Феникс, это мой подарок тебе. Не ищи подтекстов - они итак на поверхности)

До встречи в мире Заходящего Солнца.


Part 1.


Темно… Как же тут темно. Мне ничего не видно. Вокруг меня тьма и так холодно, что даже пар застывает в воздухе. Он боится исчезнуть вместе со мной во тьме, этот пар. Я протягиваю дрожащие замёрзшие руки к этому облачку, выдыхаю ещё раз на свои ладони и пытаюсь удержать бестелесное тепло. Но оно уходит сквозь мои пальцы, как жидкость. Я исчезну так же. В этом холоде, тьме и сырости.
Ничто в этом мире для меня больше не имеет значения. Из всего, что было даровано мне, осталось только дыхание. Я больше не могу видеть. Точнее, я не ослеп, хотя и такие случаи среди людей бывали. У меня всё в порядке со зрением. Левый глаз в норме. Второй – плюс ноль пять. Это хорошее зрение. Но я ничего не вижу. Потому что мне больше не на что смотреть. Вокруг меня ничего нет. Только холодные кирпичные стены.
Я пытался жить, передвигаясь по этим стенам, касаясь замёрзшими руками промокших обледеневших кирпичей. Я вслушивался. Я ничего не слышал. Всё вокруг замерло, как я и мечтал. Всё остановилось и смолкло, будто вся бурлящая жизнь мигом ушла под землю, оставив меня здесь.
Я даже не знаю, что это за место. Ад горячий, в Раю просто хорошо. Я не чувствую ни кары за свои муки, ни награды за редкие, но всё же достоинства. Только холод, холод, холод…
Если так подумать, то в моём мире было что-то, что мне сейчас хотелось вернуть. Перед глазами всплывает несколько лиц, знакомых мне. Я пытаюсь вспомнить, кто это, но не могу: Тьма постепенно растворяет мою память, как аспирин в воде. Как облачко пара из моего рта. И я таю вместе с воспоминаниями. Это мои друзья, я точно знаю. Самые яркие переживания связаны с ними, порой во снах я вижу, как они подносятся ко мне с радостью на лице. Как обнимают меня. Но я не могу вспомнить их имён.
Тьма забирает меня. Они уже там. Но я не хочу к ним.
Чаще всего я вижу другой образ. Это девушка. Она так красива, как богиня реки из мифологии, и свет, ослепляющий меня, пронзающий, как яд, сочится из неё, как сок из лимона.
Я всё ещё помню, что такое лимонный сок. Я помню картинку с богиней реки, но не знаю, из какой это мифологии, правда. Я забыл все названия и имена. Это то, что стирается из памяти первым, всегда.
Тяжёлая капля падает мне на руку. Она холодная. Я слизываю её с шершавой обморозившейся кожи, и она кажется мне по вкусу сталью. Это как облизывать нож.
Нет, я не плачу. Просто от того, что я вновь вижу Её перед глазами, мне становится больно. От этого слишком яркого света щиплет глаза, и они слезятся.
Скоро одно воспоминание о свете будет способно меня убить. Но я не собираюсь сдаваться, я хочу выбраться на свет, пусть мне даже ради этого придётся выколоть глаза! Я готов пожертвовать всем ради одного лишь мгновения.
Воспоминание, которое умрёт вместе со мной в этом холоде, это Её слова. Она сказала: жди меня, я вернусь. Она сказала: я найду выход и заберу тебя с собой. Она сказала: всё будет хорошо, никого не слушай и верь.
Я верю. Верю, потому что Она вернётся. Потому что Она обещала, а её обещания не нарушаются. Потому что, чёрт возьми, я не слышал человеческого голоса уже многие месяцы.
Я нахожу пропитание в этой же кромешной Тьме, и кто-то шипит: забудь, отдайся, ты всё равно умрёшь. Я чувствую, как моя душа начинает ослабевать, как свет покидает меня. Я испаряюсь, как сточная вода.
Но я верю. Жду. Жду, слышишь?
Дышу на замёрзшие руки и неожиданно понимаю, что моё дыхание такое же ледяное, как и воздух вокруг.
***
Её шаг был быстрым, будто бы от каждого такого шага могла зависеть чья-то жизнь. Ноги, облачённые в мудреные сандалии на высоком каблуке, то и дело выныривали из-под полов тяжёлого чёрного платья. В этой густой юбке можно было с лёгкостью запутаться, ходить следовало медленно и аккуратно, но девушка неслась вперёд. Она никуда не опаздывала: времени было достаточно. Просто за последнее время девушка научилась ценить скорость.
-Госпожа Фламеус, постойте! – крикнул ей вслед невысокий паренёк. Девушка остановилась, резко развернувшись к нему. Мальчишка согнулся пополам, упёршись руками в колени и переводя сбившееся дыхание. Его тяжёлые выдохи сменились неслышными, и он виновато посмотрел на ту, которую звал.
-Госпожа Фламеус… мисс Авис, - он выпрямился, - Кроки вас зовёт. Говорит, это срочно, госпожа.
