Всегда вставал в голове странный вопрос: как же оно была зачато, это прекрасное тело? Воображение рисовало эти минуты без устали, с усердием и нежностью, да-да именно нежностью, которая присуща художникам, которые кладут свежие мазки на почти дорисованную картину…. Воображение создавало их, волнующие мгновения страсти и нежности, одновременно я пыталась вспомнить их, хотя конечно не могла это сделать.

Руки сползали по теплой коже, скользила музыка, какая-то мелодия, которую, услышав через пару дней в переходе метро, ты не узнаешь… Шепот перебивал дыханье, а может, наоборот. Банально, но светло, ласково.

Громкая музыка, тесный коридор, много текилы, пожалуй, слишком много для ее 53 кг. Он курит, машинально втягивает в себя дым. Дым проходит через фильтр, касается его пальцев, его губ, его языка… Какого это, поцелуй с дымом? Он спускается вниз… Нет ни одной клетки, которая бы не вкусила этот дым… Он заполняет легкие... Она бы поцеловала его?Нет. Она бы хотела, почувствовать вкус его сигареты на своих губах.

Стол. Стакан, граненый и чуть желтоватый, кажется, он умер пару десятков лет назад, но его забыли похоронить… Он умер, но если налить в него немного воды и взглянуть на дно, что увидишь все то, что он видел и чувствовал за свою стеклянную жизнь. Если бы на столе лежала скатерть, она бы была голубая, но скатерти не было. Поверхность закоптилась, липкая, она с отвращением осознавала себя на этой кухне в пять квадратных метров.

 Адам и Ева были женщинами. У них были тонкие белые запястья и нежная кожа внизу живота… То, что Адам стала мужчиной было божьей карой. О, как страдала несчастная Ева, разбросав по подушке русые кудри, она стонала и звала свою любимую, но вместо нежных ладоней ощущала на своей груди что-то чужое, грубое, сильное… мужские губы и руки, мужской голос сопровождали ее повсюду отныне. Она не смогла привыкнуть к этому… А мы смогли. Как жаль, что истина теперь кажется ложью…