Вечер. Десть часов. Новогиреево набрало в себя столько людей, сколько грязи нет на улице. Можно даже и подумать, что метро давилось огромной толпой. Я с натугой преодолел хаотичный людской поток, вырвался из него и устремил свои ноги к выходу. Здесь народ уже рассосался; осталось всего пару ханыг-алкашей, да такие же ученики-мученики как я.
Зверская усталость давила на меня, полный разлад в жизни и творчестве тоже висел, казалось, многотонным гнетом. Наушники надрывались желчным роком, помнится рандом мне выкинул « С другими», я, особо не слушая, упорно поднимался по лестнице. Песня кончилась, в наушниках настала недолгая тишина, а я уже поднялся под свет фонарей и почувствовал мокрый след на щеке. Я не спешно поднял голову к черным ночным небесам. Из-под яркого фонаря сыпались мокрые снежинки. Маленькие белые крупинки задорно крутились под легким ненавязчивым ветерком. Уже не один, а целая куча мокрых следов блестели на моем лице. Я широко улыбнулся и мне вдруг стало так легко и свободно, что я стоял, позабыв про горячий ужин и теплую постель, которые ждали меня дома. В меня влилась волна душевного пофигизма и дикого гуманизма, сразу захотелось полюбить ближнего своего или, наоборот, наплевать и не заметить.
Снежинки сыпались и я, кажется, был единственным дураком, который был этому рад. Люди ежились, морщились, суетливо кутались в свои куртки и мохнатые капюшоны, недобро посматривали на небо и на тучу снежинок, которые сыпались на них. Мне-то в общем было все ровно, ведь меня не люди занимали, а снегопад, свалившийся на мою горячую голову 18 марта. В наушника уже давно нежно пел Илюха Черт под приятный аккомпанемент, плеер позволил себе выбросить мне на прослушивание «Небеса». Я стал медленно двигаться к троллейбусной остановке, что явно вызвало недовольство водителей, перед которыми я в гордом одиночестве переходил дорогу. Автомобилисты видать и не догадывались, что они меня не волнуют, что на самом деле меня волнуют снежинки.
У белых крупинок снега странная жизнь, ведь они только падают и веселятся. Да-да, именно веселятся, ведь если посмотреть пристально на снежинки, то можно увидеть их лучистые кристаллические улыбки. Они наивные, наверное, думают, что радуют людей, что их мокрый след воспринимают, как родительский поцелуй, что они приносят счастье своей причудливой формой, многообразием и задорным танцем. Жаль их, ведь никто даже на них не смотрит, только запихивают голову в капюшон и ворчливо торопятся к себе домой, жалуясь на не погоду. Самое главное, что большинство людей, приходя домой, сообщают, что на улице хреново, или что погода мерзкая. Обидно. Особливо, когда знаешь, что погода-то не плохая, а самая что ни на есть прекрасная, ведь, черт возьми, где еще можно будет почувствовать неповторимую смерть белой крупинки на щеке, увидеть ее последний радостный танец?
Я смотрел на снежинки, которые, блистая и улыбаясь, танцевали под светом фонаря, радовался, продолжал глупо улыбаться и чувствовать прохладные капли на моем лице, пока троллеи не прорезали небо. Я заторопился домой, суетливо протолкнулся в салон троллейбуса и, облокотившись на поручень, занял привычное место у последней двери. Опять мать ругать будет, что в снегопад без капюшона ходил, ведь башка вся давно мокрая.

З.Ы. Кто хочит осудить, прошу того не делать, ибо все ровно безпользы, ибо городская романтика.