-Я итак знаю, что ему от меня понадобилось, - резко оборвала девушка, блеснув рассерженными глазами. - Передай ему, что своё решение я не изменю, и мне плевать, что он там думает.
-Прошу вас, мисс Авис, - мальчишка жалостливо скривил молодое личико, стараясь придать себе несчастный вид. – Кроки будет кричать на меня, если я не приведу вас с собой.
-Заткни ему рот тем, что если он посмеет что-то сказать в твой адрес, то отправится во Тьму к его любимым созданиям, - слегка смягчилась она и тут же развернулась обратно. – Удачи.
Платье летело за ней, не успевая, шелестя, как старое ворчливое дерево. Печальная чёрная ткань блестела в солнечном свете, то и дело путаясь в ногах. Споткнувшись, Авис решила всё-таки снять эту проклятую вещь, которую она терпеть не могла. И вообще, она бы в жизни её не надела, если бы Кроки одним прекрасным днём не притащил её и не сказал: Принцессы должны носить платья, так убедительней. Авис долго на него кричала, всячески стараясь уцепиться за ускользающую из рук ткань и порвать её в клочки. Она никогда и ни за что не собиралась записываться в чьи-то принцессы. Ей было всё равно до людей, последовавших за ней, ведь она вела их за собой вовсе не из геройских побуждений. Лидерство – гадкая вещь, которой она предпочитала одиночество.
Неизвестно как, но Кроки убедил её, одел эту драную одёжку (она еле сошлась на уровне груди, и молния на спине постоянно с треском норовила расстегнуться). К ней позже добавились туфли, на которые Авис должна была променять сапоги. Потребовав в этом случае каблук как можно выше, она долго не могла смириться с этим нелепым выдуманным образом. Но народ жаждал лидера, хоть лидером этим не могла стать Авис. Ей пришлось сделать маску и для них тоже. Без Принцессы этот глупый народ не сможет в мире сосуществовать друг с другом.
А теперь всё её существо желало сбросить маску и вернуться, наконец, в истинное обличье.
Этот план был придуман заранее. Тот, кто не может продумать собственных действий хоть на шаг вперёд, может многое проиграть. К сожалению, в жизни продумывать целые ходы невозможно, только маленькие шажочки.
Поэтому в одном из тайников быстро обнаружилась нужная одежда. Авис пришлось попыхтеть, с отборной руганью сквозь зубы сдирая платье и засовывая его в тайник. На смену ему пришли чёрные джинсы и такого же цвета свитер. Хотя следовало прихватить тёплую одежду – во Тьме вовсе не тропики, замёрзнуть там было проще простого.
Тёмная трава шелестела под натисками ветра. В этом радужном и идеальном мире, где Авис пробыла не один месяц, только трава и ночь были тёмными. Она и не удивилась, если бы вечно светлое, кристально-прозрачное небо с редкими перистыми облачками, стало постоянным. Если бы ночь больше никогда не опускалась в этот мир, напоминая людям о том, что Тьма ещё есть. Напоминая о том, что она может вернуться, и, возможно, бежать будет уже некуда. По сути своей они не сделали ничего, чтобы остановить Тьму. Только бежали в неизвестность от изведанного.
Можно считать, что души людей в мире Тьмы уже умерли. Их Свет угас, словно испарился, словно затух, как неяркая свечка.
Там были и дорогие Авис люди. Но мёртвых не вернуть из своих могил. Если они уходят – то уходят навсегда. Безвозвратно. Без шанса на возвращение. Они уходят туда, где нет ни Света, ни Тьмы, ни Смерти, ни Жизни.
Природа суетилась. Она перешёптывалась между собой. Деревья горестно шуршали широкими листьями, покачиваясь иногда из стороны в сторону худыми лысыми макушками. Трава внимала им, разнося их слова далеко за пределы высоких каменных стен.
Авис подошла к одной из таких стен и провела по ним рукой. Зачем люди строят их? Они кажутся такими неприступными, непреодолимыми. Но в каждой стене есть брешь. Пару шагов вправо, и вот уже виднеется неглубокий подкоп. Он был ещё довольно свежим: комья травы были разбросаны по сторонам, холодная влажная земля вспахана, как глубоким настойчивым плугом, и кучками собиралась по краям подкопа. Пару рыхлин чуть дальше ямки рассказали о том, что этот подкоп наверняка сделало местное животное. Но, так это или нет, Авис было не важно.
Она проползла под стеной, ободравшись спиной под задранным свитером. Подтянувшись на руках, девушка была уже со внешней стороны. Ещё недавно в саду за огромной каменной стеной, а теперь лицом к лицу с тёмным ревущим лесом. Этот мир был слишком простым, чем тот, к которому она привыкла.
Неровная протоптанная дорожка, которая уже успела заметно зарасти, извиваясь, ползла в самую глушь. Авис бросилась вперёд, по ней, пока Кроки не объявил тревогу и не перегородил ей путь. Кривые уродливые ветки лезли в лицо, путались в заметно отросших волосах, цеплялись за одежду. Казалось, будто Лес старался ухватить её покрепче и остановить, но это был обычный лес, сильно разросшийся вдоль и поперёк земли.
