9

После этой встречи времени прошло порядочно. Каждый вечер я проводил за стойкой в «Гнезде малиновки». Читал что нибудь, время от времени косясь на входную дверь. Однако Симамото больше не приходила. Меня начала грызть мысль: не ляпнул ли я тогда что нибудь не то? Сболтнул лишнего, не иначе, вот она и обиделась. Я прокручивал в голове каждое свое слово, сказанное в тот вечер, вспоминал, что говорила Симамото, но так ни до чего и не додумался. Неужели, я все таки ее разочаровал? Очень может быть. Такая красавица, больше не хромает. Что особенного могла она во мне найти?
Год неудержимо катился к концу, промелькнуло Рождество, за ним новогодние праздники. Незаметно пролетел январь, и мне стукнуло тридцать семь. Я перестал ждать и лишь изредка наведывался в «Гнездо малиновки». Там все напоминало о Симамото, и приходя туда, я всякий раз начинал озираться по сторонам, надеясь ее увидеть. За стойкой открывал книжку и уходил в свои мысли – ни о чем, просто так. Мысли расползались во все стороны, не давая сосредоточиться.
Она сказала, что я ее единственный друг, что у нее больше никогда таких друзей не было. Ну я, понятное дело, обрадовался, размечтался, что теперь опять будем дружить. Так много хотел ей сказать, узнать, что она думает. «Не хочешь о себе рассказывать? Пожалуйста, не имеет значения. Хватит с меня и того, что я снова тебя увидел, могу с тобой говорить».
Но Симамото все не было. Может, очень занята и никак не выкроит время для встречи? Это за три то месяца? Предположим, она действительно никак не может ко мне выбраться, но позвонить хотя бы могла! В конце концов я решил, что она просто обо мне забыла. «Кто я для нее? Подумаешь, сокровище!» – хмыкал я, а сердце болело, будто в нем открылась маленькая язва. Не надо было ей такого мне говорить. Есть слова, которые остаются в душе на всю жизнь.
Но вот как то вечером в начале февраля она появилась. Опять шел дождь – ледяные капли неслышно падали с неба. У меня были какие то дела в «Гнезде малиновки», и я пришел пораньше. От зонтиков собравшихся в клубе посетителей пахло холодным дождем. В тот вечер с нашим трио выступал довольно известный тенор саксофонист, и публика бурлила. Я устроился с книжкой у стойки на своем любимом угловом табурете и не заметил, как Симамото тихо присела рядом.
– Добрый вечер! – услышал я.
Отложив книгу, я поднял голову и глазам своим не поверил. Симамото!
– Я думал, ты больше не придешь.
– Извини, – проговорила Симамото. – Сердишься?
– Вовсе нет. На что тут сердиться? В конце концов, это же бар. Люди, когда хотят – приходят, когда хотят – уходят. А мне только остается ждать, когда кто нибудь придет.
– Все равно извини. Не знаю, как сказать... я не могла.
– Дела?
– Да нет, – тихо сказала она. – Какие там дела. Просто не могла, вот и все.
Ее волосы намокли под дождем, челка растрепалась и прядями прилипла ко лбу. Я попросил официанта принести чистое полотенце.
– Спасибо. – Симамото взяла его и вытерла волосы. Потом вынула из пачки сигарету, прикурила от зажигалки. Ее влажные пальцы мелко дрожали. – Там моросило, я хотела взять такси и вышла в одном плаще. Но пошла пешком... как то так получилось... и шла шла...
– Выпьешь чего нибудь погорячее? – спросил я. Улыбнувшись, она заглянула мне в глаза.
– Спасибо. Со мной все в порядке.
Увидев эту улыбку, я вмиг забыл о последних трех месяцах, наполненных пустотой.
– Что ты читаешь? – спросила она.
Я показал ей обложку. Исторический очерк о конфликте между Китаем и Вьетнамом, возникшем после вьетнамской войны. Симамото полистала и вернула мне.
– Романы больше не читаешь?
– Читаю. Правда не так много, как раньше. Новых почти не знаю. Предпочитаю старые романы, в основном – девятнадцатый век. Перечитываю, что раньше читал.
– А новые чем тебя не устраивают?
– Разочаровываться не хочу. Дребедень читать – только время зря тратить. Меня от таких книжек воротит. Хотя раньше было не так. Времени навалом, читай сколько хочешь, вдруг что нибудь да вычитаешь. Сейчас не то. Жалко времени. Старею, наверное.
– Вот вот. Точно, стареешь. – На лице Симамото мелькнула озорная улыбка.
– А ты читаешь все так же много?
– Всю дорогу. Новое, старое, романы, не романы, ерунду всякую и хорошее. Я не как ты – времени накнижки не жалею.
Она попросила бармена приготовить «Гнездо малиновки». Я повторил заказ:
– Сделай два.
Пригубив коктейль, Симамото чуть заметно кивнула и опустила стакан на стойку.
– Хадзимэ, а почему у вас коктейли такие вкусные? Лучше, чем в других местах.
– Все от старания зависит, – ответил я. – Иначе не получится.
– От старания? Это как же?
– Вот, к примеру, этот парень. – Я показал на молодого симпатичного бармена, который с сосредоточенным видом колол лед. – Я ему очень хорошие деньги плачу. Кому ни скажи – все удивляются. Остальные, кто здесь работает, об этом не знают. За что? Он такие коктейли делает... одно слово – талант. Люди не понимают, а ведь здесь тоже без таланта не обойдешься. Конечно, намешать что нибудь вкусненькое каждый может, если постарается. А если несколько месяцев поучиться да попрактиковаться на клиентах, можно так руку набить, что не стыдно будет за свою мешанину. Так в большинстве баров дело поставлено. И ничего, народ пьет. Но чтобы добиться большего, особый талант нужен. Как для игры на пианино, для живописи, для бега на стометровку. Вот я коктейли очень неплохо готовлю. Изучал это дело, тренировался. Но все равно – до него мне далеко. Те же самые напитки беру, мешаю, столько же трясу в шейкере, а вкус все равно не тот. В чем причина – непонятно. Талант нужен. Ничем другим не объяснишь. Это как искусство. Вот есть черта. Кто то способен ее переступить, а кто то нет. Поэтому талантливых людей беречь надо, от себя не отпускать. Платить им хорошо.
Бармен наш был гомосексуалистом, и у стойки иногда собиралась целая компания геев. Вели они себя тихо, и меня их сборища волновали мало. Нравился мне этот парень. Да и он мне доверял и работал по высшему разряду.
– А вдруг у тебя в бизнесе талант? Да еще больше, чем кажется.
– Чего нет, того нет. Я вообще себя деловым человеком не считаю. У меня два небольших бара, только и всего. Больше не надо, и денег, сверх того, что я имею, тоже не надо. Какой уж тут талант, какие способности? Но ты знаешь, в свободную минуту я начинаю фантазировать. Представляю себя на месте клиента. Воображаю, куда бы мне хотелось зайти выпить и перекусить. Например, неженатый молодой человек до тридцати лет. Куда он пойдет с любимой девушкой? Рисую ситуацию в мельчайших деталях. Сколько денег потратит. Где живет. Когда возвращается домой. Продумываю все варианты. Чем больше думаю, тем отчетливее представляю, как все должно быть устроено.
В тот вечер Симамото была в светло голубом свитере с высоким воротом и темно синей юбке. В ушах поблескивали маленькие сережки. Тонкий, плотно облегающий свитер подчеркивал форму ее груди. Мне вдруг стало трудно дышать.
– Ну что же ты? Рассказывай дальше. – На лице Симамото снова появилась улыбка.
– О чем?
– О своем направлении в бизнесе, – сказала она. – Ты бесподобно рассказываешь.
Я почувствовал, как краснею. Давно со мной такого не бывало.
