Про муза моего. Как он появился, точнее, когда я его заметила =))

***
– Не пишется! – Ангулема скомкала очередной лист и бросила в угол.
Некто хмыкнул:
– И что у тебя не пишется?
– Ничего не пишется! Ни-че-го! – Ангулема с остервенением швыряла все, что попадалось под руку со стола на кровать.
– Ты еще не все пробовала, может, что-то пишется, - Некто висел под потолком в одном из углов комнаты и сосредоточенно водил пальцем по обоям.
– Не пишется!
– Пишется! Что ты все в прозу лезешь? Вон, стихи же писала когда-то… кхм… «Большие карие глаза…»
– Заткнись! – карманный англо-русский словарь полетел в Некого. Некто увернулся, словарь упал за тумбочку.
– Вот сама и доставай, истеричка.
Ангулема обиженно дулась в окно, Некто обиженно водил пальцем по обоям.
– Что-то должно писаться, - Некто первым нарушил молчание. ¬– Ты думаешь, почему другие меня не видят?
– Потому что ты моя галлюцинация. Я чужих тоже не вижу.
– О Небеса! ну сколько тебе повторять, что я не глюк? – Некто драматически поднял глаза к потолку, но Ангулема на него не смотрела, и глаза вернулись на место. Я – муза.
– Скорее, музык, - хмыкнула Ангулема, все еще обиженно.
– Тогда уже муз, а не музык.
– Ну, если ты здесь, почему не пишется?
– А причем тут я? Не я же пишу, а ты.
– Ну, все ведь знают…
– Чудо, все знать не могут. Знают все – значит, не знает никто. Уж поверь мне.
– Тогда на кой ты нужен?
– А о себе ты такого вопроса не задаешь? Раз есть – значит нужен. А раз ты меня видишь – значит пишется. Просто ты еще не нашла, что. Может, музыка? Пам-па-ра-пам…
– Не пишется. Только играется.
– Врете, мадам!
– Мадемуазель, вообще-то…
– Не суть важно. И вообще, не перебивай меня! Так, на чем это я остановился? А, так вот, есть у тебя написанная музыка! И даже песни!
– Начнешь петь – стукну. Это было давно и неправда. А сейчас не пишется.
– Так ты ж не пробуешь!
– Как я могу пробовать, если не пишется?
– Мерлин, как ты меня достала со своим «не пишется»…
– Мерлин – он, и его тут нет.
– Типа остроумно, да? Вот обижусь и уйду!
– Куда?
– А тебе какая разница?
– Хочу знать, где еще такие психи, как я, водятся. Сдается мне, большая часть тех, кто тебя увидит, тут же понесутся к психиатру.
Некто молчал. Ангулема тоже, страшно довольная собой.
– А картины ты писать не пробовала? – через некоторое время с надеждой спросил Некто.
– Ты что, для рисования у меня руки неоттуда растут. Домики и елочки – мой потолок.
– Так Малевич тоже не шибко… того…
– Не, он свой квадрат без линейки рисовал, у меня так ровно не получится.
Ангулема замолчала. Некто молчал. Но недолго: он вдруг дернулся, будто его толкнули, и часть его руки ушла в стену.
– Зовут меня. Идти надо.
– Куда? – Ангулема аж со стула вскочила: только утром появился, а уже свалить хочет.
– Не знаю. Зовут куда-то. Все еще не пишется?
Ангулема задумалась:
– Ты знаешь, я, пожалуй, попробую наш разговор записать.
– Попробуй. Я потом приду, почитаю.
– Точно придешь?
– Приду, приду. Если больше кидаться не будешь.
– Я не буду.
– Ну и ладненько. Пиши! – и Некто исчез в стену.
Ангулема достала из-за тумбочки словарь.
«Somebody (-one) – кто-то, некто». Нет, ну какой он нафиг «Somebody»? Он Некто. И обещал вернуться. Прям как Карлсон.

ночь, 02-03.03.2008