Авис остановилась на одной из полян. Освещённая ярким беспечным солнцем, трава нежилась и колыхалась, зная, что в густых стенах леса ей ничто не грозит. Не грозит её спокойствию. Хотя, возможно, в отличие от людей, трава не очень-то доверяла «неприступным» стенам.
Девушка закрыла глаза. Весь свет померк перед ней, и она увидела, как в кромешной тьме перед её лицом с шумом вырастает огромная каменная стена. Разбитые, крошившиеся кирпичи в ней были заляпаны засохшими пятнами крови. Так, разбивая руки, она отчаянно колотилась в неё, стараясь пробить брешь. Веря, что любые стены можно разрушить, даже каменные, Авис билась долго, ей было тяжело, но ответ оказался настолько смешным, что ей до сих пор не верилось в лёгкость этого самого открытия.
Сорвав с шеи медальон, который держался на слабом старом шнуре, она крепко сжала его в руке. Железные серебристые края пентаграммы до боли впились в ладонь. Глаз дракона. Символ, бывший с ней всегда.
Медальон рассёк кожу ладони, и из неё неуверенно проступила свежая кровь. Девушка втянула носом сырой вязкий запах, и, больше не разжимая ладони, ударила кулаком в стену. Кирпичи вздрогнули. Словно спина живого человека, по которой ударили хлыстом. Ещё пара ударов. Кирпичи рассыпались, с шумом скатываясь к её ногам и поднимая пыль в воздух. Перед глазами возникла стена с ручкой в виде сияющего солнца.
Дверь легко поддалась и распахнулась прямо перед Авис. Лёгкий шаг – и она провалилась во тьму, зависнув прямо посередине бесконечности. В этом пространстве, где не было ни света, ни жизни, в подвешенном состоянии находились только двери. Самые разные двери: деревянные, железные, обитые кожей, крашеные, со всевозможными вариантов ручек. Девушка уверенно выискивала среди них одну, единственную, и, заметив, позвала к себе.
В бесконечности нет средств, чтобы перемещаться. Здесь нет дорог, тут нет машин. Крылья не выдаются сразу, как попадаешь сюда: они выдаются в другом месте, к двери которого не подобрать ключей.
Дверь зарябила и тут же оказалась прямо перед Авис. Иногда, чтобы что-то получить, нужно только захотеть. Сильно захотеть. И она подзывала эту дверь так сильно, как никогда.
Круглая ручка с выступами в виде континентов повернулась с громким щелчком. Дверь открылось, но казалось, что всё та же тьма отражается за ней, словно дверь не вела никуда, а была пустой. Но от той Тьмы веяло смертельным холодом.
Легко поддавшись, Авис оказалась там, куда так стремилась попасть и от чего так желала убежать одновременно. Она вернулась. Вернулась. Домой...
***
Красота этого места завораживала. Это была не та красота, от которой становится тепло и спокойно на душе. Это была красота погибшего места. Места, в котором не осталось ничего живого, только запах смерти и бетонного крошева. Запах смерти, букет из самых разных настоек и вытяжек. Берётся алая-алая свежая кровь ярко-красного цвета, которая добыта из тела убитого младенца. К ней добавляется щепотка надежды и три унции страха. Для приправы – обильная доля страха и ненависти. Всё тщательно перемешивается, поливается сверху убитыми мечтами и украшается маленькой капелькой неизбежности. Формула этого хватающего за душу запаха.
Им пропиталось всё вокруг. Пробивался только слабый запах ледяного ветра. Наверное, в этом месте наступила зима, потому что очень сильно щипало кожу и хватало за неприкрытые участки тела. Поёжившись, Авис сделала пару шагов.
Она стаяла на краю крыши. Огромный высотный дом с тускло поблёскивающими осколками выбитых окон уходил из-под её ног вниз и растворялся в разломанном асфальте и кусках бетонных стен. Запах ветра, перемешанный с ароматом этого мира, сильно цеплялся за нос с каждым порывом. Чёрные волосы до плеч безжалостно растрепались, открыв ледяной взгляд прозрачно голубых глаз. По высокой стройной шее бежали мурашки, скрываясь в складках чёрной водолазки. Руки в чёрных перчатках покоились по обеим сторонам стройных бёдер, скрытых в старых потёртых джинсах. Они были заправлены в чёрные сапоги, мыски которых висели над пропастью, оставляя за собой отломанные края разрушенного дома.
Целых домов остались лишь жалкие единицы. Руины стали новым лесом этого мира. Они покоились под чёрным непроницаемым небом, которое заволокли тяжёлые свинцовые тучи. Сверкание в самой их пучине выдавало присутствие грозы, но грома даже не последовало. Кроме завывания ветра в разрушенных домах и улицах, в этом мире не осталось ни единого звука.
Только десятки слабо мерцающих жёлтых глаз внизу.