– Да нет у меня никакого направления. Просто я давно к этому привык. С детства что нибудь выдумываю, воображаю. рисую в голове картину и начинаю постепенно выписывать детали. Здесь подправить, тут изменить. Что то вроде моделирования. Я тебе уже рассказывал: после университета долго сидел в издательстве учебной литературы. Еще та была работенка – скукотища смертная. Какое там воображение? Кому оно нужно? От такой работы любое воображение на корню завянет. Тоска, на работу идти неохота, а что делать? Казалось, я задыхаюсь, усыхаю на рабочем месте, и скоро от меня ничего не останется.
Я отхлебнул коктейль и оглядел собравшуюся публику. Кворум неплохой, особенно если учесть, что на улице льет. Саксофонист убирал в футляр свой инструмент. Подозвав официанта, я попросил вручить музыканту бутылку виски и предложить поужинать.
– А здесь все иначе. Без воображения не проживешь. И потом, любую идею тут же можно опробовать в деле. Ни совещаний, ни начальства. Никто не грузит примерами, что и как надо делать, никаких тебе указаний из министерства образования. Ты когда нибудь в фирме работала?
Она с улыбкой покачала головой.
– Не приходилось.
– Считай, повезло. Для меня это что то несовместимое. Думаю, для тебя тоже. Я это прекрасно понял за восемь лет, что там проработал. Восемь лет ушло впустую. Причем, лучших. Целых восемь лет выдержал! Но с другой стороны, я вот что думаю: не было бы тех лет – может, и это дело бы не пошло. А оно мне нравится. Два бара. Но иногда начинает казаться, что они тоже – просто фантазия, плод моего воображения. Воздушные замки. Я рассадил в них цветы, соорудил фонтаны. Все устроил по высшему разряду, совсем как в настоящей жизни. Люди сюда приходят, выпивают, слушают музыку, разговаривают, потом уходят. Почему они каждый вечер здесь собираются? Сидят, пьют, столько тратят? Как думаешь? Потому что каждому – одному больше, другому меньше – нужен выдуманный, ирреальный мирок. Они приходят, чтобы посмотреть на красивый, парящий в воздухе замок, найти в нем свой уголок.
Симамото вытащила из крошечной сумочки пачку «Сэлем». Зажигалку достать не успела – я опередил ее, чиркнув спичкой. Мне нравилось, как она прикуривает от моего огонька, щурится, глядя на колеблющийся язычок пламени.
– Хочешь, признаюсь? Я за всю жизнь ни дня не работала, – сказала она.
– Совсем?
– Совсем. Ни временно, ни постоянно. Никак. У меня на работу аллергия. А ты так говоришь о своих делах... я тебе страшно завидую. Со мной никогда не было, чтобы мысли такие в голове... Я всегда одна, сижу и читаю. Единственное занятие. И одна забота – как деньги потратить.
С этими словами Симамото повернулась ко мне и вытянула вперед руки. На правой она носила два тонких золотых браслета, на левой – золотые часы, очень дорогие на вид. Она долго держала руки передо мной, словно демонстрируя образцы выставленного на продажу товара. Я взял ее руку и стал разглядывать браслеты на запястье. Тут же вспомнил, как она тогда схватила меня – мне было двенадцать – и ощущения от того прикосновения. Они все еще жили в памяти, как и лихорадочный стук отозвавшегося сердца.
– Может, и правда лучше думать, как тратить, а не как зарабатывать. – Я выпустил ее руку и мне почудилось, будто меня куда то уносит. – Когда только и думаешь: как бы заработать, – это работа на износ. Человек мало помалу, сам того не замечая, теряет себя.
– Все это так, конечно. Но знаешь, ни к чему не способной пустышкой тоже быть несладко.
– Зря ты так. Ты как раз на многое способна.
– На что же, например?
– Я не материальное имею в виду, – ответил я, глядя на свои руки, лежавшие на коленях.
Не выпуская стакана, Симамото пристально посмотрела на меня.
– А что тогда? Чувства? Ощущения?
– Вот вот. Понимаешь, всему когда то приходит конец. Вот этот бар... сколько он еще протянет? Никому не известно. Вкусы людей меняются, сдвинется что нибудь в экономике – раз, и следа не останется. Я таких примеров знаю достаточно. Очень просто. Все материальное имеет конец. А вот некоторые мысли и чувства остаются с нами навсегда.
– А тебе не кажется, Хадзимэ, что от этих мыслей – что остаются – иногда не знаешь, куда деваться? Разве не так?
К нам подошел тенор саксофонист, сказал спасибо за виски. Я поблагодарил его за игру и вновь обратился к Симамото:
– Джазовые музыканты такие вежливые стали. Когда я в университете учился, все было совсем не так. Все баловались наркотиками, а примерно половина вообще были люди конченые. Зато какую иногда музыку можно было услышать! Все внутри переворачивалось. Я тогда много ходил по джаз клубам в Синдзюку. Искал места, где можно оттянуться.
– Тебе нравятся такие люди, да, Хадзимэ?
– Пожалуй, – ответил я. – Людей тянет к чему то особенному. Можно девять раз бить мимо цели, а на десятый испытать такое... выше чего не бывает. Все чего то хотят, к чему то стремятся. Вот что движет миром. Может, это и есть настоящее искусство.
Я опять перевел взгляд на свои руки. Потом поднял глаза на Симамото. Она ждала продолжения.
– Впрочем, сейчас другая жизнь. Сейчас у меня свой бизнес и главная забота – как капитал вложить, как получить прибыль. К искусству я отношения не имею, человек не творческий. Меценатом тоже себя не считаю. Нравится или не нравится, но здесь ничего этого не надо. В таком заведении легче иметь дело с вежливой, пристойной публикой, вроде наших музыкантов. Ну а как иначе? На весь мир Чарли Паркеров все равно не напасешься.
Симамото попросила еще один коктейль и снова закурила. Мы надолго замолчали. Казалось, она погрузилась в свои мысли. Басист трио играл тягучее соло «Обними меня». Пианист изредка вставлял в композицию короткие аккорды, а ударник, вытирая пот, отхлебывал из стакана. Ко мне подошел один завсегдатай, мы обменялись несколькими ничего не значащими фразами.
– Хадзимэ! – после долгой паузы сказала Симамото. – Может, ты знаешь какую нибудь красивую реку? Не широкую и чтобы текла по равнине прямо к морю. Желательно, быструю.
Я в изумлении посмотрел на нее.
– Реку? – переспросил я и подумал: «О чем это она?»
Она сидела, повернувшись ко мне, и ничего больше добавлять не собиралась. Спокойно смотрела прямо на меня, но в то же время взгляд ее, как мне почудилось, был устремлен куда то вдаль. Что она там видела? Может, я существовал для нее где то далеко и между нами пролегала пропасть? Такая глубокая, что и представить невозможно. От этих мыслей мне стало грустно. Что то в ее глазах навевало печаль.
– Зачем тебе река понадобилась?
– Так... вдруг подумалось, – проговорила Симамото. – Знаешь такую реку?
Студентом я любил путешествовать, прихватив с собой спальный мешок. Видел разные реки по всей Японии, но такую, что была нужна Симамото, сразу выудить из памяти не мог.
– Кажется, на побережье Японского моря есть такая река, – сказал я после долгого раздумья. – Не помню, как называется, но точно – в префектуре Исикава. Место я знаю. Она ближе всего к тому, что тебе нужно.
Та река мне запомнилась. Я поехал туда осенью на каникулы, на втором или третьем курсе. Пламенели осенние листья, и сбегавшие к морю горы, казалось, были обрызганы кровью. Красивая река, лес, откуда временами доносился рев оленей. А какая там вкусная рыба...
– Не мог бы ты меня туда отвезти?
– Но это же Исикава, – сдержанно сказал я. – Не Эносима. Туда лететь надо, а потом еще больше часа на машине. За один день вряд ли обернешься, придется заночевать. Я не могу прямо сейчас туда ехать, ты же понимаешь.
Симамото медленно повернулась на табурете и пристально посмотрела мне в глаза.
