Без заголовка
08-04-2008 00:10
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Брать интервью у восемнадцатилетнего – всё равно, что доить камни: таково одно из правил журналистов. Но с Биллом Каулитцем дело совсем иначе. О первом поцелуе и желании близости застенчивая звезда усмехающийся певец болтает несравнимо красноречивее многих ветеранов шоу-бизнеса. Vanity Fair встретились в Биллом незадолго до его операции, а после хирургического вмешательства поддерживала e-mail контакт.
VF: Господин Каулитц, как вы чувствуете себя после операции?
БИЛЛ: Ну как себя может чувствовать человек, которому под полным наркозом ввели в горло металлическую трубку, чтобы затем маленькими ножиками кромсать голосовые связки? Чувство понятное каждому. Боже, как я рад, что это уже позади. Но всё равно я волнуюсь за свой голос и мне стыдно за отменённые концерты.
VF: на как долго вы ещё выпадаете?
БИЛЛ: После операции 12 дней мне нельзя говорить. После чего 4 недели с логопедом. Этому я тоже сопротивляюсь!
VF: давайте поговорим о вашем прошлом. Творчество приправлено воспоминаниями о ранах и болезнях. Какие были у вас?
БИЛЛ: Самой большой раной был развод моих родителей. Мне было 7, и я этого не понимал. Это повлияло на меня. В нашем первом альбоме есть песня, повествующая об этом. Она называется Gegen meinen Willen.
VF: О вашем отчиме Гордоне Трюмпер известно, что он учитель гитары. Чем занимается ваш отец?
БИЛЛ: Он дальнобойщик и живёт в Ганновере.
VF: Когда вам было 8, ваша семья переехала из Магдебурга в деревню Лойтше с численностью в 700 чел. Как вы пережили этот переезд?
БИЛЛ: Я чувствовал себя отвратительно, потому сельский житель из меня никакой. Можно представить себя, каково было нам с Томом: на нас смотрели, как на каких-то инопланетян, у которых другая плотность. И школа была отвратительной. Мне приходилось каждый день вставать в полшестого, чтобы попасть на школьный автобус до Вольмирштедта, а возвращался только в полпятого. Как же я это ненавидел! А ещё эти одинаковые лица в школе. Это было наихудшее время моей жизни.
VF: Как реагировали учителя на братьев Каулитц?
БИЛЛ: До 7го класса мы с Томом были всё время вместе. Потом нас решили наказать и разделили. Это было настоящей пощёчиной, которая тоже оставила на мне след. До тех пор мы действительно всё делали вместе. Мы однояйцовые близнецы и действительно близки друг другу. Конечно, мы протестовали против этого наказания, но учителя отказывались иметь дело с нами двоими, потому что вместе мы много болтали. Я не из тех, кто что-то тихо рассказывает. Я постоянно кричал. Мою мать вызывали в школу через день.
VF: вам приходилось ещё и оспаривать оценку ваших классных работ, когда они не были возвращены в срок. Откуда у вас это ноу-хау?
БИЛЛ: Я всегда знал, что мне не нужна школа, потому что я буду певцом. Из-за того, что учителя меня так нервировали, я ознакомился со всеми своими правами. Я точно знал, что они могут делать, а что нет. С некоторыми учителями вообще не было никаких точек соприкосновения. Некоторые не хотели здороваться из-за моей причёски и чёрных ногтей. Они считали, мне нельзя так ходить в школу. Один не хотел мне преподавать из-за моей внешности. Тогда шли поговорки типа: «голова дана не только для стильной причёски». Я был таким анти-учеником, которому ничего не нравилось.
VF: Какие оценки у вас были?
БИЛЛ: Замечательные. В среднем у меня всегда был 1.8 балла (примерно на 4 учился по нашим оценкам). Это больше всего нервировало учителей.
VF: Могли учителя вас ранить?
БИЛЛ: Совсем нет. Я не был больным фриком. Я был совершенно самостоятельным. Я пошёл в школу, потому что точно знал, что все будут смотреть, а учителя об этом говорить. Я всегда этим наслаждался. Я хотел, чтобы меня с моим стилем запомнили. Люди должны были обо мне говорить.
VF: Недавно вы закончили заочно среднюю школу. Как важно для вас умение различать омлет от Гамлета?