В этом мире никогда больше не пройдёт дождь. Потому что это небо не умеет плакать.
***
В гуще этой вязкой тьмы я вижу что-то. Мои глаза разлипаются, мутные ото сна, и я приподнимаюсь на локте. Чтобы лучше рассмотреть это. Мне кажется, что у меня уже галлюцинации, что странно даже для людей этого мира.
Шипя и рыча, огромное необузданное пламя прорывается сквозь стены многих и многих домов, сквозь потолок моего дома. Сквозь мою душу. Суета мирской жизни слышится в ало-рыжих языках, и они принимают форму птицы. Всё, что я успел забыть, воплотилось в этом пламени, далеко в небе. Шёпот сплетников, плач ребёнка, смех друзей, испуганный крик и усталые вздохи. Я слышу всё. Я вижу Свет.
Этот огонь. Я вижу его, он сильнее, чем образ из моего видения, и слёзы текут по моим щекам, шлёпаются с подбородка на пол и чертят дорожки на шее. Я не знаю, плачу ли я от того, что слезятся глаза, или от того, что я не могу поверить в это, но я хныкаю, плачу, рыдаю, глотая солёную влагу, и мне всё равно, почему. Вытираю тыльной стороной ладоней глаза, заплывшие от слёз и сна, и поднимаюсь на ноги. Нет, я не могу. Мне так тяжело сделать шаг на встречу Свету. Я так долго этого ждал, а теперь мне страшно. Страшно: вдруг я успел стать тварью, как и другие, вдруг не смогу смотреть на Свет, вдруг, так стремясь к нему, я убегу, поджав хвост?...
Я не знал ответов на эти вопросы, но они мучили меня.
***
Авис шла по заброшенному переулку. Её сапоги давно уже испачкались в грязи, смешанной из крови и бетонной пыли. Перешагивая обломки, она озиралась по сторонам. Она искала светящегося мотылька надежды. Девушка верила, что найдёт его, верила, что этот человек ещё не стал тварью, но страх начал закрадываться и в её душу. Это место было словно заражено вирусом: постепенно, шаг за шагом, Тьма пробиралась в сердце, заставляя его сначала почувствовать все эмоции, прыгать от радости, страха, волнения, счастья, выжить, как мочалку, осушить тоской и болью и выбросить за ненадобностью.
Откуда пришла эта Тьма, никому известно не было – она просто пришла. Даже Авис не могла точно предположить, откуда. Но девушка догадывалась, что единственное место, откуда она могла прийти – это из сердец самих людей. Заключённая на веки вместе со Светом, Тьма была скована на тысячи и тысячи замков. Так же, как и Свет. Но любой шаг в сторону греха – и цепи падали с сердец людей, давая ей всё больше и больше свободы.
Авис шла вперёд, и ей не было страшно. Порой в глубине переулков вспыхивали слабым светом пожелтевшие глаза. Эти твари были страшными, обросшими длинной шерстью самых разнообразных, грязных оттенков. Каждый из них был похож на животное, но странное, неказистое, страшное, и у каждого это было выражено в разной степени. Длинные вьющиеся рога, тонкие потрескавшиеся шипы, острые кривые клыки с жёлтым налётом, мелкая и крупная чешуя, перламутровые пластины, когти, торчащие во все стороны, даже панцирь: всё это смешивалось, комбинировалось, становясь индивидуальностью, превращая носителя в гадкую страшную тварь, не переносящую света. Стоило просто поднести зажигалку к их лицу – и они начинали убегать. Если бежать было некуда, эти гады бились в конвульсиях с жуткими воплями, дёргая всеми частями тела и закатив глаза так, что только кровавые подтёки и были видны.
То, во что они превратились сами.
Но они могли убивать, что и делали, когда не хватало еды. И сейчас десятки голодных глаз провожали Авис по пустынному переулку.
Но эти твари не могли даже приблизиться к ней. Вместо человека и мира вокруг они видели только непроглядную тьму, таких же тварей, как они сами, и неудержимое пламя, принимающее форму птицы. Оно трещало, принося жизнь, оно пугало их, выжигало насквозь, заставляя растягиваться на сырой и грязной земле от невероятной боли.
Люди, чьи глаза привыкли к Тьме, никогда не смогут смотреть спокойно на Свет. Твари, которых они сделали из себя, легко умирают от разрыва сердца при взгляде на обычный свет спички или свечи. Что же будет, если они увидят чистую душу, не очернённую сомнениями? Что, если они увидят настоящую, горящую, как тысячи и тысячи свечей, надежду? Это пламя заставит их разрывать собственными руками грудь, вспарывать живот, выкалывать глаза. Умереть, лишь бы не жить. Лишь бы не испытывать адские муки боли. Лишь бы не впускать пламя в свои потёмки.
Они не откроют своё сердце на встречу Свету, нет. У этих зверей просто не осталось сердец. Оно атрофировалось, высохло, как инжир, и только перегоняло кровь, холодную, как и мир вокруг, по веткам синюшных вен.