– Хадзимэ, я понимаю, что не должна тебя об этом просить. Зачем тебе такая забота? Но просить мне больше некого. Я должна туда поехать во что бы то ни стало.
А одна ехать не хочу. К кому мне еще обратиться, кроме тебя?
Я взглянул на Симамото. Ее глаза были, как глубокие омуты, укрывшиеся в тени скал, что защищали их от любых ветров, – неподвижные и абсолютно спокойные. Присмотревшись, я вроде бы начал различать отражения в этой водной глади.
– Прости меня, – она улыбнулась так, словно силы внезапно оставили ее. – Не подумай, что я только за этим сюда пришла. Просто хотелось тебя увидеть, поговорить. А об этом я вовсе не собиралась...
Я быстро посчитал в уме и сказал:
– В принципе, можно вернуться вечером и не так поздно, если вылететь пораньше. Конечно, все зависит от того, сколько ты хочешь там пробыть.
– Думаю, недолго, – сказала Симамото. – Ты, правда, сможешь поехать со мной? На самолете – только туда и обратно?
– Наверное, – ответил я, подумав. – Хотя точно сказать сейчас не могу. Но можно попробовать. Позвони завтра вечером. Я буду здесь. Узнаю к тому времени, как туда добраться. У тебя есть какие нибудь планы?
– Нет. Я готова в любое время. Главное, чтобы тебе удобно было.
Я кивнул.
– Прости меня за все, – добавила она. – Может, все таки зря мы с тобой встретились. Со мной вечно беда. Хоть не берись ни за что – обязательно испорчу.
Ближе к одиннадцати Симамото засобиралась. Я пошел ее провожать, поймал такси, держа над ней зонтик. А дождь все не переставал.
– До свидания. Спасибо тебе за все, – сказала она.
– Пока.
Вернувшись в клуб, я сел на то же место за стойкой. Рядом все еще стоял стакан, из которого пила Симамото, в пепельнице лежало несколько ее докуренных сигарет. Я попросил официанта ничего не трогать и долго смотрел на следы бледной губной помады на стакане и окурках.

Жена еще не спала – дожидалась меня. Набросив на пижаму вязаный жакет, смотрела по видео «Лоренса Аравийского». Миновав множество преград, Лоренс все таки преодолел пустыню и вышел к Суэцкому каналу. Юкико видела этот фильм, по крайней мере, три раза – это я знал точно, но он ей так нравился, что она была готова смотреть его снова и снова. Усевшись рядом, я налил нам вина, и мы досмотрели похождения Лоренса до конца.
Я сказал Юкико, что в воскресенье в клубе, куда я ходил плавать, – совместное мероприятие. Был в клубе один тип – владелец большой яхты. Мы несколько раз выходили на ней в море. Брали с собой выпивку, рыбачили. Вообще то в феврале для прогулок на яхте еще холодновато, но жена в этом ничего не понимала и потому не стала задавать лишних вопросов. По воскресеньям я отлучался редко, и Юкико, похоже, ничего не имела против того, чтобы я пообщался с людьми другого круга и подышал свежим воздухом.
– Выеду пораньше и вернусь, скорее всего, к восьми. Поужинаю дома, – сказал я.
– Хорошо. В воскресенье как раз ко мне сестра хотела заехать. Пойдем погулять в Синдзюку геэн , если не будет холодно. Бутерброды возьмем. Соберемся вчетвером, женской компанией.
– Неплохая идея.
На следующий день я позвонил после обеда в турагентство и забронировал на воскресенье билеты на самолет и машину напрокат. В Токио обратный рейс прибывал в 18:30, так что к ужину я должен был успеть. Потом пошел в бар и стал ждать звонка от Симамото. Она позвонила в десять.
– Я выкроил время. Всех дел все равно не переделаешь. Как насчет воскресенья? – спросил я ее.
Нет проблем, отвечала она.
Я сообщил ей время вылета, объяснил, где буду ждать ее в Ханэде .
– Не знаю, как тебя благодарить, – сказала Симамото.
Положив трубку, я остался сидеть за стойкой с книжкой, но гул голосов в баре не давал сосредоточиться. Прошел в туалет, умылся холодной водой и стал рассматривать свое лицо в зеркале. «Вот, пожалуйста, соврал Юкико», – сказал я себе. Я и раньше, бывало, говорил ей неправду. Например, когда случалось переспать с кем нибудь. Хотя при этом у меня не возникало чувства, что я ее обманываю. Ну, развлекся немного, что тут такого. А в этот раз все было иначе. Неправильно. И пусть я не собирался тащить Симамото в постель. Все равно неправильно. Я долго рассматривал свое отражение в зеркале. Давненько не доводилось заглядывать самому себе в глаза. Что я за человек? Прочитать в собственном взгляде ответ на этот вопрос не удалось. Я оперся руками о раковину и тяжело вздохнул.

10

Река ловко прокладывала себе дорогу между скал, то закручиваясь в маленькие водовороты, то смиряя бег и растекаясь тихими заводями. На поверхности тусклыми бликами играли лучи неяркого солнца. Вниз по течению виднелся старый металлический мост – такой узкий, что по нему едва могла проехать машина. Его темный невозмутимый каркас утопал в тишине, наполнявшей морозный февральский воздух. Мостом пользовались только постояльцы гостиницы – они перебирались по нему к горячему источнику, – обслуживающий персонал, да еще лесники. Мы не встретили на мосту никого, да и перейдя по нему и оглянувшись назад, не заметили ни одного человека. Приехав в гостиницу, мы наскоро пообедали, снова перешли на другой берег и двинулись вдоль реки. На Симамото была теплая куртка. Она подняла воротник повыше и замотала шею шарфом до самого носа. Оделась специально для прогулки в горах – не так, как обычно. Волосы собрала сзади, на ноги надела походные ботинки на толстой подошве, на плече висел зеленый нейлоновый рюкзак. Вид у нее был, как у старшеклассницы. По берегам кое где оставались пятна еще не сошедшего, слежавшегося снега. На самой верхней балке моста сидели две вороны, смотрели на реку и пронзительно каркали, будто ругались.
Их крики зябким эхом разносились по голому, потерявшему листву лесу, пролетали над рекой, резали слух.
Вдоль берега тянулась узкая немощеная дорожка. Тихая и пустая, она вела неизвестно куда. Никаких признаков жилья вокруг – лишь изредка встречались голые поля. В бороздах еще лежал снег, разлиновавший поля четкими белыми линиями. От ворон было некуда деться. Завидев нас, они поднимали отрывистый крик, точно подавали сигналы сородичам. И не улетали, даже когда мы подходили совсем близко. Я смог разглядеть их острые клювы, напоминавшие какое то грозное оружие, их яркие лапы.
– Время еще есть? – спросила Симамото. – Пройдем еще немного.
Я взглянул на часы.
– Порядок. Еще час у нас есть.
– Как здесь тихо, – промолвила она, спокойно оглядываясь. Вместе со словами у нее изо рта вырывался и поднимался кверху холодный белый парок.
– Ну как река? Подходит? Симамото с улыбкой посмотрела на меня.
– Ты, похоже, все мои желания угадываешь.
– И цвет, и фасон, и размер, – пошутил я. – Тебе повезло, что меня с детства интересовали реки.
Она улыбнулась и взяла затянутой в перчатку рукой мою, тоже в перчатке.
– Слава богу. А то я боялся: вдруг мы приедем, а ты скажешь: ну что это за река? Совсем не то! Что тогда?
– Ну что ты? Откуда такая неуверенность? Ты бы не мог ошибиться, – сказала Симамото. – А знаешь, вот мы идем сейчас вдвоем и я думаю: как в детстве – от школы до дома.
– Только ты не хромаешь, как тогда.
Она рассмеялась.
– Тебя послушать, ты жалеешь, что я операцию сделала.
– А что? Может быть.
– Ты серьезно?
– Шучу. Я так рад, что она тебе помогла. Просто приятно вспомнить то время.
