Автор - Ю. Иванов, 1979 год.
Документальная повесть.
"С первого часа Великой Отечественной войны и до последних ее выстрелов самоотверженно сражался с врагом герой этой повести Семен Антонович Глущенко. Автор рассказывает о его юношеских годах, начале военной службы, о нелегких фронтовых дорогах, которые закончились у него в столице разгромленного рейха."
Только вот эта аннотация ничего не говорит об этой книге... только имя главного героя.
Мне очень понравлось. Не знаю, отчего, наверное, дело в том, что она застваила меня не просто прочесть, принять к сведению информацию, что-то запомнить, но и почувствовать что-то. Со мной такое бывает нечасто.
Преимущество перед тем, что я читала до этого - художественность. Не просто перечисление фактов, героев и партруков, а настоящая история. Живые люди, а не имена и награды.
ИМХО, написано так, что в одном месте я... я не просто почувствовала беспокойство, шок, но и это проявилось внешне. Просто выражение лица сильно изменилось, удивленно-обеспокоенным стало...
Мне очень нравится эта книга. Еще не всю прочла, но она маленькая - примерно 200 страниц текста, сама книга примерно с коробочку для диска. :-)
Еще раз скажу - я очень довольна книгой. Если вдруг (да, я знаю, это маловероятно, но чем черт не шутит) появится желание почитать о войне - советую брать не задумываясь.

Язык немного отличается от того, что сейчас используем мы, но совсем немного...

Рассказ седьмой. Один против многих.

Передышка была короткой: рука совсем поправилась, никакой боли не чувствовалось; закаляя руку, Семен по утрам по нескольку раз поднимал двухпудовую гирю. Отлично! Левой — столько же, сколько и правой. Пора к себе в часть, к самолетам. Спал и видел, как стоят на летном поле, как, туго гудя двигателями, катятся и, оставляя за собой легкую, крутящуюся пыль, взлетают истребители. Синее небо рвется навстречу; синий, бескрайний небесный океан расстилается, расплескивается перед тобой во всю свою необъятную ширь.
— Еду к себе, – в один из дней сказал Семен. – Сбор!
— Неделю ж тебе еще отдыху-то,— загрустила мать.
— Будет в мире поспокойнее, тогда и доотдыхаю,— смазал Семен.— Ну не печалься так.
Сам же сказал: неспокойно в мире, сам же сказал... Ах, сынок!

Коротенькой была передышка, чуть больше года. Летчик-истребитель Семен Глущенко и его друг Иван Рогожин летали все на тех же «ишачках», проходили свою службу в родном истребительном полку, который вначале дислоцировался под Каунасом, а потом — в Черновцах, Сколе и Стрые, красивых зеленых и солнечных городах Западной Украины, только что влившейся в Советскую страну.
...Июнь сорок первого. Маленький, тесный, зажатый двумя крутыми холмами аэродромчик под городком Стрый. Совсем недавно на этом аэродроме базировались чужие самолеты. Еще и сейчас в самом дальнем его углу громоздились разбитые, полуразобранные «фарманы», старенькие, тихоходные машины. Скоро и они пойдут в металлолом.
Напряженное было время. Что ни день — полеты, отработка фигур высшего пилотажа, учебные бои, полеты на «потолке» и возле самой земли, чуть не касаясь «брюхом» верхушек деревьев. И патрульные полеты вдоль границы. Спокойная и чарующая лежала внизу земля: зеленые лоскуты полей, щетинистые холмы, серебристые ленты рек и ярко-синие пятна озер. Мирно, спокойно внизу! Но отчего –не покидает тебя чувство какого-то тревожного ожидания? Опасностью и тревогой веяло с той стороны границы. В один из дней они наблюдали с Иваном Рогожиным продвижение крупной автомобильной колонны. Направление — вдоль границы. В другой вылет приметил десяток танков. Замаскированные, прикрытые срубленными деревьями, они притаились в лесочке, в каком-то полукилометре от границы. Зачем? В очередном полете, когда они шли параллельно границе, по ту сторону, в чужой зоне, показались два самолета с черными крестами на фюзеляжах и свастикой на хвостовом оперении. Немецкие «мессеры». Развернувшись, они. пошли на той же высоте — зелено-серые стремительные воздушные рыбины. «Ч-черт, хорошие машины, — думал Семен, разглядывая «соседей»: кабина закрыта, значит, ветер не лупит тебя в физиономию, не ревет, не гудит вокруг головы... Кажется, у них и скоростенки прибавилось, и рация наверняка имеется, а на-И-16 еще только собираются ставить». И чтобы проверить это, он прибавил газу, а потом повел машину на предельной скорости.
