшего из СССР молодого писателя Саши Соколова, вместе с ними от читателя к читателю передавался лестный для дебютанта апокриф ― мол, Набоков сказал, что наконец-то у него появился преемник. Правда это или нет, но если сегодня сравнить «Школу для дураков» с той же «Лолитой», можно увидеть, что в набоковском благословении Соколов не нуждался, поскольку показал еще более виртуозное владение языком, причем, в отличие от Набокова, языком живым и современным.

В результате в сознании многих читателей старшего поколения Владимира Набокова постигла судьба любого идола. Сначала ему поклонялись сверх всякой меры. Потом, убедившись, что он небезгрешен, низвергли с пьедестала и начали судить слишком уж строго. Очевидно, что решающее слово должно принадлежать нынешней молодежи, которая первой на постсоветском пространстве начнет читать Набокова без каких-либо политических или литературоведческих аллюзий, а просто как писателя. И в этом случае лучше всего начинать именно с «Лолиты».