– Хадзимэ, ты не представляешь, как я тебе благодарна.
– Да ерунда... Съездили на пикник. Только на самолете.
Симамото умолкла и какое то время шла, просто глядя перед собой, а потом сказала:
– Но ведь тебе пришлось жене солгать?
– М м м...
– Тяжело, наверное, было? Ты же не хотел ей врать. Я молчал, не зная, что ответить. Где то рядом в лесу
опять как оглашенные заорали вороны.
– Зачем то я в твою жизнь залезла. Я знаю, – тихо произнесла Симамото.
– Это что за разговоры? Давай о чем нибудь повеселее, раз уж мы сюда приехали.
– О чем же?
– Ты в этом наряде на школьницу похожа.
– Спасибо, – сказала она. – Хорошо бы, если так.
Мы медленно шли вверх по течению. Ничего не говоря, просто шагали вперед и думали только о ходьбе. Мне показалось, что быстро ходить Симамото трудно, зато если мы шли не торопясь, она чувствовала себя вполне уверенно и все же на всякий случай крепко держалась за мою руку. Земля на дорожке смерзлась, и резиновые подошвы наших ботинок ступали по ней почти бесшумно.
Правильно сказала Симамото: если бы можно было идти так вдвоем тогда, в детстве или потом, в двадцать, двадцать пять... Воскресный день, и мы, взявшись за руки, идем берегом реки, и кругом никого... Какое бы это было счастье... Но мы уже не школьники. Я женат, у меня двое детей, работа. Чтобы приехать сюда, пришлось обманывать жену. И скоро надо ехать в аэропорт к самолету, чтобы вернуться в Токио к половине восьмого, и спешить домой, где ждет жена.
Наконец Симамото остановилась и, потирая руки в перчатках, оглянулась по сторонам. Посмотрела вверх по течению, потом вниз. На том берегу, вытянувшись в ряд, поднимались горы, слева тянулась голая, без единого листочка, рощица. Вокруг ни души. И гостиница, где мы останавливались передохнуть, и металлический мост прятались в тени горной гряды. Временами, словно вспоминая о своих обязанностях, из облаков выглядывало солнце. Воронье карканье, говор бегущей реки – и ничто другое не беспокоило слух. Глядя на все это, я вдруг подумал: когда нибудь и где нибудь я снова увижу эту картину. Дежа вю наоборот, если так можно сказать. Не ощущение, будто я уже видел это раньше, а именно предчувствие, что увижу когда нибудь в будущем. Оно протянуло длинную руку и крепко сдавило мозг. Я чувствовал его хватку, оно стискивало меня своими пальцами. Меня не сегодняшнего, а того, каким я буду через некоторое время. Постаревшего. Но я, конечно, так и не рассмотрел, во что превращусь.
– Ну вот, здесь будет в самый раз, – сказала Симамото.
– Для чего? – поинтересовался я.
Симамото взглянула на меня и чуть улыбнулась, как всегда.
– Для того, что я собираюсь сделать.
Мы спустились по насыпи к небольшой заводи, затянутой тонким ледком. На дне замерли несколько упавших с дерева листочков, похожих на плоских мертвых рыбок. Я поднял из воды круглый камешек и покатал на ладони. Симамото сняла перчатки, сунула их в карман, потом открыла защелку рюкзака и извлекла из него мешочек из добротной плотной ткани. Развязав шнурок, она достала маленькую урну, осторожно открыла крышку и заглянула внутрь.
Я безмолвно наблюдал за этой сценой.
В урне оказался белый пепел. Медленно и осторожно, стараясь не просыпать, Симамото перевернула урну на левую ладонь, где без труда все уместилось. Наверное, пепел от кремации, предположил я. День выдался тихий, безветренный, и горстка пепла так и лежала на ладони. Симамото положила урну обратно в рюкзак, погрузила кончик указательного пальца в пепел, поднесла ко рту и облизнула. Потом посмотрела на меня и попробовала улыбнуться, но не сумела. Палец остался у ее рта.
Симамото присела на корточки и высыпала пепел в воду. Я не отходя наблюдал за ней. В одно мгновение река унесла пепел. Мы стояли на берегу и долго смотрели на бежавший поток. Симамото перевела взгляд на ладонь, стряхнула остатки пепла и надела перчатки.
– Как ты думаешь, попадет он в море?
– Думаю, попадет, – сказал я, хоть и без большой уверенности. Все таки до моря довольно далеко. Вдруг занесет в какую нибудь заводь, он там и останется. Хотя какую то частичку река все равно, наверное, в море вынесет.
Симамото подняла валявшийся на берегу обломок доски, выбрала, где земля помягче, и принялась копать.
Я помог ей вырыть ямку, в которой она похоронила завернутую в ткань урну. Где то закаркали вороны. Похоже, они с самого начала за нами следили. «Смотрите, сколько влезет, – сказал я про себя. – Ничего плохого мы не делаем». Высыпали в реку пепел, только и всего.
– А дождь пойдет? – спросила Симамото, утаптывая ботинком землю.
Я посмотрел на небо. ,
– Не похоже.
– Я не то имела в виду. Я хотела сказать, что прах этого ребенка попадет в море и смешается с водой. Она испарится, превратится в облако, прольется на землю дождем.
Я опять посмотрел на небо, потом на реку и сказал:
– Так и будет. Может быть.

В аэропорт мы возвращались на машине, которую я взял напрокат, чтобы добраться до реки. Погода менялась на глазах – небо заволокли тяжелые тучи, скрывшие последние клочки лазури, которые мы видели еще совсем недавно. С минуты на минуту мог пойти снег.
– Это был мой ребенок. Единственный ребенок. – Симамото будто говорила сама с собой.
Я взглянул на нее и снова устремил взгляд на дорогу. Грузовики выбрасывали из под колес грязную снежную жижу, и постоянно приходилось включать дворники.
– Моя девочка умерла на следующий день после родов, – говорила Симамото. – Прожила один день. Мне всего несколько раз дали ее подержать. Такая милая. Нежная... Какие то проблемы с дыханием, никто толком не понял, в чем дело... Она вся посинела и умерла.
Я не мог выдавить из себя ни слова. Лишь протянул левую руку и накрыл ее кисть.
– Я даже не успела придумать ей имя.
– Когда это было?
– Ровно год назад, в феврале.
– Бедняга, – вымолвил я.
– Хоронить ее я не стала. Положить в темноту... Это невыносимо. Мне хотелось, чтобы она была рядом со мной. А потом я решила развеять прах в реке – пусть попадет в море, прольется дождем...
Симамото надолго замолчала. Я вел машину и тоже молчал. Какие уж тут разговоры... Лучше оставить человека в покое. Но тут я заметил, что с Симамото что то неладно. Она дышала с каким то странным механическим хрипом. Сначала мне даже почудилось, что это машина – забарахлил мотор. Но звук точно доносился с соседнего сиденья. Нет, Симамото не плакала. Впечатление было такое, будто у нее прохудились бронхи, и с каждым вдохом из них со свистом выходил воздух.
Остановившись у светофора, я посмотрел на Симамото. Лицо у нее было белое как бумага и неестественно застыло, словно стянутое краской. Голова откинута на подголовник, глаза уставились вперед, в одну точку. Она сидела совершенно неподвижно, только моргала иногда, как будто по обязанности. Я проехал еще немного, выбирая где остановиться, и притормозил на стоянке перед закрытым боулингом. На крыше пустого здания, похожего на самолетный ангар, торчал щит с нарисованной гигантской кеглей. На этой огромной стоянке мы оказались одни, как в пустыне где то на краю света.
– Симамото сан! – окликнул я ее. – Эй? Что с тобой?
Она не отвечала. Лишь продолжала, откинувшись на сиденье, втягивать воздух с тем же непонятным хрипением. Я потрогал ее щеку. Ни кровинки, холодная, как пейзаж вокруг. У меня перехватило дыхание. Вдруг она возьмет и умрет? Прямо сейчас. На этом самом месте. Взгляд ее был совершенно бессмысленным. Я заглянул ей в глаза, но ничего не увидел. Они были темны и холодны, как сама смерть.