Хорошо, что Иван понял его намерение, наблюдал за немцами. Отстанут или нет?
«Мессершмитты» ринулись вперед и в считанные мгновения догнали «ишачков» и опять пошли параллельным курсом. Семен выжал газ до предела. И-16 отдавал все свои силенки, но чертовы «мессеры» шли рядышком, не отставая. И вдруг легко, будто играючи, ушли вперед, рванулись в ревущую синеву, как будто включили ещё по одному, резервному двигателю. Семен раздосадованно ругнулся и ударил кулаком по приборной доске: «Ишак, самый настоящий ишак», — зло подумал он о своем самолете и увидел, как «мессеры» разворачиваются. Догнали. Опять идут параллельным курсом. Еще некоторое время они летели вдоль границы, потом ушли в глубь территории, на запад. Солнечно всплеснулись узкие, как ножи, крылья «мессеров» и будто растаяли в разогретом солнцем воздушном мареве.

Скорость, вот что нужно истребителю! Огневая мощь и скорость. На аэродроме поговаривали о том, что вот-вот прибудет новая техника. Более мощная, более скоростная. И вскоре появилась первая из новых боевых машин: в один из дней на аэродром опустилась легкая на вид, можно сказать изящная по конструкции, серебристая машина. Это был новый истребитель Як-1. В тот же вечер в тесном, душном клубе собрался летный состав полка. Командир, сказав несколько вступительных слов, предоставил трибуну пилоту нового самолета, сухощавому, энергичному в движениях, уже немолодому летчику.
— Краткая характеристика машины,— начал летчик резким, будто звенящим голосом: — Вес — две и девять десятых тонны, скорость — пятьсот восемьдесят километров в час...
По залу пронесся удивленный гул: вот это скорость! А вооружение?
— Вооружение — два пулемета калибра семь шестьдесят два и двадцатимиллиметровая пушка.
И опять оживление в зале, довольные возгласы, скрип стульев: пушка! И два пулемета — это просто здорово!.. Потом в зале стало тихо. Летчик сказал о том, что машина легка в управлении, быстро набирает скорость, что находится на уровне лучших образцов современной авиационной техники. В ближайшее время на аэродром поступит еще несколько таких машин и начнется обучение полетам на них. Затем летчик сообщил, что ему довелось летать и на новейшем немецком истребителе «Мессершмитт-109». Оказывается, мы закупили в Германии несколько истребителей и бомбардировщиков различных типов. И наши пилоты «облетали» их опробовали в воздухе.
— «Мессер» — отличный, грозный самолет, та,— говорил летчик.—Это совсем не тот сам которым нам приходилось сталкиваться в Испании, а также на Карельском перешейке. Тот истребитель Ме-109В, с двигателем мощностью шестьсот, сил развивал скорость не более четырехсот семидесяти километров. На новом «мессере» поставлен другой движок, и мощность у него — тысяча сто сил. А отсюда и скорость — пятьсот семьдесят километров в час! И — пушка!
— Иван, мы такие и видели с тобой,— сказал, наклонившись к Рогожину, Семен.— Как считаешь?
— Это точно, Сема. Но ничего, вот и наш Як-1…
— Они-то у немцев уже в воздухе, буркнул Семен.— Уже на вооружении, Ваня.