БИЛЛ: Ну, эту разницу можно и без того уже знать. Но школа в целом – слишком мало индивидуальности. Зачем учить математику, если я знаю, что она никогда мне больше в жизни не понадобится? Я выбрал в 8м классе музыку. На меня тогда все ошарашено смотрели. Но мы тогда учили просто жизненные потоки каких-то людей – никакого вдохновения. У меня всегда были плохие оценки по пению, потому что приходилось петь какие-то народные песни. Вот это был ужас!
VF: Правильно в вашем случае до смерти избитое клише, что музыка была билетом из печали провинции?
БИЛЛ: Да. Я всегда думал: только бы поскорей из этого убогого гнезда, где все друг друга знают! Наихудшее для меня – повседневность. Я ненавижу будни. Поэтому с Tokio Hotel у меня точно то, что нужно. Каждый день другой – новые города, люди.
VF: Благодаря папарацци и так называемым читаемым репортёрам вы находитесь круглые сутки под наблюдением. Для вас это требование или возможность?
БИЛЛ: Будучи мальчиком, я представлял себе, что мои действия снимают на камеру и передают по всему миру. Я хотел бесконечного внимания. Сегодня мечта детва осуществлена. И это не может нервировать.
VF: Может ли какой-то человек стать вам настолько близок, как Том?
БИЛЛ: Нет. Это выше всего. Я не могу представить жизни без Тома. Это невозможно описать, как близки мы друг другу. В этом есть уже что-то сверх всякого смысла. У нас одинаковые мысли, и нам часто снится одно и то же. Вообще нам совсем не обязательно говорить друг с другом.
VF: Многие однояйцовые близнецы воспринимают этот симбиоз мучительно, что приводит к кровавым сценам.
БИЛЛ: Конечно, мы иногда тоже ругаемся. Если ругаемся, то действительно серьёзно. Тогда мы действительно друг от друга отстраняемся и дуемся. Год назад мы даже в одной комнате отеля мы отгородились стульями друг от друга. Но мы совсем не злопамятны. Двери хлопают, мы скрываемся, а через десять минут снова болтаем друг с другом.
VF: Кто вам ближе: натуральный Билл или накрашенный?
БИЛЛ: Определённо накрашенный. Ненакрашенный Билл – это для меня что-то вроде маскировки. Если бы я не был знаменит, тоже ходил бы именно так. Это полностью принадлежит мне.
VF: Кто видит вас в естественном виде?
БИЛЛ: моя семья. На этом и остановимся.
VF: Звёздные дети – одни из самых уязвимых специй искусства, потому что сами губят себя с возрастом. Будете ли вы снова и снова переступать границы, чтобы поддерживать свой имидж?
БИЛЛ: Конечно, хорошо показывать, что человек не совершенен. Но я не беспокоюсь по этому поводу. Биться в судорогах, чтобы от тебя не разбегались люди – это не тот путь. Что меня больше всего с самого начала бесило, так это старшие группы или люди из звукозаписывающей компании, которые пытались объяснить, как это всё функционирует. Никаких советов не существует! Во время наших первых встреч со звукозаписывающей фирмой, они хотели навязать нам стилиста, который должен был позаботиться о нашем внешнем виде. До сегодняшнего дня у меня нет стилиста, который мне говорит, что одеть. Это бы стесняло меня. Решения о каждом концерте и договоре мы тоже принимаем сами, считаю, это ужасно быть несамостоятельным.
VF: Кто ещё может сказать вам Нет?
БИЛЛ: Профессионально – никто. Ни менеджмент, ни звукозаписывающая фирма. Мои друзья и семья – единственные, кого я ещё могу послушать. Моя мама может сказать: Билл, ты сошёл с ума. Над этим я задумаюсь.
VF: Ваши родители ещё пытаются вас воспитывать?
БИЛЛ: Должен сказать, наша мама никогда нас действительно не воспитывала. Домашнее задание мы делали абсолютно добровольно. Она всегда давала нам полную свободу действия, при этом всё же за нами приглядывая. Между нами огромное доверие. Нет ничего, что я не мог бы рассказать своей матери. У меня никогда не было от неё тайн. Когда я впервые пришёл домой пьяный, она высказала своё мнение, но мне совершенно не нужно было её бояться.