– Симамото сан! – заорал я.
Бесполезно. Она не реагировала. Никак. Глаза смотрели в никуда. В сознании она или нет? Надо гнать в больницу, немедленно. Тогда мы наверняка на самолет опоздаем, но сейчас не до этого. Симамото может умереть, и я должен спасти ее во что бы то ни стало.
Я завел машину и тут заметил, что она пытается что то сказать. Выключив двигатель, приложил ухо к ее губам, но уловил лишь нечто похожее на слабый сквозняк. И все же Симамото, напрягая последние силы, силилась выговорить какое то слово. Какое же? Наконец я кое как разобрал: «Лекарство».
– Ты хочешь лекарство?
Симамото кивнула – так слабо, что я подумал, не показалось ли мне. На большее она была не способна. Я пошарил в карманах ее куртки и выудил кошелек, носовой платок, ключи на брелоке. Никаких лекарств. Полез в рюкзак и во внутреннем кармане нащупал упаковку с четырьмя маленькими капсулами. Я показал их Симамото:
– Это?
Глядя в одну точку, она кивнула.
Откинув спинку ее сиденья назад, я приоткрыл ей рот, чтобы дать лекарство. Однако во рту пересохло так, что она не могла проглотить капсулу. Я озирался, надеясь увидеть где нибудь автомат с водой, – и, конечно, ничего не увидел. Заниматься поисками времени не было. Снег! Вот единственный источник влаги. Этого добра хоть отбавляй. Я выскочил из машины, у ангара – там, показалось мне, было почище – нагреб его в шерстяную шапочку Симамото и стал понемногу растапливать во рту, пока язык не онемел. Ничего лучше мне тогда в голову не пришло. Разжал ей зубы, перелил эту растопленную воду прямо изо рта в рот, зажал нос, чтобы она проглотила. Она стала давиться, делая горлом судорожные движения. Но после нескольких попыток капсула, похоже, все таки проскочила.
Я взглянул на коробочку с капсулами: к моему удивлению, на ней ничего не было написано. Ни названия лекарства, ни фамилии пациента, ни указаний по применению. Обычно ведь пишут все эти вещи на упаковке, чтобы кто нибудь не выпил по ошибке и всем было понятно, от чего этот порошок или пилюля. Решив не ломать больше голову, я запихал коробочку обратно в рюкзак и внимательно посмотрел на Симамото. «Бог знает, что с ней случилось и что это за лекарство, – думал я, – но раз она носит его с собой – должно помочь». Значит, такое с ней уже не в первый раз.
Минут через десять щеки слегка порозовели. Я легонько коснулся ее щеки своей – лицо Симамото постепенно теплело, – вздохнул с облегчением и усадил ее поудобнее. Слава богу, теперь не умрет. Обняв Симамото за плечи, я потерся щекой о ее щеку. Она медленно возвращалась к жизни.
– Хадзимэ! – послышался ее слабый шепот.
– Может, к врачу? Найдем какую нибудь больницу, – спросил я.
– Не надо в больницу. Лекарство сейчас подействует. Все будет в порядке, не волнуйся. А как со временем? Поехали скорее в аэропорт, а то на самолет опоздаем.
– Да не думай ты об этом. Давай еще постоим, пока тебе лучше не станет.
Я вытер ей рот своим носовым платком. Симамото взяла его и стала рассматривать.
– Ты со всеми такой добрый?
– Не со всеми, – отвечал я. – С тобой – конечно. А со всеми... Это невозможно. Есть какой то предел. Даже с тобой. Не было бы его – я бы куда больше для тебя сделал. Но не могу.
Симамото пристально посмотрела на меня.
– Хадзимэ, не думай, я не нарочно. Я совсем не хотела, чтобы ты опоздал на самолет, – сказала она тихо.
Я в изумлении уставился на нее.
– Я и не думаю. Это и так понятно. Тебе же стало плохо. Какие тут могут быть разговоры?
– Извини.
– За что?
– За то, что под ногами у тебя путаюсь.
– Я погладил Симамото по волосам и, наклонившись, тихонько поцеловал ее в щеку. Как мне хотелось крепко прижать ее к себе, ощутить тепло ее тела... Но это было невозможно. Я мог лишь коснуться губами щеки – теплой, мягкой, влажной.
– Не надо ни о чем беспокоиться. Все будет хорошо, – сказал я.
На рейс мы опоздали – пока добирались до аэропорта и сдавали машину, посадка уже закончилась. Но, по счастью, вылет задерживался. Самолет стоял на дорожке, и пассажиров еще не пропускали. Мы вздохнули с облегчением. Пришлось ждать. За стойкой авиакомпании сказали, что возникла какая то проблема с двигателем. Никакой другой информации у них не было, и когда закончится ремонт, они тоже не знали. Мы – тем более. Снег, который только начинался, когда мы примчались в аэропорт, повалил стеной. В такую погоду вылет вообще могли запросто отменить.
– Что ты будешь делать, если самолет не полетит?
– Не бойся. Полетит, куда он денется, – ответил я, хотя никакой уверенности в этом у меня не было. Такой вариант меня совершенно не устраивал. Придется что то придумывать в порядке оправдания. Объяснять, как меня занесло в Исикаву. Хотя чего сейчас голову ломать? Когда все прояснится, тогда и думать буду. А пока надо позаботиться о Симамото.
– А ты? Не страшно, если мы все таки не вернемся сегодня?
Она тряхнула головой:
– Не волнуйся обо мне. Главное, чтобы у тебя проблем не было. Достанется еще.
– Все может быть. Да не бойся ты. Никто же еще не говорил, что рейса не будет.
– Я так и думала, что случится что нибудь подобное, – тихо продолжала Симамото, будто разговаривая сама с собой. – Со мной вечно так – ничего хорошего не жди. Стоит мне только появиться – тут же все наперекосяк.
Я сел на скамью в зале ожидания и стал думать, что бы такое сказать по телефону Юкико, если рейс отложат. Столько разных объяснений прокрутил в голове – но получалась лишь какая то ерунда. Ушел из дома утром в воскресенье, сказал, что собираемся с приятелями из клуба, и вдруг засел из за снегопада в аэропорту Исикавы. Какие уж тут оправдания? Можно, конечно, сказать: «Только вышел из дома, как вдруг страшно захотелось на Японское море посмотреть. Ну, я взял и рванул в Ханэду». Чушь какая. Чем такую ересь нести, лучше вообще рот не открывать. Или сразу выложить все начистоту. И вдруг, удивляясь самому себе, я понял, что в глубине души хочу, чтобы наш самолет никуда не полетел. Чтобы все замело снегом и рейс отменили. Появилась тайная надежда, что жена узнает об этой нашей поездке. Больше не нужно было бы оправдываться, лгать. Остаться бы здесь с Симамото, а дальше будь что будет.
С опозданием на полтора часа самолет все таки взлетел. Симамото спала всю дорогу, прижавшись ко мне. А может, просто сидела с закрытыми глазами. Я обнял ее и крепче прижал к себе. Несколько раз мне казалось, что она плачет во сне. Пока мы были в воздухе, она не проронила ни слова. Я тоже молчал. Заговорили только перед самой посадкой.
– Ну как ты себя чувствуешь? – спросил я. Прижимаясь ко мне, Симамото кивнула:
– Хорошо. Это лекарство здорово помогает. Все нормально. – Ее голова лежала у меня на плече. – Только не спрашивай ни о чем.
– Понял. Вопросов не будет.
– Спасибо тебе за сегодняшний день.
– За что именно?
– За то, что поехал со мной, что воду эту мне вливал. За то, что терпел все это.