— И все равно: наш «ишачок» более маневрен.
— Маневренность может спасти, Ваня,— сказал Семен.— Но биться на равных с таким «мессером» на равных будет трудно.
— А мы будем держаться, Сема,—засмеялся Иван.— Держаться!
Июнь. Двадцать второе. Едва занимался рассвет, когда со многих аэродромов поднялись армады фашистских бомбардировщиков. Завывая моторами, нагруженные бомбами, они приближались к нашей земле. Все было тщательно продумано, спланировано. На сотнях карт были отмечены города и городки, порты и базы, аэродромы и казармы, на которые из серого утреннего рассвета обрушатся бомбы. Внезапность и мощь удара!
Казарма вздрогнула, со звоном посыпались вы стекла, с треском и грохотом на спящих людей падали вырванные взрывной волной рамы. Что такое?! СеменГлущенко открыл, глаза и первым делом взглянул на часы. Было четыре часа тридцать минут. Новый взрыв, еще и еще. Чьи-то крики. Скорее на аэродром!
Столбы земли, космы дыма: горят склады с горючим. Мелькают фигуры. Топот ног, выкрики. Искаженные страхом и отчаянием лица: что это? Почему бомбят? Кто бомбит? — Самолеты горят!
— Иван! За мной!
— Тут я... Быстрее на аэродром.. Фашисты, гады, бомбят!
Взлетная полоса будто вспахана. Черными, дымящимися провалами зияют воронки… Кто-то лежит, кто-то ползет по полю… Захлебываются счетверенные зенитные пулеметы; гулко, раскатисто ахают зенитные пушки. Взрыв! И бешеное пламя бьет нестерпимо ярко, жгуче: взорвалась цистерна с бензином. Расплываясь по земле, огонь стремительно течет по летному полю, подбирается к самолетам. Жара, духота. Пот заливает лицо. Но вот и машина. Механик — какой он молодец! — уже возле самолета, раскинул руки с лямками от парашюта, ждет. Есть! Парашют надет… Рывок — к тело легко и привычно будто впаялось в сиденье. Ревет двигатель. Пылает самолет справа. Пылает позади. Треск и гул многих голосов в шлемофоне.
— Взлетай, Сема! — послышался голос Рогожина.— Побыстрее!
Самолет катится, как по картофельному полю: взлетная полоса завалена комьями вывороченной земли. Воронка! Чуть не ухнулся в нее. Почувствовав, как лоб стал мокрым от пота, Семен резко отвернул, проскользнул рядом с воронкой и взлетел. Увидел, как мимо его машины пронеслась пулеметно-пушечная трасса: «мессер» бил, пытался расстрелять его еще на взлете.
Тугой, едко пахнущий дымом воздух врывался в кабину. В воздухе — не на земле! Теперь он — боец! Семен выровнял машину, осмотрелся: внизу все пылало. Горел маленький, уютный городок Стрый. «Сволочи, скоты...— подумал Семен.— Бьют по мирному городу, по спящим женщинам, ребятишкам...» Сколько их!.. Над городом и аэродромом крутился большой косяк бомбардировщиков. Машины ходили по кругу. Одни вываливались из этого круга и, опустив вниз нос, устремлялись к земле. Сбросив бомбы, набирали высоту, а за ними другие машины входили в отвесное пикирование. А сверху кружили «мессершмитты».
— Ваня, слышишь меня? — вызвал Глущенко.
— Слушаю, Семен.
— Атакуй, Ванюшка! Вон того! Выходит из атаки, видишь?
«Юнкерс-87» грузно выходил из пикирования. А под ним на земле взрывались бомбы, легким муусором взметались крыши, обрушивались и рассыпались стены домов. Там же люди, люди!
Огненная трасса полоснула фашистский бомбардировщик, угодив по правой плоскости. Полетели лоскуты обшивки. Всплеснулся яркий огонь: в баки попал! Оставляя за собой черный шлейф, круто кренясь на распоротое пулями крыло, самолет пошел к земле.