Кто-то сказал Авис, что её чувства настолько сильные, что они горят, как огонь. Она всегда умела пережить их, сгорев дотла, обратившись в пепел и вновь воспрянув, чтобы сгореть в новом пламени. Её вечный круг был живым, и твари из мира Тьмы видели это. Они не подходили к свету. Они уже не видели очертания Авис – только бесконечное, очищающее, освящающее пламя. И они бежали, прятались, хватались за свою Тьму как за спасательный круг, чтобы не сгореть в нём.
Поэтому она не боялась, что хоть кто-то из них посмеет её тронуть.
Авис искала, но света не было нигде. Если смотреть немного иначе, так, как она когда-то научилась, то душа человека похожа на мотылька. Маленького, животрепещущего, светящегося во тьме, как небольшая лампочка. Но его так тяжело найти в этих руинах…
Хотя даже тусклый огонёк свечки, не заметный в тысячах таких огней, становится прожектором во тьме.
Авис сложила ладони корабликом и что-то прошептала в них, закрыв блестящие глаза. Резко вспыхнул в них огонёк, и вот уже маленький мохнатый мотылёк выкарабкался по узким белым пальцам, перебирая тонюсенькими чёрными лапками. Усики на его голове неуверенно колыхались, огромные чёрные глаза блестели от собственного же света. Крылья, бархатистые и нежные, невесомые, как воздух, чуть дёрнулись, и мотылёк тут же взлетел вверх.
Иногда, чтобы найти чью-то душу, нужно призвать свою. И мотылёк летел сейчас вперёд, то резко взлетая вверх, то плавно опускаясь вниз и кружась над руинами, пропахшими смертью. Это маленькое животрепещущее воплощение не угасшей мечты терялось на фоне огромных зданий, похожих на скалы. Редкие вспышки молний в чёрных свинцовых тучах, лениво подгоняемых ледяным ветром, скрывало свет мотылька, мечтая и вовсе его заглушить.
Светящийся шарик залетел в один из тупиков, порхая невесомыми крыльями, и из окон двух соединённых разрушенных зданий показались несколько жёлтых глаз, в которых, расплываясь в ненависти, плавал свет от мотылька. Авис неуверенно шла за ним, переступая поваленные, давно уже потухшие фонари и металлические балки, которые уже больше ничего в себе не отражали. Там, в конце тупика, заваленная коробками и прогнившими деревяшками, оказалась дверь. Значит, там был не тупик, а жилая часть, чего не видно было издалека. Очертания заколоченных редких окон выше подтвердило эту мысль.
Мотылёк сел на торчащую деревяшку и пару раз сложил крылышки, больше не собираясь куда либо лететь. Авис подошла к нему, надеясь, что он всё же смог найти то, за чем она сюда пришла. Да, существование всё ещё светящейся души мало вероятно, но она верила, что увидит сейчас то, что и хотела.
Лёжа на земле как осенний лист, и даже не шевелясь, маленькая серая бабочка со слабым мерцанием предстала её глазам. Авис много раз видела, как умирают души людей. Насекомые, воплощения их душ, переставали светиться, чернели, словно маленькие угольки и падали замертво на землю, иссохшие и жалкие.
Но эта бабочка была ещё живой. Девушка медленно присела на корточки и тронула её кончиком пальца. Маленькое насекомое дёрнулось и лениво вспорхнуло вверх. Оно пролетело немного вперёд и устроилось недалеко от её собственного мотылька. Значит, душа ещё жива.
Сердце застучало быстрее. Человек, которого она искала, был здесь, недалеко. Он был так близко, как никогда за эти несколько месяцев. Живой. Всё ещё тёплый, как и нормальные люди. Всё ещё способный жить рядом с пламенем.
Вдруг что-то зашуршало внутри дома. Постепенно в доски с силой застучало. Они крепились к стене слишком слабо, поэтому выбить их ничего не стоило. Доски рухнули вниз, подняв вверх столб пыли.
В дверной раме стоял невысокий бледный человек. Он смотрел прямо на Авис тяжёлым непроницаемым взглядом.
***
Оказалось, что выбить эту заколоченную дверь очень легко. Даже сейчас, когда мои силы почти на исходе. В этой пыли, что поднялась от падающих обломков, можно задохнуться. Я пытаюсь разглядеть силуэт, растворяющийся в этой пыли и пламени, но мне это даётся слишком тяжело из-за того, что мои глаза давно не видели света.
Всё это время я пробыл здесь, в этом жутком месте. Мне казалось, что стены этого дома дышат, а теперь они меня не пускают туда, куда мне так хочется. Я рвусь туда, но холодные тонкие пальцы тьмы хватают меня за руки, оставляя тонкие неглубокие порезы на коже и синяки на ногах. Я иду вперёд, но невидимая сила тянет меня назад, а я пытаюсь сопротивляться. Изо всех сил. Это как будто тянуть автомобиль, привязанный к твоему телу за одну верёвку.