Я посмотрел на Симамото. Губы ее были совсем рядом. Я касался их своими, когда переливал воду изо рта в рот. Казалось, они искали меня и сейчас. Ее губы чуть приоткрылись, обнажив красивые белые зубы. Я не мог забыть касания ее мягкого языка, которое я на миг почувствовал, вливая воду ей в рот. От одного взгляда на эти губы перехватывало дыхание – невозможно было думать ни о чем другом. Я весь горел, я понимал, что она меня хочет. Я тоже хотел ее – но умудрился сдержаться. Так не пойдет. Надо остановиться. Еще шаг – и назад уже хода не будет. Но какой ценой мне это далось...


* * *

Из Ханэды я позвонил домой. Было уже полдевятого. Извинился, что так поздно, сказал, что раньше позвонить не мог и буду через час.
– Я ждала ждала, не выдержала и села ужинать без тебя. Приготовила рагу.
Мы сели в «БМВ», который я оставил на стоянке в аэропорту.
– Куда тебя подбросить?
– На Аояма, если можно. Дальше сама доберусь, – сказала Симамото.
– Точно?
Она с улыбкой кивнула.
До Гайэн , где я съехал с хайвея, мы ехали молча. Я вставил в магнитофон кассету – тихо зазвучал органный концерт Генделя. Симамото сидела, аккуратно положив руки на колени, и смотрела в окно. Мимо проносились семейные авто – домочадцы воскресным вечером возвращались с лона природы. Рука на рычаге коробки передач быстро переключала скорости.
– Хадзимэ... – заговорила Симамото, когда мы подъезжали к Аояма дори. – А мне хотелось, чтобы наш самолет не улетел.
И мне, хотел сказать я, но так и не сказал. Во рту вдруг пересохло, и все слова где то застряли. Я молча кивнул и лишь легонько пожал ее руку. На углу первого квартала Аояма она попросила высадить ее, и я остановил машину.
– Можно к тебе еще зайти? – спросила она тихо.
Я тебе еще не надоела?
– Я буду ждать. Приходи поскорее. Симамото кивнула.
Проезжая по Аояма дори, я подумал: если не увижу ее больше, точно сойду с ума. Мир вокруг меня опустел в одно мгновение, как только она вышла из машины.

11

Через четыре дня после нашей с Симамото поездки в Исикаву мне позвонил тесть. Есть разговор, сказал он, и предложил на следующий день пообедать вместе. Я согласился, хотя, честно сказать, его предложение меня удивило. У тестя всегда была куча дел, и он крайне редко обедал с теми, кто не имел отношения к его бизнесу.
Полугодом раньше его фирма переехала из Ееги в новое семиэтажное здание в Ецуя . Офис занимал два верхних этажа, остальные сдавали другим фирмам, под рестораны и магазины. В этом здании я был впервые. Внутри все сверкало и блестело. Пол в вестибюле выложен мрамором, высокий потолок, большая керамическая ваза полна цветов. Я вышел из лифта на шестом этаже и увидел секретаршу с роскошными волосами – как с рекламы шампуня. Она позвонила тестю и назвала мою фамилию. Телефон у нее был модерновый: темно серого цвета, похожий на деревянную лопаточку, какими на кухне мешают в кастрюлях, только с кнопками. На лице секретарши появилась лучезарная улыбка:
– Пожалуйста, проходите. Господин президент ждет вас в кабинете.
Улыбка шикарная, подумал я, но до улыбки Симамото ей далеко.
Кабинет главы фирмы располагался на самом верхнем этаже. Из огромного окна открывался вид на город – не сказать, правда, чтобы очень впечатляющий. Зато помещение было светлое и просторное. На стене висела картина кого то из импрессионистов. Маяк и лодка. Похоже на Сера. Может, даже подлинник.
– Как я вижу, дела идут отлично, – начал я.
– Недурно, – отозвался тесть, подошел к окну и обвел рукой открывавшийся из него вид. – Весьма недурно. А будут еще лучше. Сейчас самое время зарабатывать. Для нашего брата такой шанс выпадает раз в двадцать тридцать лет. Если не сейчас, то когда еще? А знаешь, почему?
– Не знаю. Я ведь в строительстве полный профан.
– Иди сюда. Посмотри на город. Видишь, сколько свободного места? Сколько участков незастроенных, там сям, на беззубый рот похоже. Когда ходишь по улицам, это незаметно. А сверху очень хорошо видно. Раньше там старые дома были, но их снесли. Земля так сильно подорожала, что старье содержать невыгодно. Жилье в таких домах за хорошие деньги не сдашь, жильцов все меньше. Нужны новые здания, большие. Частным домовладельцам, когда земля в центре так дорожает, налоги на имущество и наследство уже не по карману. Они продают свои дома и перебираются в пригороды. Профессионалы – риэлторские компании – их покупают, ломают и на этом месте строят новые здания, более прибыльные. Так что скоро все эти пустые площадки застроят. Года через два три. Тогда ты Токио не узнаешь. С деньгами проблем не будет. Экономика на подъеме, акции все лезут вверх. Денег у банков навалом. Если у человека есть земля, банк даст под залог сколько хочешь. Есть земля – есть и деньги. Потому дома и растут как грибы. И кто, думаешь, их строит? Мы, вот кто.
– Понятно, – сказал я. – И что же с Токио будет, когда это все понастроят?
– Что будет? Веселее будет, еще красивее, удобнее. Какие города – такая и экономика.
– Веселее, красивее, удобнее... Это здорово, конечно. То, что надо. Но уже сейчас в Токио от машин деваться некуда. Куда дальше строить то? Ведь встанет все. По улицам не проедешь. А где столько воды взять, если дождей долго не будет? Или летом возьмут все и включат кондиционеры. Электроэнергии хватит? Электростанции на ближневосточной нефти работают. А вдруг опять нефтяной кризис? Что тогда?
– Об этом правительство и городские власти должны думать. За что мы такие налоги платим? Пускай у чиновников голова болит. В Токийском университете небось учились, самое время мозгами пошевелить. Уж так нос задирают, с таким видом, будто заправляют всеми делами в стране. Вот пусть и напрягут малость свои бесценные мозги. А я в этом не разбираюсь. Я всего навсего строитель. Есть заказы – строю. У нас же рынок. Так ведь?
Я решил больше не распространяться на эту тему. В конце концов я пришел к тестю не затем, чтобы спорить о японской экономике.
– Ладно, – проговорил тесть. – Оставим этот мудреный разговор. Поедем лучше перекусим. А то у меня живот подвело.
Мы уселись в его просторный черный «мерседес» с телефоном и поехали на Акасака, в ресторан, где подавали угря. Нас провели в отдельный кабинет в глубине зала. Мы сидели вдвоем, ели угря и пили сакэ. Я только пригубил – днем пить не хотелось, а тесть сразу взял хороший темп.
– О чем же будет разговор? – Если какие то неприятности, лучше уж сразу самому спросить.
– Хотел попросить тебя кое о чем, – ответил он. – Так, ничего особенного. Мне нужно твое имя.
– Мое имя?
– Я собрался зарегистрировать еще одну фирму, и мне нужен учредитель. От тебя ничего не требуется, только имя. Никаких проблем у тебя не будет. Ну и материально получишь соответственно.
– Мне ничего не надо. Нужно мое имя – пожалуйста. А что за фирма? Хотелось бы знать, раз меня в учредители записывают.
– Сказать по правде, фирмы то настоящей не будет. Одно название.
– Короче, подставная фирма. Бумажная.
– Можно и так сказать.
– А для чего? От налогов укрываться?
– Ну... не совсем, – замялся тесть.
– Тогда, значит, черный нал? – решился спросить я.
– Да что то вроде этого, – сказал он. – Конечно, это не очень красиво. Но в нашем деле иначе нельзя.
– А если проблемы появятся?
– А что такого? Фирму зарегистрировать... Все по закону.
– Я имею в виду, чем эта фирма заниматься будет. Тесть достал из кармана пачку сигарет, чиркнул спичкой и закурил. Выдохнул струйку дыма.