— Сбили?..
— Падает!
— Добьем? Или сам рухнет?
— Осторожнее, немец справа!
Вражеский самолет прошел над самой головой. Но вот в перекрестии прицела проступили контуры другого «юнкерса».
Грохот. Вой ветра, рев двигателя. И сутолока, толчея голосов в наушниках.
— Миша, прикрой!
— Шнелль, Ганс, шнелль!
— Ах, твою мать!
— Николай, что с самолетом? Ты падаешь!
— Миша, бей их за меня, бей!
— Ч-черт! Ну, фашист, ну, скотина!
— Иван? Иван? Не вижу тебя! — вызывал Семен.
— Топливо на нуле, прикрой при посадке!
— Садись, прикрываю!..
Иван приземлился. Семен пронесся над аэродромом; на летном поле там и тут пылали так и не поднявшиеся в воздух истребители. Развернулся — у него тоже топливо было на исходе — пошел на посадку. Вот трудные минуты! Ты беззащитен. У тебя нет скорости. Ты не можешь увильнуть, уйти в сторону, сманеврировать... Самолет коснулся колесами земли, покатился, и Семен увидел, как справа от него по взлетной полосе ударила пулеметная очередь — «мессер» шел следом, но промазал!
— Сюда! Сюда! — кричал механик. Он бежал рядом с машиной, держался рукой за крыло. Лицо черное, на лбу багровая ссадина.— Сюда!
Едкий запах. Чад. Грохот... Из-за развалин казармы вынесся бензовоз, подскакивая на ухабах, ринулся к самолетам. Показалась полуторка, груженная боеприпасами. Снова взрыв. Столб огня и дыма поднялся метрах в двадцати от самолета; по обшивке ударили комья земли, мелкие камни.
— Потери большие? — спросил Семен у механика.
— Много машин побито на земле,— сказал тот.— В воздух поднялось двенадцать. Сбито наших — восемь...
— Что у тебя с головой?
— А, царапина. Уезжай скорее!..— крикнул водителю. Рыкнув двигателем, бензовоз ринулся прочь от стоянки. Еще один «ишачок» зашел на посадку, приземлился спотыкаясь и тут же загорелся.
Семен прибавил газу, пошел на взлет вблизи горящего «ястребка». От машины полз охваченный огнем летчик. К нему кто-то бежал, а летчик пытался встать на ноги, но все падал и падал... Ну, сволочи фашистские, ну, гады! Только бы не застигли на земле… Только бы подняться в воздух! А где Рогожин? Взлетел ли?
— Рогожин? Рогожин? — вызывал Семен, набирая высоту.
— Я Рогожин, горю, падаю...— услышал он голос Ивана.
— Держись, Иван!.. Выбрасывайся с парашютом!
— Ноги перебиты, ноги...
Взрыв внизу. Огненный столб.
— Иван! Иван! — зачем-то опять позвал Семен.
Кругом, куда ни глянь, фашистские самолеты. Семен бросал машину из стороны в сторону, трассы снарядов проносились над ним, справа, слева, пересекали ему путь. Семен бросался в атаку, но, видимо, плохо прицеливался. У «мессеров» была большая скорость, они ускользали, уходили.
Один! Он остался один над горящим аэродромом, над обломками самолетов, один против «мессершмиттов». Ну что ж, это его «последний и решительный бой». И он с честью проведет этот страшный бой! За своих товарищей. За всех, кто пал в это страшное утро, за пылающий город, за детей, погибших под развалинами домов, за свою прекрасную Родину — в бой! Семен вырвался из ревущей круговерти истребителей и пошел в атаку на летящий справа от него «юнкерс». Он видел, как стрелок бомбардировщика бил по нему из пулемета и в двигатель, фюзеляж, в крылья хлестали трассы, но вел самолет на врага и жал на гашетки, и сам видел, как его пули дырявят обшивку фашистского самолета. Есть. Попал! Фонарь кабины «юнкерса» разлетелся. Убит ли пилот? Бомбардировщик тяжелой серой тушей перевернулся внизу, под его самолетом. И тут Семен почувствовал, что «ястребок» резко теряет скорость. Прислушался: двигатель работает с перебоями. Над ним пронесся «мессер», бил вдогонку.
