Совсем простая, коротенькая сказка. Две концовки на выбор. Кому какая больше нравится? 

Странной была эта история. Странной и горькой, как напившийся полынного яда ветер.

Бродил по наивному юному миру весёлый менестрель, и песни его, чистые, звонкие, искренние, будили доброту и свет в человеческих душах. Он не знал зла и не нёс с собой зла. Кто знает, как сложилась бы его судьба, не случись той беды.

Но беда пришла. Пришла так, как приходит всегда. Откуда не ждали.

Теплом и солнцем жил и дышал весенний лес. Мир звенел и переливался надеждой, любовью, мечтой. Лёгкая и прозрачная мелодия без слов скользила по губам, путалась в ветвях деревьев, сплеталась с птичьими голосами. Всё живое легко отзывает на искренность и отвечает любовью на любовь.

Может, всё и обошлось бы, не будь этой песенки.

Второй голос вплёлся в мотив. Холодный голос. Чужой. И ставший её частью легко и незаметно. Душа властна над песней, но и песням дана власть менять души. И в этой песне не было добра. Только упрямый колдовской зов, от которого менестрель не умел защититься.

Ведьма ждала его там. И странная красота её завораживала подобно морозным узорам на окнах, подобно прозрачной глубине голубоватого льда. И злое её колдовство изменяло открытую душу. Изменяла просто и страшно, забрав янтарное утро, сменив его северной полночью.

- Ты станешь моим рыцарем, - шептала ведьма застывшему на коленях менестрелю. Тревожно звенели на кончиках её острых ногтей железные колокольчики, когда проворные белые пальцы, путаясь, скользили в русых прядях, наполняя их густой чернотой.

- Но у меня и меча нет, - недоумение пробилось даже сквозь колдовской дурман, на столько чужды оружию привыкшие к струнам руки.

- Будет, - даже мимолётная улыбка не посмела коснуться её губ. – Возьми вот это, - летит прочь деревянная флейта, сменяется серебряной цепочкой, продетой сквозь кольцо из чёрного камня. – Теперь иди, рыцарь. Пусть мир боится тебя.

И страх стал его постоянным спутником, а где страх, нет места музыке. Холод спрятал под собой живую душу, лишь изредка удавалось пробиться сквозь него каплям сострадания. Никто не смел противиться рыцарю, служащему ночи. Горе оставлял он людям, огонь и смерть следовали за ним по пятам.

А во снах приходила ведьма. Касалась лба ледяными губами, перебирала волосы, сжигая с таким трудом пробивающиеся ростки милосердия.

Строптивость деревенской девчонки вместо усмешки вызвала холодную ярость. На весёлую нежность менестреля легко отвечали все. Рыцарю ночи не смели отказать – боялись. А эта – посмела.

Наглость должно наказать. Так или иначе она подчинится. И останется одна. Навеки.

И так стало. Не могло быть иначе.

- Прощай, - бросил рыцарь девушке.

- Прощай, - шепнула девушка миру, шагая в реку.

Рыцарь не помнил о ней. Зачем?

Но жалеющая искалеченного менестреля дорога вновь привела его в ту деревню. И братья её, седые от горя, вышли навстречу с вилами. Только куда крестьянским детям против рыцаря, много веков принадлежащего ведьме?

- Ты убил всех моих детей, - плюнул ему под ноги угрюмый древний старик, два года назад бывший сильным улыбчивым мужчиной.

- Только сыновей, - рыцарь не терпел лжи.

- Дочку сам из реки доставал, когда вас с ней хватились.

- Это её выбор, - отвернулся и пошёл прочь.

Ведьма во сне впервые смеялась.

Осознание и ужас пробились в душе сквозь лёд. И память о содеянном расколола каменное кольцо на шее. И дорога вновь приняла своего менестреля. Только волосы его так и не стали вновь русыми. Седина сожгла их сияние. И песни его не звенели больше радостью и смехом. Погасла радость. И горьким кашлем рассыпался смех. Память и скорбь бились и плакали в каждом слове. Раскаяньем и надеждой исцелить им же искалеченный мир дышала каждая нота.