VF: Ваша мать просит вас хотя бы на рождество оставить свои волосы в покое?
БИЛЛ: Нет. Ей совершенно всё равно. Я крашу волосы уже с 9 лет. Они были по очереди зелёным, синими, белыми и чёрными. Пирсинг в брови появился в 13 лет, и тогда она была не против.
VF: На ваших концертах от экстаза падают в обморок около 200 девушек, а их плакаты звучат, к примеру, как «Тр**ни меня через муссон». Каково это, когда миллионы девушек проецируют свои сексуальные фантазии на вас?
БИЛЛ: Честно говоря, я мало об этом думаю. Иногда мы смотрим друг на друга и смеёмся, потому что не можем представить себе постер кого-то из нас в чьей-то комнате. Ещё очень здорово представляется, что мы где-то на стенке висим. Раньше я сидел в своей комнате и думал, что делает сейчас мой идол Нена, где она и о чём думает. А вот то, что другие люди сейчас сидят в своей комнате и задумываются обо мне, я не могу себе представить. Сам для себя я нормальный и друг для друга мы не представляем из себя ничего особенного. Мы не воспринимаем друг друга серьёзно.
VF: Как часто вы думаете о себе в третьем лице?
БИЛЛ: Иногда. Но по ошибке. Когда мне совсем не хочется что-то делать, я обычно думаю: «Билл должен всё равно это сделать, потому что это хорошо для группы»
VF: Ваш суверенитет при публичном появлении кажется многим довольно призрачным. Есть ещё отличия между Биллом обычным и Биллом искусства?
БИЛЛ: Пару вещей нужно оставить при себе. Но, кроме того, по необходимости есть совсем небольшие отличия. Последние три года представляли собой бег без остановки. Не было никакой возможности придти куда-то и быть совершенно не узнанным. Даже во время тура камеры были вокруг нас круглые сутки. Что можно сделать такого, о чём через пару часов не будут знать все? Но это то, чего я всегда хотел. К этому просто нужно привыкнуть.
VF: Те, кому мы завидуем не часто чувствуют, что им действительно стоит завидовать. Что нервирует в бытии Билла?
БИЛЛ: Основная проблема таких людей как я – доверие. Мне невероятно трудно кому-то поверить, довериться. П последние годы у меня не появилось ни одного нового друга и я ни разу не был влюблён. Когда я с кем-то знакомлюсь, я очень осторожен и скептичен, постоянно спрашиваю себя: «что кроется за ним?» Просто было уже столько людей, которые позже становились странными или всё-таки рассказывали что-то журналистам. Если бы я не был настолько знаменит, скорее всего, уже давно влюбился в одного из тех, кого я уже знаю.
VF: Кто больше всего подорвал ваше доверие?
БИЛЛ: Я ещё никому не раскрывался на столько, чтобы кто-то имел такую возможность. Передо мной щит. Свобода просто куда-то выйти и с кем-то познакомиться без предварительной договорённости – то, чего мне больше всего не хватает. Не смотря на это, моя теперешняя жизнь представляет собой именно то, чего я всегда хотел.
VF: Именно в проблеме доверия заключается тот факт, что звёзды обычно находят себе в пару звёзд?
БИЛЛ: Да. Анджелина Джоли может не беспокоиться, что Бред Питт станет популярным, используя её. Известная личность ищет человека с подобным образом жизни, которому она доставляет удовольствие. Мои подружки никогда не понимали моих поездок на репетиции сразу после школы, а по выходным предпочтения выступления в клубах смотрению телика дома с ними. Сегодня это ещё более сложно. Кто сможет прожить эту жизнь вместе со мной? И, конечно, нужно понимать, что из такой жизни очень сложно вернуться обратно.
VF: Когда вы были в последний раз влюблены?
БИЛЛ: Три с половиной года назад. Свою большую любовь я не нашёл. И не считаю, что каждому это дано. А если найти – то только однажды. В моём положении мне потребуется много удачи, чтобы её найти.
VF: Разве в 18 лет не хочется бесконечно любить всех подряд?
БИЛЛ: Не знаю. При таком образе жизни, я бы лучше нашёл большую любовь, чем ошиваться с кем попало. То малое время, что остаётся, я бы хотел делить с человеком, с которым я точно знаю: это то самое!
VF: Вы когда-нибудь уже говорили девушке «Я люблю тебя»?