Двигатель вдруг смолк. Бурое едкое пламя выплеснулось из-под капота. Потом все обволокло дымом. Семен отстегнул ремни, упираясь руками в борта кабины, поднялся и вывалился из самолета. Воздушный поток подхватил его, закружил.
Какая была высота, когда он покинул машину? Кажется, две тысячи метров... «Раз, два, три...» — начал считать про себя Семен... Земля стремительно приближалась... «Двенадцать, тринадцать, четырнадцать...» — Его могут расстрелять в воздухе. Надо суметь раскрыть парашют возможно ближе к земле...
Он опустился на опушку леса. К нему бежали люди, мчалась полуторка. Чьи-то голоса, выкрики, кто-то пожимал ему руку, отстегивали лямки парашюта. Как хочется пить... Прощай, Ванюшка, прощайте все. Сколько времени прошло с той минуты, когда...
Семен поднял тяжелую, непослушную руку и взглянул на часы. Было без четверти шесть. Всего полтора часа войны, а кажется — целая вечность. Черный столб дыма поднимался над лесом. Сквозь него тускло просвечивало красное, будто воспаленное, солнце.


Рассказ восьмой. ЗАСАДА

Страшный, трагический для страны день. Как все это могло случиться, как? Где же была наша разведка? Стиснув голову ладонями, Семен Глущенко тупо глядел в землю. Куда-то шли и бежали люди, громыхала артиллерия, невдалеке слышалась винтовочная пальба... «Разведка... как же так? — размышлял Семен.— Какой страшный, неожиданный удар фашистов...»
Война! В это утро яростный рев войны прокатился от Баренцева моря до Черного. Рушились дома. Десятки тысяч людей, так и не проснувшись, погибли во сне.
Моторизованные и танковые дивизии врага рвались в глубь нашей страны, но не безнаказанно! На отдельных участках фронта фашисты натолкнулись на яростное сопротивление.
В тот день начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер уединившись в своем кабинете, записал в дневнике: «Утренние сводки сообщают, что все армии, кроме 11-й, в наступление согласно плану. Наступление наших войск, по-видимому, явилось для противника на всем фронте полной тактической внезапностью... Части были захвачены врасплох в казарменном расположении, самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать...»
Утром генерал Паулюс, пока еще штабной работник, доложил Гальдеру, что, по заявлению статс-секретаря Вейцзеккера, Англия, узнав о нападении на Россию, сначала почувствует облегчение и будет радоваться «распылению наших сил». Однако при быстром продвижении германской армии ее настроение вскоре омрачится, так как в случае разгрома России позиции Германии в Европе крайне усилятся.
А севернее города Белостока танковая группа гитлеровского генерала Гота, преодолев сопротивление пограничных отрядов, прорвалась через лесисто-озерный район и вышла к реке Неман. Одной из первых форсировала Неман танковая часть, которой командовал полковник Вейдлинг.
…Пройдет время, и Семен Глущенко встретится и с Паулюсом, и м Вейдлингом.
А пока был только первый день войны. Первое ее кровавое утро.
Семен поднялся и осмотрелся. На полянке собралось человек пятнадцать: старшина с перебинтованной наспех рукой, другой он сжимал ствол ручного пулемета; трое пограничников с автоматами; бойцы — некоторые из них были в одних брюках и босиком; мальчик, лет пятнадцати, с двухствольным охотничьим ружьем и девушка с санитарной сумкой.
— Мы ждем,— сказал старшина.
— Чего ждете? — спросил Глущенко.