Я вижу. Вижу, как в самой середине пламени вырисовывается её силуэт. Она даже не изменилась: всё такая же яркая, красивая и уверенная. Тень сомнения проскальзывает по моему лицу: настолько я боюсь, что всё это мне просто снится.
Я ловлю руками серую бабочку, и она щекочет мои ладони. Её пыльца остаётся на коже, но она светится, а у меня ощущение, будто я намазал руки фосфором. Я жив. Я дождался. Я так долго этого хотел, что сейчас чувствую себя жутко уставшим. Но я иду к Ней, протягиваю руку и разжимаю её. Маленький мотылёк вспархивает, за ним моя бабочка, и они, переплетаясь, подлетают к Ней. Сомнений просто не может быть. Я дождался.
Чувствую, как реальность уходит из-под моих ослабших ног. Я слишком долго ждал.

Part 2

Кроки кричал на неё. Кричал яростно, настойчиво, самозабвенно, как позволял себе кричать на принцессу только он. Его чёрные волосы растрепались и лежали на плечах неровными волнами. Лицо побагровело от злости, а глаза помутнели, как будто их заволокло тонким слоем дыма.
-Ты хоть понимаешь, кого притащила!? – кричал он, не унимаясь, и Авис подумала, что ещё чуть-чуть, и её верный помощник начнёт брюзжать слюной.
-С ним пока всё нормально, - спокойно возразила она, даже не шевельнувшись.
-Вот именно, что «пока»! – прорычал Кроки и плюхнулся на стул, помрачнев, как грозовая туча. Даже молнии сверкали. Авис вздохнула и села напротив, за что помощник наградил её бешеным взглядом. – Глупый поступок. Скоро этот мальчик даже видеть тебя перестанет. Ты не представляешь, какую боль Тварям приносит свет. К тому же такой, как ты.
-Всё будет нормально, - настойчиво повторила Авис. – Он же протерпел столько времени, дожидаясь меня, и не убежал ведь, пошёл со мной, выдержал.
-Всё это бесполезно. Иди, не трави мне душу, - Кроки махнул рукой на девушку и отвернулся всем телом. Авис покачала головой и поднялась, зашуршав складками пышного чёрного платья. Её волосы тут же скатились густыми барашками по спине до пояса.
Когда принцесса скрылась за дверью, Кроки бросил в след тоскливый взгляд. Эта девушка сделала невозможное, открыв ход между мирами, но сделать невозможное ещё раз она не сможет.
Его собственная жена, так долго державшаяся, убила себя в итоге, не выдержав Света своего мужа. Он вёл её к этому самоубийству, потому что не понимал: Тьма уже захватила её сердце. Было слишком поздно.
И этот мальчик. Хороший молоденький мальчик, у которого нет больше надежды. И даже Авис не в силах её вернуть, ведь такие вещи не подвластны даже сильнейшим мира сего.
***
Мальчишка сильно разболелся на следующий же день.
Он был и без того ужасен: его тонкое длинное тело напоминало скелет, обтянутый кожей. Рёбра сильно выпирали наружу, оттеняя кожу. Тонкие руки-спички и шея создавали впечатление иссохших веток, которые могли легко переломиться от одного грубого движения. Мало того, и без того тёмные круги под покрасневшими глазами стали чёрными, нездорово выделяя бледную безжизненную зелень глаз. И всю эту картину дополняли сухие, как солома, седые волосы до плеч, подстриженные так неровно, будто это делали садовыми ножницами. Никто не мог даже предположить, что тому умирающему на глазах мальчику было уже девятнадцать.
Он казался бледным подростком.
Вечером второго дня у него сильно подскочила температура, и он сник, как завядший цветок. Авис велела уложить его на кровать и не отходила весь вечер. Парня знобило: холодный пот выступил на бледной коже, но при слабом прикосновении стало ясно, что он горит, как июльский пожар. Парень дрожал и бредил, говоря какие-то несвязанные предложения, абсолютно лишённые смысла.
Авис не отходила от него даже вечером, меняя влажные тряпки с его горячего лба время от времени.
-Парди, что же с тобой такое, - прошептала она устало, разглаживая сбитую белую простынь под спиной юноши. Глаза девушки налились непреодолимой тяжестью, и постепенно усталость взяла своё. Её горячий свинец сковал все мышцы и предательски расслабил их. Через какое-то время Авис уснула, поникнув головой, и её руки опустились вниз. Влажная ткань, которую она взялась снова прополоскать, шлёпнулась вниз, к ногам в чёрных плетёных туфлях, и это был последний громкий звук, дарованный ночи.
Только ветер шелестел за окном, печально и муторно, как пел панихиду над тем, что не вернуть назад.
***
С каждым днём лихорадка усиливалась. Парди всё не размыкал дрожащих глаз и трясся, как осиновый лист. Простыни и подушка под ним взмокли; маленькая бабочка, спавшая на крошечной бархатной подушечке зелёного цвета, сильно почернела. Постепенно от серой её окраски осталось лишь небольшое пятно на обоих крыльях и жалкая точка на крошечной груди.