БИЛЛ: Да. Но вот имел ввиду не это. Мне следовало бы тогда сказать: «Я в тебя влюблён». Чем старше становлюсь, тем серьёзнее вижу эту разницу. Том, скорее всего, постоянно девчонкам говорит, что их любит, чтобы их заполучить.
VF: Вы соревнуетесь из-за одних и тех же девушек?
БИЛЛ: Нам нравятся одни и те же типы. Наши девушки были всегда подружками. Это было очень едко, потому что они вместе против нас строили заговоры. Наш первый поцелуй произошёл с одной и той же девушкой. Том был первый. День спустя ей пришло в голову поцеловать меня. После чего мы оба это скрывали. О мой Бог, это было совсем ужасно – настолько отвратительно, как всегда воспринимается первый поцелуй.
VF: Сколько лет вам тогда было?
БИЛЛ: 11. Она была на три года старше и уже с опытом.
VF: Когда у Тома был первый секс?
БИЛЛ: в 14, если не ошибаюсь.
VF: Это значит, что у Тома особая тяга к девушкам.
БИЛЛ: Я позволяю ему это делать. Это доходит до нервного – каждый вечер кого-то затащить. Меня это совсем не раздражает. Но этим мы всегда отличались.
VF: Ваш коллега Робби Вильямс как-то рассказал, что в Германии существует два вида группиз. Одни хотят обязательно в процессе секса сделать фото на цифровик, чтобы предоставить подружкам доказательство. Другие спрашивают: «Робби, твои чувства ко мне тоже настоящие?»
БИЛЛ: Том тоже об этом рассказывает. С тех пор, как мы начали столько путешествовать, в моей кровати никто не бывал. Я считаю отвратительным с какой-то стороны каждый раз позволять кому-то ложиться со мной в постель, кого я даже не знаю. Я не пришёл ещё к этому пункту. Я так же не могу доверять девушке, которую беру на одну ночь. Единственное личное, что у меня остаётся в пути – мой номер в отеле. И пустить туда ещё кого-то переночевать – нее, по этой части я полный скептик.
VF: У вас уже был секс?
БИЛЛ: Я бы хотел, чтобы это осталось моей тайной.
VF: Вас удивляет тот факт, что некоторые считают вас голубым?
БИЛЛ: Совсем нет. Просто многие думают по стандартным клише: косметика + причёска = голубой. Я бы хотел заявить, что это совсем не так. Каждый может делать то, что хочет. Одно от другого совсем не зависит.
VF: Что бы вы сделали, если бы стали на один день девушкой?
БИЛЛ: В любом случае не пошёл бы со своим братом. (ахахахахха))))))))))) сорри, не выдержала!!!! Прим. Lally)
VF: Всё-таки – что бы сделали?
БИЛЛ: О, Боже, что бы я сделал? Наверное, делал бы то же, что и сейчас, потому что отличий не вижу.
VF: Что бы вы запретили девушке?
БИЛЛ: Запретил бы не быть ревнивой, потому что ревность совершенно важна. Когда я влюблён, я тут же приковываю к себе человека и больше не отпускаю. Меня свело бы с ума, если бы возлюбленная сказала бы: «Эй, Билл, эти кричащие девушки меня совсем не волнуют, я тебе доверяю»
VF: Вам уже изменяли?
БИЛЛ: Нет. И я ещё никому не изменял. Верность для меня – самое важное.
VF: Чем бы вашей подруге вы могли надоесть?
БИЛЛ: Я говорю очень громко. Целый день. И всегда с руками и ногами. А ещё я никому не даю возможности высказаться. Это тоже всем уже порядком надоедает.
VF: Что сложнее: любить кого-то или себя?
БИЛЛ: Себя. Очень сложно всем доказать, кто ты есть. Есть невероятно много моментов, когда я не уверен и лучше бы раскопал ямку, забрался в неё, накрылся бы доской и ещё год бы там просидел. Иногда я действительно рад, что мы находимся в такой шумихе и даём концерт за концертом так, что нет времени задуматься. Просто не остаётся времени для одиночества.
VF: Вам ещё удаётся пожить без статуса знаменитости?