— Ты — старший лейтенант. Командуй.
-— Я ведь не пехота,— начал Семен и увидел, как напряглось лицо старшины, как сдвинулись его опаленные огнем брови. И сам сдвинул брови, затянул потуже поясной ремень. Скомандовал:
— Старшина! Всех бойцов-одиночек собирать в этом лесочке.
— Есть! — радостно отозвался старшина.
— И мелкие группы — тоже,— продолжил Глущенко.— Бойцам привести себя в порядок и подготовить оружие к бою. Пограничники, ко мне!
Все трое подошли, поправив ремни, гимнастерки, встали по стойке «смирно». Семен оглядел их — гимнастерки в копоти и кирпичной пыли. У одного бойца левый рукав гимнастерки оторван, и им замотана кисть правой руки, у второго — глубокая багровая ссадина на лбу, у третьего, кроме своего,— короткий немецкий автомат. Семен протянул руку, и пограничник, сняв автомат с плеча, подал ему. Проверив обойму, а была она полна патронов, Семен крикнул:
— Инструктор! — Девушка встрепенулась, подбежала.— Раненым сделать перевязки. Ясно? Вы двое — со мной, в разведку.
— Можно и мне? — спросил мальчик. Правое ухо у него было в черной, запекшейся крови, карманы угловато топорщились. «Патроны для ружья»,— подумал Семен.
— Я местный, я тут все хорошо знаю,— торопливо проговорил паренек.— Они всех моих убили! —выкрикну л он.— И отца, и маму...— голос его сорвался, по черному от пыли лицу побежали светлые дорожки.
— Хорошо,— сказал Семен и, подойдя к мальчику, обнял его за плечи: — Вперед, ребята!
Вел группу мальчик. Видно, он действительно отлично знал эту местность — шел легко и быстро, выбирал такой путь, чтобы быть менее заметным: овражки, густой кустарник. Вот остановился, помахал рукой: сюда!
— Дорога из города,— сказал он. —Пусто… Никого.
Глущенко глянул вправо, влево. Солнце уже поднялось высоко, и разогретый им воздух как бы клубился над пустынной дорогой. Валялась вверх колесами грузовая автомашина, вокруг нее — какие-то папки, бумаги. Лежала набоку детская коляска, а дальше — смятая, наверно автомобильным колесом, кастрюлька. Дорога была пуста. Но надолго ли?
— Засаду бы! — прошептал один из пограничников, смуглый, кареглазый парень,— Сейчас они подойдут. Ох и вжарить им тут можно!
— Быстро назад! И привести всех, кого собрал старшина, сюда,— приказал Глущенко.
Козырнув, пограничник нырнул в кусты. Мальчик сжимал руками ружье, сузившимися глазами глядел на дорогу. Он икал, как наплакавшиеся дети, и икоту, стараясь сдержать икоту, стискивал зубы. «Хорошим бойцом будет», — подумал Глущенко и опять обнял мальчика за плечи. Тот на мгновение прильнул к нему, прижался щекой к комбинезону, а потом пошевелил узкими, мальчишескими плечами: пустите.
— Держись,—сказал Глущенко.— Ты отомстишь…
— Картечь у меня. Как на волков,— пробормотал мальчик и опять икнул.— Сам умру, но отомщу!
Послышался топот многих ног, шорох и треск веток, шумное дыхание. Замелькали раскрасневшиеся от бега лица, руки, сжимающие винтовки. Ого, сколько насобирал старшина — бойцов пятьдесят!..
— Пятьдесят три человека,— сказал старшина.— Сорок шесть винтовок, пять автоматов, один ручной пулемет и один станковый... Тридцать гранат.— Он передохнул и возбужденно, с надеждой, спросил: — Засаду сделаем?
— Сорок человек — на эту сторону,— быстро сказал Глущенко.— И станковый сюда. Остальных — на ту, чуть вперед. С ручным.
— Сам пойду,— произнес старшина.
