Часы показывали четверть восьмого. Я должна была выскочить из дому уже пятнадцать минут назад. Хуже всего было то, что я обнаружила это, только открыв глаза и взглянув на будильник. Опоздание на работу становилось все более и более критическим. Поспешно что-то на себя натянув, кинув в сумку кошелек, телефон и ключи, я распахнула дверь на лестницу, и… И обомлела. Вся лестничная площадка была усыпана лепестками красных роз. В памяти зашевелилась старая песенка, а где-то на дне сознания возникла мысль – «у меня появился поклонник!» Мысль эта должна была привести меня в восторг. Но не привела. Мне было достаточно много лет, чтобы перестать верить в такие чудеса.  Но все же что-то не давало мне наступить на бархатные лепестки – нечто, похожее на суеверное чувство, или на какое то детское воспоминание. Я так и стояла на пороге, понимая, что на работу уже, пожалуй, можно и вовсе не ездить.

Тем временем лепестки вдруг пришли в движение. Они сначала потекли по ступенькам вниз, как река, а потом, вдруг, остановились, собрались в кучку, и оказались красной сафьяновой коробкой – я б могла поспорить на что угодно, что в ней – бельгийский шоколад. Я сделала два шага по направлению к этой бонбоньерке – и тут она исчезла. Я потрясла головой, ущипнула себя за щеку, потом за руку, потом пару раз присела, как в зарядке. Не помогло. Я стояла в утреннем, тусклом, неопрятном подъезде, где не было ничего необычного, и ехать на работу все же пришлось.

Рабочий день был безумным, погода была премерзкой – грязь и слякоть, а мне так хотелось белого, мягкого, пушистого снега. Пока я доехала до дому – через вечную пробку у метро – из моей памяти полностью изгладились утренние розы. Но, войдя в подъезд, я ощутила, что в нем снова что-то не так. Нет, на полу не было ничего экстраординарного, и запахи были обычные, такие, как всегда вечером – подгоревшей гречки, жареного лука, дешевых сигарет. Но что-то было не так со звуками. Поднявшись на свой последний, пятый этаж, я услышала слабый звук, который был выходящим совершенно из ряда вон – казалось, что в подъезде щебечет райская птица. Я подняла голову - в районе чердака, в неверном луче подъездной лампочки, била крылышками зависшая в воздухе колибри. Я вновь проделала всю необходимую последовательность действий, которые были призваны разбудить меня и вернуть обществу: головой потрясла, руки ущипнула, и все было сделано как надо. На колибри это ничуть не повлияло – она трещала своими крылышками, как ни в чем не бывало, а потом подлетела почти к моему лицу и вдруг пропала совсем.

Но, пожалуй, мне пора перестать утомлять вас подробностями. Скажу только, что следующим утром у порога обнаружилась огромная миска с клубникой и обливная здоровенная крынка со сливками. После долгих размышлений я попробовала и клубнику, и сливки – и то, и другое было отменного качества.  Вот клубника почему-то подействовала на меня совершенно сокрушительно. Я позвонила в дверь соседней квартиры – их у нас на площадке две. Дверь открылась, и из нее потянуло несколькими чудесными запахами – ароматом роз, запахом спелой клубники, свежестью первого снега… Я робко вошла в коридор – вокруг не было никого. Сделав пару шагов, я очутилась на лестнице из каменных ступеней, ведших куда-то наверх, видимо, в башню, где по стенам горели факелы. Через два пролета винтовой лестницы впереди забрезжил свет, и я вошла в комнату, напоминавшую обсерваторию. Окна комнаты выходили на заснеженный горный хребет, над которым рассветал яркий солнечный день, а стеклянная крыша давала возможность увидеть зимнее ночное звездное небо.  На фоне заснеженного горного хребта, у окна, стоял мой сосед, Михалыч. Только это был какой-то не совсем Михалыч на этот раз. Он был выше ростом и стройнее, чем тот, которого я привыкла видеть, и одет он был в просторную бархатную блузу с   шелковым бантом на шее, и на ногах у него были сафьяновые туфли, как в моей любимой с детства сказке про Маленького Мука. Мне хотелось обратиться к нему, но сама мысль о том, что его можно позвать привычным именем, казалась нелепой. Но он повернулся ко мне сам. И заговорил – и я поразилась тому, как звонко и в то же время глубоко звучит его голос. Казалось, что он отдается эхом от заснеженных гор, и долетает до меня через звездное зимнее небо.

- Ты удивлена? – спросил он.

- Д-да, - ответила я, запнувшись, - очень.

- И о чем ты хочешь спросить?

- Розы, колибри, клубника – это….?

-Ну да, это все плод моих трудов.

- А как…? – вопрос сам собой застыл у меня на губах, от того, как он посмотрел на меня.

- Ну же, не разочаровывай меня, - поморщился он. - Не будь любопытной Варварой вроде нашей Марьи Семеновны с четвертого этажа. Я только потому и решил тебе все это показать, что надеялся на твой правильный вопрос.

- А почему…? – начала я, и лицо его просветлело.

- Ну вот, наконец-то, - сказал он с удовлетворением. - А ты разве раньше не догадывалась?

 

И тут меня осенило.  Год назад я, казалось, безвозвратно потеряла ключи от квартиры – таинственным образом Михалыч нашел их и принес мне. Потом от избытка снега потекла крыша – я пожаловалась Михалычу, и крыша течь перестала. Да и много чего еще можно было бы вспомнить.

Я посмотрела на него. Он стоял в профиль к заснеженным горам, улыбаясь. Над горами все еще рассветал солнечный день, и мостом тянулась радуга – через все небо.

- Очень обидно, когда нас, волшебников, не узнают, - сказал он. – Мы, как и все прочие, нуждаемся в признании. Но любопытство здесь лишь помеха. Пустое оно, бренчит, как консервная банка, не окунешься в него. А больше всего нам нужно, чтобы в нас хоть кто - нибудь верил. Ну иди, иди себе. У меня тут еще работы полно, видишь. Он повел рукой, и я увидела, что с зимнего звездного неба пошел снег. Мягкий и пушистый, - такой, о каком я мечтала весь вчерашний день.