– Да не будет никаких проблем. А если и будут, что с того? Понятно же, что ты просто разрешил мне своим именем воспользоваться. Только и всего. Тесть попросил – отказать не мог. Никому в голову не придет с тебя спрашивать.
Подумав немного, я задал еще один вопрос:
– Кому же эти теневые деньги пойдут?
– Тебе лучше в это не влезать.
– Раз у нас рынок, хотелось бы все же поподробнее знать, – сказал я. – Кому все таки? Политикам?
– Так, самую малость.
– Чиновникам?
Тесть затушил сигарету в пепельнице.
– Ты что? Это уже взятка. За это и посадить могут.
– Но ведь в вашем бизнесе все так делают? Кто меньше, кто больше. Разве нет?
– Ну, может, и есть немного, но не настолько серьезно, чтобы за решетку загреметь.
– А якудза? Вот кто при скупке земли пригодится.
– Это уж нет. Мне братва никогда не нравилась. Я землю скупать не собираюсь. Дело, конечно, выгодное, но не по моему профилю. Мое дело – строить.
Я тяжело вздохнул.
– Не понравился тебе наш разговор, – проговорил тесть.
– Понравился, не понравился... Какая разница? Ведь вы на меня виды имеете, значит, разговор, по вашему, все равно кончится тем, что я соглашусь. Так ведь?
– Так, – устало улыбнулся он. Я снова кивнул.
– Знаете, отец, по правде сказать, не нравится мне все это. И не потому, что с законом какие то проблемы. Просто я самый обыкновенный человек, живу, как все. Вы же знаете. Не хочется в разные темные комбинации влезать.
– Я все прекрасно понимаю, – продолжал тесть. – Доверь это дело мне. Жизнь тебе портить я не собираюсь. Ведь тогда и Юкико, и внучкам достанется. Я такого не допущу. Знаешь, что они для меня значат?
Я кивнул. Вот попал... Как ему откажешь? От такой мысли становилось тошно. Мало помалу это болото меня засасывает. Только начало, первый шаг. Стоит согласиться, и за этим еще что нибудь потянется.
Мы вернулись к еде. Я пил чай, тесть все налегал
на сакэ.
– Сколько тебе лет? – вдруг спросил он.
– Тридцать семь.
Тесть пристально посмотрел на меня.
– Самый возраст для мужика. На работу сил хватает, в себе уверен. Бабы, небось, так и липнут.
– Да я бы не сказал, – рассмеялся я и взглянул на него. На секунду мне показалось, что тесть все знает о нас с Симамото и потому вытащил меня сюда. Но по голосу не похоже, что он подозревает что то. Говорит обычно, без напряжения.
– Я в твои годы тоже любил покуролесить. Так что агитировать за супружескую верность не буду. Не ожидал от меня такого? Все таки отец жены. Но я в самом деле так считаю: в разумных пределах – пожалуйста. Надо же иногда и развеяться. Это даже хорошо, когда в разумных пределах, – и в семье порядок, и работа ладится. Поэтому если ты и переспишь с какой нибудь бабенкой, я не в претензии. Хочешь гулять – гуляй, но будь разборчивым. Раз ошибешься – и вся жизнь насмарку. Сколько примеров у меня перед глазами!..
Я кивнул и вспомнил, как Юкико рассказывала о своем брате, который не ладил с женой. Брат – на год моложе меня – завел любовницу и дома почти не жил. «Видно, старик за сына переживает, вот и начал этот разговор», – подумал я.
– От всякой швали держись подальше. Свяжешься с такой – станешь ничтожеством. А с дурой свяжешься – сам в дурака превратишься. Хотя с порядочными тоже не путайся. Не вырвешься потом, с пути собьешься. Понимаешь, о чем я?
– Ну, в общем, да, – сказал я.
– Надо кое о каких правилах помнить, и все будет в порядке. Во первых, не снимай ей квартиру. Это роковая ошибка. Дома нужно быть не позже двух, что бы ни случилось. Два часа ночи – последний предел. И еще: не прикрывайся друзьями. Вдруг откроется твой роман. И что? Сделать все равно ничего нельзя. Зачем же еще и друзей терять?
– Вы так говорите, будто все на личном опыте познали.
– Именно. Человек только на опыте учится, – продолжал тесть. – Хотя есть и такие, на кого это не распространяется. Но ты не из них. У тебя глаз на людей наметанный. А это лишь с опытом приходит. Я к тебе в бары всего несколько раз заходил, но сразу понял: умеешь и людей хороших подобрать, и работать их заставить.
Я молча слушал, что он еще скажет.
– И жену ты правильно выбрал. Сколько уже времени вместе живете и все хорошо. Юкико с тобой счастлива. Детишки у вас замечательные. Спасибо тебе.
«Здорово он сегодня набрался», – подумал я, но ничего не сказал.
– Ты, вроде, не знаешь, а ведь Юкико раз чуть руки на себя не наложила. Снотворного много выпила. В больнице два дня в сознание не приходила. Я уж думал она не выкарабкается. Холодная вся была, дышала еле еле. Подумал: «Ну все, конец!» У меня аж в глазах потемнело.
Я поднял взгляд на тестя:
– Когда это случилось?
– Ей тогда было двадцать два. Только университет окончила. Это она из за одного мужика. У них уже до помолвки дело дошло, а он гадом оказался. Юкико только с виду тихая, а на самом то деле с таким характером. Головастая девчонка. Зачем она с этим паразитом связалась, ума не приложу. – Тесть прислонился к столбу, подпиравшему устроенную в стене нишу, у которой мы сидели, сунул в рот сигарету и закурил. – Первый он у нее был. Наверное, поэтому. А в первый раз все ошибаются. Но для Юкико то был страшный удар, потому она и задумала с собой кончать. После того случая мужиков долго за версту обходила. Раньше такая живая была, а стала замкнутая, молчаливая; все дома сидела. Посветлела только, когда с тобой начала встречаться. Так изменилась. Вы с ней в каком то походе познакомились?
– Да. На Ясугатакэ .
– Я тогда ее чуть не насильно из дома выставил, чтоб она туда поехала.
Я кивнул.
– Я не знал, что Юкико пыталась покончить с собой.
– Мне до сих пор казалось, что тебе лучше об этом не знать. Но теперь я так не думаю. Вам с Юкико еще долго вместе жить, поэтому знать надо все – и хорошее, и плохое. Тем более, дело прошлое. – Тесть зажмурился и выпустил струйку дыма. – Как отец тебе скажу: она хорошая. Правда. Я всяких баб на своем веку перевидал, так что разбираюсь. Дочь или не дочь – не имеет значения. Что что, а хорошее от плохого я отличаю. Вот младшая дочка у меня красивее, но совсем не такая. А ты на людей глаз имеешь.
Я молчал.
– У тебя, правда, ни братьев, ни сестер.
– Правда, – отозвался я.
– А у меня детей трое. Как думаешь: я их всех одинаково люблю?
– Не знаю.
– Ну а ты? Одинаково дочерей любишь? – Конечно.
– Это потому, что они еще маленькие, – заявил тесть. – А вот подрастут, и почувствуешь, кто твоя любимица. Еще время пройдет – к другой сердцем потянешься. Когда нибудь это поймешь.
– Неужели? – только и сказал я.
– Только между нами: из своей троицы я больше всех Юкико люблю. Нехорошо, наверное, так говорить, но куда денешься. Мы с ней без слов друг друга понимаем; я ей доверяю.
Я в очередной раз кивнул.
– Ты в людях разбираешься, а это большущий талант. Его беречь надо. Вот я, к примеру, ничтожество полное, но все таки добился кой чего стоящего.
Я усадил порядком набравшегося тестя в «мерседес». Старик развалился на заднем сиденье, широко расставив ноги, и закрыл глаза. А я поймал такси и поехал домой. Юкико ждала меня.
– О чем был разговор? – спросила она.