— Хорошо. Будешь бить вдоль дороги, когда ударим мы. Отсекать, не пускать на ту сторону леса.
— Вижу какое-то движение в нашу сторону, — сказал пограничник.
— Старшина, забирай людей! — приказал Глущенко.
Тот быстро отобрал пятнадцать человек и, перебежав через дорогу, ушел вдоль нее чуть вперед.
Глущенко осмотрел свое «войско». Бойцы столпились вокруг него. Все разные, молодые и не очень молодые. И такие все похожие! Потому что каждый из них думал одно: «Я жажду боя с подлым врагом. Я хочу отомстить за погибших товарищей. Хочу показать, что я не трус, что я не бежал с поля боя!» Не надо было никаких речей. Нужен был бой. Глущенко скомандовал:
— Рассыпаться вдоль дороги. Без команды — не стрелять! Пулемет сюда, за это дерево.
Пыль. Рокот моторов. Мальчишка лежал рядом с Глущенко и все икал. Рокот многих двигателей накатывался. Ощущалось, как подрагивает земля. Показалось несколько мотоциклов с колясками. На колясках — пулеметы. У солдат — надвинутые на глаза каски, расстегнутые куртки, закатанные до локтей рукава. Следом за мотоциклами ехали зеленые в желтых пятнах грузовые машины. В них сидели и стояли фашисты. Сквозь рокот двигателей слышались громкие голоса: песни поют.
Мотоциклы прокатили дальше. «Не упустил бы их старшина»—с тревогой подумал Глущенко. — Там — три пулемета... И не ударил бы по ним раньше времени.
Мимо затаившихся бойцов, вздымая колесами пыль, прошла первая машина, вторая. Показалась легковая, очевидно штабная. За стеклами мелькнули высокие фуражки: офицеры. Пора! За товарищей, за друзей, погибших в боях, за Ванюшку…
— Огонь!
Трескучий яростный грохот пулемета и винтовок распорол лесную тишину. А-ах! А-ах!..-рядом с Семеном ружье мальчишки, В-ва!.. В-ва!.. — рвались гранаты. Пыль, дым, всплески огня. Первая машина, круто вильнув, съехала в кювет и перевернулась. Рыскнула и ударилась в дерево штабная машина, одна из ее дверок распахнулась, и на дорогу, переломившись, вывалился офицер. Его фуражка отлетела в сторону. Грохот, крики, стоны, ругань. Из легковой машины выскочил еще один офицер и, оборачиваясь, отстреливаясь из пистолета, петляя как заяц, побежал через дорогу в лес.
— Куда? Ах ты?! — закричал мальчишка бросился вдогонку.
Остановился посреди дороги, приложился, нажал на спуск. Офицер плашмя рухнул на дорогу. Мальчик обернулся, что-то закричал и вдруг сам, изрешеченный автоматной очередью, упал на спину. Из карманов высыпалось несколько патронов и «зажигательное» стекло.
Страшный короткий бой. Пять или шесть стояли на дороге, лежали перевернутые в кювете. Сухо рвались в их кузовах патроны. В пыли там и тут виднелись убитые. Кто-то полз, загребая окровавленной рукой, будто плыл по воде. Санитарка оттащила мальчика в кювет, за ним протянулась по дороге широкая черная полоса. Глущенко глянул на колонну — из машин, остановившихся на дороге, выскакивали солдаты и убегали в лес —и понял: сейчас они будут обходить засаду. Оттуда, от автомашин било несколько пулеметов: момент внезапности миновал, враг уже пришел в себя, его превосходство в силах явное, пора уходить.
—Что с мальчиком? — спросил Глущенко, наклоняясь над бледным лицом. — Жив?
— Убит, — ответила девушка и всхлипнула.
— Всем за мной! — скомандовал Глущенко. — Уходим. Быстро, быстро!..
Стрельба затихала. Поредевший отряд, — а осталась в нем после боя половина бойцов — быстро уходил в глубину леса.