Авис запретили входить в комнату. Она стала часто проводить время с Кроки, который понимал, к чему идёт дело. Но как он не пытался объяснить девушке, вбить в её упрямую голову, что надежды нет, что парню станет лучше во Тьме, что он убьёт себя из-за света: всё было бесполезно. Авис злилась, замыкалась в себе, замолкала на целые часы, а порой и вовсе исчезала с глаз, проводя время где-то далеко от замка. В конце концов она знала этот мир куда лучше, чем его новоиспечённые обитатели.
Мир Свет-Пустоши, так удачно открытый девушкой, стал теперь мукой и для неё, и для мальчишки. Этот Парди выглядел сейчас не лучше, чем жена самого Кроки перед самой смертью.
Как только мальчик откроет глаза, он поймёт, что хочет умереть. И нет выхода из этого, потому что Тьма никогда не отдаёт того, что смогла заполучить лишь частично.
***
Я открываю глаза и тут же закашливаюсь. Я даже слышу эти душераздирающие хрипы, срывающиеся с моих губ, и благодарю небеса, что никого нет в комнате. Я чувствую ужасную слабость в теле и невыносимую боль в груди. Такое бывает порой: сердце простреливает так, что боль эта змеёй сползает вниз и жрёт на своём пути все внутренности. И чувствуется, как боль заглатывает их. «Чтоб ты подавилась, тварь» - думаешь, кряхтя.
Огонь полосует мою кожу, он везде, словно я нахожусь в самом эпицентре горящего здания. Мне хочется кричать, чтобы меня забрали, ломиться в двери, пытаться потушить огонь. Но я знаю, что всё это бесполезно.
Этот огонь нельзя зажечь, как простую спичку. Нельзя его и потушить, как затухающий костёр. Этот огонь – огонь надежды, и он обжигает только тех, кто сдался во власть Тьмы и безверия.
Это ужасно. Я тру грудь, но чувствую лишь новую боль и жар собственного тела. Во что оно теперь превратилось? Бледное, худое, и руки с крючковатыми пальцами. Дотягиваюсь до волос: солома. И белые, белые, как грязный январский снег, когда же они только успели так выцвести?...
Поднимаюсь с кровати и пытаюсь добраться до двери, цепляясь за всё подряд. Кровать, тумбочка, шкаф. Ручка двери. Меня тошнит так, что я боюсь, как бы не загадить в этом замке всё это богатство. И всё плывёт перед глазами, от чего я чувствую себя юнгой на маленьком судне во время сильного шторма… всё смазанное, нечёткое, то двоится, то троится. Я всерьёз начинаю бояться за свою психику. Не так ли сходят с ума?
Я пытался доползти до улицы. Какие-то люди перехватывали меня, пытаясь остановить, говорили нечто невнятное, и меня выворачивало наизнанку от боли. Я словно каждый раз чувствовал, как останавливалось моё сердце при их виде. Я даже перестал различать лица: только свет. Сильный свет. Но среди них яснее всего я видел тот, что когда-то считал спасительным: пламя в виде огромной птицы. Только сейчас оно испепелит моё сердце.
Как же мне хочется затушить его к чертям собачьим, как же хочется залить водой это тепло. Мне жарко, я горю, словно бы я не в волшебном мире, куда меня привела та странная девушка, а в Аду. Или я правда в Аду? Мука невыносимая… Это и есть главная черта Ада? Тогда я ближе всех к Демону сейчас. Хочу посмотреть на этого беса, пока все внутренности от дурноты не выплеснулись наружу.

На улице мне не становится легче. Наоборот: ещё дурнее. Теперь я вообще не могу понять, какой вокруг меня свет. Дневной? Или от этих ужасных демонов? Я тащусь куда-то прочь, по избитой тропе. Не знаю, куда она ведёт, но все дороги ведут на небо, как не крути. Или в соседний сад, это с какой стороны посмотреть.
Я вижу прореху среди деревьев и жирных зелёных кустов. Там вроде поляны с небольшой лавочкой, а рядом широкий блестящий пруд. Я падаю на сырую траву ничком и вдыхаю её аромат, перебиваемый луговыми колокольчиками. Тут красиво.
Через какое-то время, слепой от боли, я всё-таки замечаю лилии на озере. Когда-то они нравились мне. Но я не люблю цветы. Мне жалко эти красивые бутоны: они так легко разрушаются, когда их срываешь, и даже красота не спасает их от смерти. Заслужили ли они, эти жалкие цветы, чтобы люди дарили друг другу их трепещущие трупы? Глупые. Зачем так стараться прорости из семя, чтобы красоваться потом, влажным и мёртвенно-красивым, в прозрачных гробах-обёртках с вьющимися лентами?
