Рецензия на спектакль театра "Актерский дом" - «Холстомер»

моноспектакль Олега Белова

Нахожусь под впечатлением увиденного. Долго не могла подобрать определение тому действу, которое разыгралось у меня на глазах. Наконец, поняла – «Смело!». Можно было долго рассуждать о том, что не каждый актер способен показать изнанку жизни, не боясь показаться некрасивым или смешным – это да, Белов с этим справляется мастерски, но смелый вообще весь замысел спектакля, его постановка. Что вы там говорите про четвертую стену? А вторую дверь не хотите? А коридорчик? А гримерку захватить? Если бы проходы не были прочно заполнены людьми, то я могла бы ждать, что он сейчас подсядет ко мне и начнет общаться со мной. Что еще7 Нельзя читать текст во время движения? А мы попробуем! И яблоко съедим на тексте! Разве вам что-то не понравилось? Все понятно, читаемо, узнаваемо. Поэтому приговор – оправдан!
Теперь еще попробую одеть в слова голые и неуемные эмоции, вызванные просмотром. Сложно назвать все это спектаклем. Не было ни музыки во вступлении, ни эффектного выхода артиста, да что там! – декораций-то не было. Одно только ведро. И вот выходит артист и начинает тихо беседовать с нами. Кажется, он и не репетировал никогда, и этот замысел рождается у него в эту самую минуту, он прерывается, уходит, думает – а стоит ли сейчас это все рассказывать? Смотрит в глаза зрителям – стоит! Они поймут! Первый раз я ощутила всю полноту такого театрального явления как «здесь и сейчас». Глаза зрителя просят актера, и он соглашается, начинает настраиваться на волну произведения, ищет в себе нужные нотки, тихо начинает петь. Как будто бы он не готовился к этому спектаклю там, за кулисами, 2 часа назад. Это состояние невероятной близости к зрителю просто потрясло меня.
В театре есть определение «живые декорации», когда актеры являют собой декорации. Здесь я нашла еще один смысл этого понятия. Здесь были «живые декорации» - они появлялись не из сундучка сказочника и не из-за ширмы, а приносились актером из гримерки (или что это было?) Как художник рисует свою картину, к которой долго готовился, так актер создавал на сцене образ спектакля, вынося и устанавливая все новые детали. Вот на потолке повисли большие крюки, на которые мясники вешают тушки скота. Эти крюки использовались по-разному, но главное их назначение было всем ясно – потому что, если на стене висит ружье…. ну, вы знаете.
О том, что особо потрясло. Шкура. На воротах растянули шкуру главного героя произведения, что (вкупе с крюками) придало спектаклю грустный мотив, но этот мотив напевала сама жизнь. Увы… (Как образное видение, элемент сработал удачно)
Глаза Белова-жеребенка. Безусловно, весь спектакль отыгран как на одном дыхании, актер нутром проживал каждую сцену, но эти глаза новорожденного жеребенка особо тронули меня – в них было столько восторга жизни! Конечно, в процессе «жизни» глаза потухали и наполнялись печалью и горькой иронией, но все-таки с нотками надежды на будущую лучшую, быть может, лошадиную долю.
О том, о чем не могу промолчать. Сцены с обнажением актера. Многих, наверняка, эти сцены потрясли. А знаете ли вы, что актер находясь на сцене, почти всегда находится в таком состоянии? Знаете ли вы, что обнажить душу – не менее сложная процедура? Как я отношусь к раздеванию на сцене? Я против, когда это лишнее и не помогает выразить или дополнить мысль, посланную в зал. Я достаточно строгих взглядов. Но здесь я артиста оправдываю. Обнажив нервы и доведя зал до бешеного накала, своим поступком он дополнил эмоциональную сторону сцену. И, понимая, что душевное состояние это приближается к потере рассудка, ОКАТИЛ СЕБЯ ВОДОЙ ИЗ ВЕДРА! И тут рождается новое существо. Жеребенок, мокрый, только что открывший глаза, учится ходить и начинает рассказывать свою историю. (Уважаемый читатель, спешу успокоить тебя – Белов был не абсолютно голый).
Ближе к концу, повторяется сумасшедший бег, дикий, бессмысленный, бег к смерти… Только он уже заканчивается не обливанием водой и перерождением, а полной потерей сил, хриплым, тяжелым, сдавленным дыханием, при котором глухо вырываются из груди героя сетования на жизнь.
После того, как рассказана история гибели лошади, артист помыл сцену. Как за покойником…

Чтобы анализ мой не получился предвзятым или нечестным, скажу и о том, что, на мой взгляд было лишнее. Это несценические слова типа «ж…» и частушки того же характера.
В остальном, спектакль не только имеет право жить, но и должен!

Виват, Холстомер! Виват, Олег Белов!