– Да, ничего особенного, – ответил я. – Просто ему захотелось с кем нибудь выпить. Вообще то он хорошо принял. Поехал в офис, а уж как работать будет в таком состоянии, не знаю.
– Он всегда так, – засмеялась Юкико. – Днем выпьет и ложится вздремнуть часок на диване у себя в кабинете. Но фирма пока не прогорела. Так что будь спокоен.
– И все же он стал быстро пьянеть. Не то, что раньше.
– Это правда. Раньше он столько выпить мог! И ничего заметно не было. Пока мама была жива. Мог пить и пить. А сейчас уже не то, конечно. Ничего не поделаешь – стареет. Как все люди.
Мы сидели на кухне и пили кофе – его сварила Юкико. О подставной фирме и просьбе тестя зарегистрировать ее на мое имя я решил не рассказывать. Жене это наверняка не понравится. Как пить дать скажет: «Ну дал отец тебе денег. Что из этого? Ты же возвращаешь, да еще с процентами». Правильно, да только все не так просто.
Младшая дочь крепко спала в своей комнате. Допив кофе, я потянул Юкико к постели. Мы сбросили одежду и без слов прильнули друг к другу в лучах яркого дневного света. Согрев своим теплом ее тело, я слился с ним – но думал все время о Симамото. Закрыл глаза и вообразил ее на месте жены, представил, как прижимаю Симамото к себе, соединяюсь с ней в одно целое. Оргазм неистовой волной прокатился по всему моему телу.
Приняв душ, я вернулся в постель, намереваясь немного подремать. Юкико уже оделась, но увидев, что я лег, юркнула ко мне и прижалась к моей спине губами. Я закрыл глаза и ничего не говорил. Меня грызла совесть: занимался сексом с женой, а мечтал о Симамото. Я молча лежал с закрытыми глазами.
– Я тебя люблю, правда, – сказала Юкико.
– И это после семи лет совместной жизни, после того, как мы уже двух детей нажили? Как же я тебе не надоел?
– Может, и надоел, но все равно люблю.
Я обнял ее и стал раздевать. Стянул свитер, юбку, лифчик...
– Ты что? Опять? – удивилась Юкико.
– Вот именно. Опять, – ответил я.
– Ой, где же мне записать такое?
На этот раз я старался не думать о Симамото. Сжав Юкико в объятиях, я смотрел в глаза жене и думал только о ней. Целовал в губы, шею, грудь и наконец выпустил в нее весь свой заряд. И потом еще долго лежал, не разжимая рук.
– Что с тобой? – Юкико посмотрела мне в глаза. – Что все таки у вас с отцом произошло?
– Ничего, – отвечал я. – Абсолютно ничего. Просто хочется полежать немного вот так.
– Да ради бога, – сказала Юкико и крепко обняла меня, не давая нам разъединиться. Закрыв глаза, я прижался к ней всем телом, точно боялся исчезнуть, раствориться в небытии.
Обнимая Юкико, я вдруг вспомнил, что рассказал мне тесть – о ее попытке самоубийства. «Я уж думал она не выкарабкается. Подумал: "Ну все! Конец!"» Повернись жизнь тогда иначе – я бы ее сейчас не обнимал. Я нежно погладил Юкико по плечу, провел рукой по волосам, по груди. Мягкое, теплое, живое, настоящее. Под ладонью бился пульс ее жизни. Сколько ему еще суждено? Никто не знает. Все, что имеет форму, может исчезнуть в одно мгновенье. Юкико. Комната, где мы сейчас. Эти стены, этот потолок, это окно. Глазом моргнуть не успеешь, как все это пропадет – и следа не останется. Мне вдруг вспомнилась Идзуми. Ведь я причинил ей страшную боль, так же, как тот парень – Юкико. Но Юкико после того случая встретила меня, а Идзуми так и осталась одна.
Я поцеловал Юкико в мягкую шею.
– Посплю чуть чуть, а потом поеду в садик за дочкой.
– Отдыхай, – сказала она.

Подремал я совсем немного. Проснулся в начале четвертого. Окно спальни выходило на кладбище Аояма. Я сел на стул у окна и долго взирал на кладбищенский пейзаж. С появлением в моей жизни Симамото многое стало выглядеть иначе. Я слышал, как Юкико готовит на кухне ужин. Звуки отдавались в ушах гулким эхом, точно доносились из трубы какого то страшно далекого мира.
Я вырулил на «БМВ» из подземного гаража и поехал в сад за старшей дочкой. В тот день там был какой то детский праздник, поэтому она вышла почти в четыре часа. Перед зданием, как всегда, выстроились сверкающие лаком шикарные лимузины – «саабы», «ягуары», «альфа ромео». Из них выходили молодые, дорого одетые мамаши, забирали своих детей и разъезжались по домам. Я был единственным отцом в их компании. Увидев дочь, я окликнул ее и помахал рукой. Она махнула в ответ маленькой ручкой и пошла было к машине, но, заметив девчонку в вязаной красной шапочке, сидевшую на переднем сиденье в голубом «мерседесе 260Е», что то крикнула и побежала к ней. Девчонка высунулась из окна. Рядом сидела ее мать в красном кашемировом пальто и больших солнечных очках. Я подошел к «мерседесу», взял дочку за руку. Женщина повернулась ко мне и приветливо улыбнулась. Я тоже улыбнулся. При виде красного пальто из кашемира и темных очков я вспомнил Симамото – как шел за ней от Сибуя до Аояма.
– Здравствуйте, – поздоровался я.
– Здравствуйте, – сказала женщина.
Она была само очарование. Лет двадцать пять, не больше, подумал я. В стереодинамиках ее машины «Токин Хедс» наяривали «Сжечь бы дом дотла». На заднем сиденье лежали два бумажных пакета с покупками из «Кинокунии» . У женщины оказалась замечательная улыбка. Дочка пошепталась с подружкой, и они попрощались. Нажав на кнопку, Красная Шапочка подняла стекло, а мы пошли к «БМВ».
– Ну как? Было сегодня что нибудь интересное? – спросил я.
Дочь резко тряхнула головой:
– Ничего. Просто ужас.
– Да... Неудачный у нас с тобой день получился. – Я наклонился и поцеловал ее в лобик. Она состроила гримаску, напомнив мне, с каким видом в снобских французских ресторанах принимают карточки «Америкэн Экспресс». – Ничего. Завтра лучше будет.
Мне бы и самому хотелось в это верить. Проснуться бы завтра утром и увидеть, что мир безмятежен, а все проблемы решены. Но такого не будет. Завтра все только больше запутается. Проблема в том, что я влюбился. Женатый мужик, с двумя детьми... и влюбился.
– Па! – услышал я дочкин голос. – Я на лошадке хочу покататься. Ты купишь мне лошадку?
– Куплю. Потом когда нибудь.
– Когда потом?
– Вот накоплю денег и куплю.
– А у тебя копилка есть?
– Есть. Очень большая. Как наша машина. Чтобы лошадку купить, надо полную набрать.
– Может, дедушку попросить? Он богатый.
– Точно, – сказал я. – Знаешь, какая у него здоровая копилка? С дом, наверное. И денег там куча. Только доставать из такой большой копилки трудно.
Дочь призадумалась.
– Может, все таки я попрошу его как нибудь? Купить лошадку?
– Попроси, конечно. Вдруг купит.
Мы говорили о лошадках до самого дома. Какой цвет ей больше всего нравится. Как бы она ее назвала. Куда бы хотела на ней поехать. Где она будет спать. Подъехав к дому, я посадил дочь в лифт, а сам решил заехать в бар, посмотреть, как там дела. Интересно, что принесет завтрашний день? Положив обе руки на руль, я закрыл глаза. Такое ощущение, будто тело мое – вовсе не тело, а лишь оболочка, которую я позаимствовал где то на время. Что меня ждет завтра? Надо срочно купить дочке лошадку. Успеть до того, как все исчезнет и пойдет прахом.