Новый приступ боли пронзает меня, как электрошоком. Я сгибаюсь, и, кажется, кричу. Все мысли выбивает из головы, будто ударом тяжёлой кувалды. Чёрная, как сажа, бабочка пролетает мимо моего перекошенного от боли лица и садится на лавочку. Её крылышки сгибаются и разгибаются, словно заведенный механизм, она вот-вот превратится в пепел. Я знаю: это мой Свет. Каким же уродливо-грязным он теперь стал…
Боль, невыносимая боль. Я знаю: всё дело в этой бабочке. Убей я её, и меня не станет… не станет и боли. Моя рука тут же прошлась по сырой траве и, наткнувшись на булыжник, остановилась. Подавив приступ тошноты, я сажусь прямо перед бабочкой, доверчиво вытянувшей в мою сторону усики. Камень легко оказывается прямо над ней, и я с силой опускаю руку.
***

Ветер смело и дерзко бил прямо в спину, подгоняя вперёд, не давая и шанса отступить.
Авис опустилась на самый край обрыва и свесила ноги, чиркнув подошвами сапог по изодранной в клочья земле. Рядом с ней, неуверенно переступая с ноги на ногу, всё же решился сесть и Парди. Роса со свежей зелёной травы намочила его кофту, и он недовольно поёжился.
Авис больше не была похожа на пламя. Она была такой, какой парень её и запомнил: обычной симпатичной девушкой с задумчивым отрешённым взглядом, такой же, как и многие другие. Но невероятная притягательная сила и чувство уверенности не покинули её даже в этом необычном мире.
Лениво повисли на небе белые с примесью серого облака, потянувшись своими рваными неровными краями вниз, к земле. Алое толстое солнце, похожее на кусок икорного масла, плавившегося от собственного жара, заходило за высокие одинокие горы, гордые главы которых венчали всё те же куски облаков. И солнце оставляло свои красные лучи на небе, делая похожим его на израненное тело.
Парди смотрела вперёд. Он видел, как за горой, в сгустке земных неровных хребтов, из небесной ало-серой воронки вытягиваются вниз розовые, с молочными завитками, рукава. Они жалостливо тянулись вниз, становясь всё тоньше и тоньше, то исчезая, расплываясь в знойном воздухе, то вновь закручиваясь до самого низа. Вихри скрывались с глаз внизу, в бездонном обрыве, куда уставшие могучие горы устремляли свои бесконечные подножия.
И всё это было алым, розовым, молочным, всё это освещалось огромным жарким солнцем, которое никогда не зайдёт. В этом мире бесконечность и вечность становились синонимами.
-Сюда можно попасть лишь однажды, - пояснила Авсис, закрыв глаза, - выйти отсюда тоже можно, но простые души теряют при этом право зайти сюда вновь. Это единственный мир, в котором ты не будешь чувствовать боли… Так уж он устроен.
-Это Рай? – Парди покосился на неё, но Авис лишь улыбнулась:
-От Рая нет ключей даже у меня. Это мир Заходящего Солнца. Сюда попадают лишь те, кто переступил порог Жизни. Я – исключение, я хранитель ключей от всех этих миров, и мне можно заходить сюда десятки раз. Для обычной души дверь в этот мир открывается лишь однажды.
Парди вздохнул и поник, от чего его спина стала круглой. Его глаза заволокло дымкой задумчивости и тоски, причину которой он пояснил сам:
-Но если я останусь здесь, то уже не смогу покинуть это место? Это значит, что я никогда больше не смогу быть с тобой…
Авис грустно улыбнулась, оторвав взгляд от созерцания манящей чёрной пропасти, на краю которой она сидела:
-Здесь не так уж и плохо. Найди тех, кого знал, и тебе станет легче. Я буду приходить к тебе, если обещаешь ждать.
-Как ты предсказуема, - с укором посмотрел Парди, потом, оперевшись на руки, поднялся и выпрямился во весь рост. Огромный белый свитер с шорохом опустился вниз.
Парди подошёл к лестнице, ведущей прямиком в пропасть. Он оглядел её: выполненная из белой кости, лестница выглядела очень непривычно и светло. Резные перилла с тоненькими фигурками ангелов ползли вслед за круто бегущими вниз ступеньками и исчезали во тьме, словно растворяясь в серо-розовом тумане.
-Тогда… я пойду? – Парди обернулся назад, положив руку на гладкую холодную поверхность перилл. Авис подошла к нему и крепко обняла:
-Я буду скучать.
-Я тоже, – через некоторое время сдавленно ответил парень и направился вниз по глухим ступеням, неслышно касаясь их подошвами обуви.
Тоскливо шуршала трава под ногами. Авис проводила взглядом Парди, и, как только он ушёл, исчезнув в призрачной дымке неизвестности, открыла межмировой ход. Рой дверей, выскользнув из тьмы, вновь выстроился перед ней. Авис открыла одну из них и зашла, утонув в мерцающем свете.
***
Кроки зря думал, что у неё ничего не получится. В этом мире Авис наконец нашла чашу, которую искала. Это – её главный ключ, который она столько времени пыталась найти. С его помощью девушка наделит своей силой нового ученика и даст ему право перемещаться в мирах так же, как это делает она.
В конце концов, думать над тем, кого Авис выберет в ученики, уже не приходилось.
В конце концов…
[699x524]