глава 2. Долина, где господствует тьма.

Вскоре наступило утро, и солнце вошло в свои законные права. Тьма спала с деревни, и практически все искрилось в лучах небесного светила. По ясно-голубому небу проплывала легкая пенка – нежно-белые облака. Прохладный ветер трепал макушки деревьев и шуршал колосьями в поле. Казалось, ничего не было, словно мир забыл о той тьме, что накрыла ночью эту деревушку. Жители потихоньку выползали из своих домов. Лишь в одном доме на кровати у окна сидела, обхватив колени руками, девушка. Для нее все, произошедшее ночью, сохранилось в памяти, и мысли тяготили ее. Видимо, здесь и стоит описать ее как личность.
В общем, внешний вид ее вполне гармонировал с состоянием души. Сама она относила свой стиль к классической готике. Часто этот выражалось в корсетах, длинных юбках... То есть в стиле викторианской эпохи. Но порой это были и очень короткие, кожаные юбки, черные, сетчатые чулки, сапоги на очень высокой платформе, ошейник с шипами, цепи... Все это подчеркивало неестественную бледность ее кожи. Яркий вамп-имидж часто отпугивал людей. Собственно, ей это даже нравилось. Это отсеивало ненужные кандидатуры в общение. Но и из-за этого с каждым разом друзей становилось все меньше. Тупые, низкие и безвольные людишки, которым интересна только выпивка. А этого ей хватало и дома.
Ситуация дома была ничем не лучше. Родители давно развелись, и это несколько отложило свой отпечаток на психике девушки. Мать вместе с отчимом часто пили, и это отложилось яркой неприязнью к обоим. В общем-то отношения между Сольвейг и ее матерью сложились довольно странные. Это был просто замкнутый круг: мать действовала ей на нервы, повторяя ее имя в пустоту, просто чтобы позлить дочь; девушка, раздраженная подобными действиями, часто психовала, высказывала все, что думает о матери и ее «кабеле». Собственно, все как обычно. И никакого нигилизма, никакой проблемы «отцов и детей». Просто ярая ненависть пробужденная ошибками прошлого.
Отца же она любила и уважала, но боялась переехать к нему из-за суровости его характера. Часто он был с ней строг и доводил до слез, но она отдавала себе отчет в том, что в некотором роде заслуживает этого. А в остальном это был милейший человек: в меру мудрый, в меру веселый. Пожалуй, это был единственный человек, который принимал ее такой, какой она была, не пытаясь ничего в ней изменить. Часто, конечно же, он ошибался, говоря о ее характере, принципах... Но ведь не каждому дано разглядеть истинную душу за шипами...
Итак, она сидела в своей комнате, снова и снова прокручивая в памяти моменты прошедшей ночи. Это было ужасно и казалось сном. Но ведь Анабель тоже помнила эту тьму. И этот парень, так резко исчезнувший в поле, а потом появившийся в лесу. Она была уверена, что это был один и тот же человек. Она смутно припоминала, что в детстве их с сестрой пугали историей о злом колдуне, который якобы несколько раз в год покрывает землю тьмой, а за ее пределами всю ночь резвятся ведьмы. Поговаривали, что он был сыном Дьявола или воображали самим Сатаной, доподлинно этого не знал никто. Да и имен у него хватало. Кто-то называл его Люцифером, но чаще всего ему приписывали имя Тьмы, которую он нес. С самого детства всех приучали бояться имени Шэдоу.
Внезапно и слишком резко распахнулась дверь. Сольвейг повернула голову на шум, но тут же отвела взгляд в приступе тошноты. Да, примерно такими симптомами приветствовался приход матери.
- Сольвейг! – вскрикнула мать, но ответа не последовало.
Тогда она быстрым шагом пересекла комнату и, схватив ее за шиворот, поставила дочь перед собой на ноги. Та лишь безразлично провела взглядом по комнате. Рядом беспокойно топталась сестра, опустив взгляд в пол. Ну конечно, иначе и быть не могло. Трепушка! Но Сольвейг ее не винила. Все же она этого не хотела, просто часто язык ее не слушался.
- Сколько раз тебе говорить, чтобы ты никуда не ходила ночью?! – не унималась мать.
- Не смей мне указывать! Я уже не маленькая, - спокойно ответила девушка, но в этом спокойствии ярко проступили нотки угрозы.
В следующие мгновение из носа по губам девушки струилась кровь, а сама она лежала на полу. Утерев кровь и презрительно глядя на мать, она поднялась на ноги.
- А вот это ты зря...
***
Яркий солнечный день. Все пробуждалось от ночного сна. Пение лесных птиц разносилось по всей округе. Ветерок шутливо носился по деревушке. В общем, все возвращалось в спокойное русло, размеренное течение жизни. Единственным нюансом этой картины была девушка, которая бежала все дальше, не видя ничего перед собой. Слезы ручьем текли по ее щекам, размывая косметику. Слезы боли, отчаяния, обиды... Жизнь ломается на глазах! А на устах один вопрос: «За что?».
Вся жизнь – сплошные лишения. Обет безбрачья она наложила на себя сама. Общения лишили остальные. Всю жизнь она старалась оберегать от горькой правды жизни тех, кто был ей дорог. Но все ее оттолкнули, называя эгоисткой. Это сделало из нее циника. Теперь как бы ни пытались они вновь с ней сблизится, ей было смешно. Смешно над их глупостью. И выход, казалось, был только один – бежать, бежать как можно дальше, бежать без оглядки...
Сольвейг не замечала ничего вокруг, просто бежала, изредка натыкаясь на кого-нибудь. Остановиться ее заставила лишь резкая смена «времени». Она совсем забыла ему счет и, вполне, могла бы не заметить, как началась ночь. Но, обернувшись, она удивленно вздрогнула, заметив, что всего в нескольких шагах тянется яркая полоска теплого, ясного дня. Словно у этой границы, между днем и ночью, столкнулись два абсолютно разных мира.