БИЛЛ: Я не могу просто так сходить в пекарню. За меня это делает кто-то другой. Я не способен к повседневности, будучи безумным идеалистом. Я не могу ни от чего отступиться. Этот самообман контроля уже болезненный и становится всё хлеще. Всё должно быть зафиксированным до мельчайших подробностей, потому что я должен точно знать, что мне предстоит. Иначе я нервничаю. У Тома тоже этот стресс. Но мы всегда сами с этим справлялись, поэтому с трудом принимаем других людей, кладущих руку на Tokio Hotel.
VF: Ваши финансы вы тоже контролируете сами?
БИЛЛ: Да. Этим мы занимались уже в 13. У меня есть доступ ко всем моим счетам и контролирую их так же, как и мою карьеру.
VF: Вы знаете, сколько миллионов у вас уже есть?
Женщина из звукозаписывающей компании кричит на заднем плане: О деньгах не будет сказано!
VF: Когда подарите своим родителям виллу?
БИЛЛ: Как только смогу себе это позволить. Я хочу в любом случае жить с родителями. Мы так друг другу близки, что это будет совсем не обременительно. Не может ничего такого случиться, когда я смог бы сказать: «О, Боже, вам лучше уехать!»
VF: Предположим, вы разорились. Какая денежная сумма была бы для вас достаточной?
БИЛЛ: Столько, сколько смогли бы отдать все мои друзья вместе. Конечно, после всего, я бы всё вернул.
VF: Что вы думаете о падении Бритни Спирс?
БИЛЛ: Я могу понять, как такое произошло, потому что живу той же жизнью. Люди со стороны, наверное, думают: «Она бесится, она всего достигла – почему бы просто этим не наслаждаться?» Я не могу представить себе соло-карьеру и пребывание в одиночестве во время туров. Я не справился с этим невероятным давлением один.
VF: Мадонна сказала в 1991: «Я стану счастливой только тогда, когда буду знаменитой, как Бог». Вам это знакомо?
БИЛЛ: Смешное высказывание. Но я мог бы этому следовать, потому что границ совсем нет. Никто не говорит: «Ах, ну сейчас я уже популярен в Германии и хватит с того». Уже есть стремление быть знаменитым везде, на сколько только можно. Даже если бы я был очень богат и имел бы свой остров, я всё равно бы продолжал. Это правда: знаменитость – это наркотик. Запрет был бы реальным ударом, с которым я тяжело бы справился.
VF: Если бы наркотики не были запрещены, сколько вы бы попробовали?
БИЛЛ: Я бы попробовал что-то расслабляющее, ведущее к тому, что я не должен всё контролировать.
VF: В ваших снах вы звезда?
БИЛЛ: Однажды мне приснился кошмар: я лежал на кровати в помещении из стекла, а вокруг были фотографы, делающие снимки. Я говорю кому-то из нашей команды: «Блин, блин, ты не можешь их всех выгнать?» А он отвечает: «Нет, так не пойдёт. У тебя встреча и ты просто проспал». При этом ещё никогда я не пропускал встреч. Я всегда ставлю три будильника, чтобы не проспать. И я всегда пунктуален.
VF: Почему ещё никто не видел вас танцующим?
БИЛЛ: Я никогда не танцую. (ага, ага знаем мы!! Прим.Lally) Я всегда сижу в уголке – тогда кажется, что я совсем напился. Тогда я тоже это могу (не поняла – напиться или танцевать, если напьётся?? Прим. Lally) Мне кажется, что танцы – это больше для девчонок. Как бы плохо это ни звучало – только девушки должны везде танцевать.
VF: Вас посещают иногда мысли о ваших похоронах?
БИЛЛ: Должен честно сказать: да. Мои друзья того же возраста тоже об этом думают. Представляешь себе, какие бы люди присутствовали и кто действительно бы о тебе плакал.
VF: Какая музыка должна играть на ваших похоронах?
БИЛЛ: ”Magic Dance” Дэвида Боуи из фильма Лабиринт. Это очень весёлая песня, и сам фильм – фильм моего дества, который я до сих пор боготворю.
VF: А что надето на вас в гробу?
БИЛЛ: Я весь в чёрном и на мне кожаная куртка. Моим последним желанием было бы, в любом случае, чтобы волосы были уложены. Надеюсь, что к тому времени у меня ещё будут волосы. Если нет, то мне должны обязательно надеть парик!
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote