• Авторизация


Наталья Климова (Сокова) - Дышать 22-08-2013 00:59 к комментариям - к полной версии - понравилось!


[359x500] [348x500]

 

ТЫСЯЧИ КИЛОМЕТРОВ ИЛЛЮЗИЙ

 

Я влюбилась. Не впервые, конечно. Мишенью Амура я становлюсь легко и часто. Но на этот раз все было серьезно, просто какая-то болезненная привязанность - два года мучений и слез, истерик и вспышек восторга. Звали возбудителя любовной инфекции, поразившей меня, – Тим. 

Ничем не примечательная история: познакомилась я с Тимом в ресторане, в котором пела, и куда он часто приходил ужинать, когда прилетал в Россию по делам фирмы, а жил Тим в краях Леди Свободы, в Нью-Йорке. Каким он был? Да таким, как и все мужчины из девчачьих грез. Сначала мы улыбались друг другу при встрече, затем перебрасывались фразами приличия: Здравствуйте! Как дела? Потом перешли на дружеское «привет». Кстати, Тим отлично говорил по-русски. А уж после, совершенно незаметно как, наши души зацепились друг за друга. И по правилам любовной истории последовали: долгие полуночные беседы за барной стойкой, провожания, вздохи под неоновым небом, наши тени на асфальте, держащиеся за руки; поцелуи на мостах, в лифтах и номерах отеля… В общем, любовь. И все такое…
Вскоре я поняла, что пропала совсем – жизнь без Тима скучна, ничтожна, однобока. Показалось, аналогичные чувства возникли и у него… Нам было здорово вместе. Как же! О вкусах мы не спорили, так как слушали одну и ту же музыку, обожали одно и то же кино, тащились от итальянской кухни, предпочитали одеваться в «Next», мечтали о доме в колониальном стиле… И, если бы наши мысли можно было измерить, то они совпали бы с точностью до миллиметра. 
Когда Тим был в Америке, мы общались в основном с помощью телефона и электронной почты. И, чем дольше мы не виделись, тем чаще случались ссоры. Тогда я писала гневные письма, или кричала в трубку это извечное женское «ты меня не любишь!», и зарекалась больше не заводить междугородних любовей. Тим советовал не беситься и отправлял меня к психотерапевту. Я же плакалась своей близкой подруге Марго, та с видом психоаналитика, владеющего универсальным ключом ото всех шкафов со скелетами, спокойно изрекала: «Ерунда какая! Помиритесь ишшо». В сердце постоянно штормило, порой цунами моих чувств выплескивалось наружу и накрывало Тима с головой, он даже как-то сказал, что хочет купить себе спасательный жилет. 
 
 
Приближался день моего рождения. Тим обещал какой-то невероятный сюрприз, но вдруг пропал. Я посылала письмо за письмом, однако послания пропадали в сети без ответа, словно бы их тут же проглатывал виртуальный паук. На звонки тоже никто не отвечал, трубка депрессивно гудела. Сколько слез безысходности было пролито на плече Марго, хоть жилетку выжимай. Она сначала успокаивала: ну, подожди, мало ли, дела какие у парня. Потом убеждала: не переживай, он все равно человек не твоей породы. И, наконец,  хладнокровно прогнозировала: все, он больше не появится, забудь о нем. Но мы всегда оправдываем тех, кого любим - таких замечательных, уникальных, в общем, самых что ни на есть лучших в этой вселенной и во всех ближайших космосах. Не иначе, как случилось что-то трагическое – думала я и не находила себе места.
А тут еще ко всему 11 сентября. В новостях по телевизору показывали, как горели, а потом стремительно рушились небоскребы-близнецы в Нью-Йорке. Я умирала вместе с ними - Тема работал в Северной башне Всемирного торгового центра. 
Когда Марго, возвращаясь с работы, обнаружила меня в полумертвом состоянии на площадке у своей квартиры, она сказала:
- Все, хватит закатывать себя в асфальт заживо, летим в Нью-Йорк.
Полетели в Большое яблоко мы не скоро. Я не помню, что происходило до получения визы, но не забыла молчание Тима.
И вот мы в небе над Нью-Йорком сидим рядом – невменяемая амеба, замученная бессонницей, и Марго, восторгающаяся небоскребами:
- Смотри, смотри, железобетонные сталагмиты! 
- Да ты поэт, - вздыхала я.
В аэропорту нас встречала давняя знакомая Марго, Лена – крупная, полная женщина за 50, в мятых брюках и огромной футболке - прямо настоящая американка. 
- Соболезную вашей трагедии, - сказала я. 
Лена неожиданно выдала:
- Да так и надо этим америкосам, а то зажрались.
Как оказалось, Лена, хоть и прожила двадцать семь лет в Нью-Йорке,  так и осталась в душе русской, Америку она ненавидела от Вашингтона до самых до окраин, просто ей уже не к кому было возвращаться на родину, в Россию. По дороге на Брайтон-бич, в такси, она рассказывала о своих бывших мужьях – американцах, и ругала их на неформальном русском так эмоционально, что я немного развеселилась. 
- Они тут все обрезанные, не только евреи. Сволочуги! – размашисто жестикулировала Лена. – И мозги у них такие же обкромсанные с рождения.
Лично я ничего не имею против американцев, но, как мне показалось, возражать Лене - опасно для здоровья.
К дому сердитой жительницы Нью-Йорка мы добрались уже затемно, отправляться на поиски Тима не имело смысла, пришлось дожидаться утра. 
И снова бессонная ночь. В окне виднелись опоры виадука, но даже монотонный шум проходивших по нему поездов не смог убаюкать меня. 
Утром аромат кофе и поджаренного хлеба витал по дому, но было не до завтрака. Захватив блокнот с адресом Тима, все еще в полубессознательном состоянии я выскочила на улицу, поймала такси и отправилась в Квинс. Господи, пусть только с Тимочкой  все будет в порядке! 
По дороге меня подташнивало от волнения, болел живот, кружилась голова. Такси застряло в пробке, было душно, кондиционер в машине не работал, кэбби открыл окна, впрочем, и это не помогло, с улицы нахлынул запах пропекшегося бетона и асфальта. Я не выпускала из рук мобильник и все набирала номер Тима: возьми, наконец, трубку, пожалуйста, умоляю, ну же… А сердце как будто поднималось лифтом по трахее к горлу. 
И вот, такси свернуло на улицу, где прилипли друг к другу одноэтажные, в основном белые, небольшие домики, обитые сайдингом, с лужайками и вязами у дороги. У серо-голубого дома кэбби остановил машину и сказал:
- Приехали, мисс. Вас ждать? 
С английским у меня проблема – школьный курс, да и все. Но этого хватило, чтобы сконструировать ответ:
- Да, подождите немного.
Сверившись с адресом на почтовом ящике и в блокноте, я нерешительно подошла к дому. Не помню, как нажала на звонок и ждала, мне казалось, что от страха тело мое сжалось до размеров бактерии. 
На пороге, за дверью с москитной сеткой, появился Тим…
Наверное, я умерла на несколько секунд, а потом воскресла, чтобы увидеть за спиной Тима девушку с грудным младенцем на руках. Она сказала что-то по-английски, сюсюкаясь с ребенком. Но я не пыталась разобрать сказанное и смотрела на ошеломленного Тима. Вот же он, стоит передо мной, любимый, и нет больше тысяч виртуальных километров между нами. Но, тем не менее, под ногами пропасть. Тим чужой, с обручальным кольцом на левой руке. 
Небо высасывало душу из тела в нереальную синь, чтобы потом трансформировать ее в облако. И я бы уплыла, охотно, без промедления, как можно дальше отсюда. Однако тело не двигались, мозг снова и снова приказывал ему идти, орал, взрывался. Я стояла. 
Девушка опять что-то сказала и плечом толкнула дверь, видимо, приглашая меня войти. Ребенок заплакал. 
Наверное, программа в мозгу перезагрузилась, я развернулась и направилась к дороге.
- Куда же вы? – крикнула вслед девушка.
Не помню, как открыла дверь такси, как села,  почему-то вдруг назвала адрес - Таймс-сквер, не помню, как рядом очутился Тим, и машина поехала. Он был близко, я слышала его дыхание. Я же, не дыша, сказала:
- Я боялась, что ты умер.
- Просто ребенок родился, ну, ты понимаешь, колики, плач, бессонные ночи.
Бессонные ночи… как мне это знакомо. 
- А ты… ты все такая же красивая.
- Давно женат? – спросила я и не узнала свой голос, бесцветный, искусственный, таким говорят терминалы по оплате мобильной связи. 
Тим нервно стучал кулаком по стеклу.
- Пять лет. 
- Зачем врал?
- Ух, ты, прямо, как на допросе! - попытался улыбнуться он, губы дрожали.
- Для чего привязал меня к себе?
Я ждала, как последняя дура на Земле, ждала, что он скажет: потому, что я тебя люблю. Но Тим ответил:
- Мон забеременела, мне пришлось жениться, у нас все было не так гладко, ведь я не любил ее, а потом… потом второй ребенок… А ты… ты появилась в моей жизни так неожиданно, как… первый снег на Рождество, он здесь, как чудо, ты знаешь… Ты стала моей отдушиной, антрактом в этой гребаной семейной жизни…
- Да уж, тот еще спектакль ты разыграл, - произнесла я, силясь сдержать слезы. 
- Прости… - выдавил он.
- За что? Спектакль-то вышел хреновый.
- О чем ты? – не понял Тим.
- Ружье не выстрелило. 
- Какое ружье? 
- Твоя любовь, Тим, которой на самом деле не было. Остановите машину, - попросила я водителя и сказала: - Уходи, пожалуйста, и не беспокойся. Ты приручил меня, но за это не в ответе. 
Я надеялась, что он еще немного посидит рядом, как-то повинится, попросит о свидании, наконец, встанет на колени и даже расплачется, потом выйдет из машины и побежит за ней вдогонку, и будет кричать что-то вроде: ты – единственная, кого я по-настоящему любил. Мы, женщины, склонны к офигенно-нереальным фантазиям. Тим же выбрался из такси, ни слова не говоря. 
- Ну, что, едем? – поинтересовался кэбби.
Я кивнула. Оглянулась – мужчина моей мечты возвращался к своему дому, отдалялся, уменьшался, еще и еще, и, наконец, превратился в точку. В тот момент мне хотелось, чтобы Тим погиб вместе с башнями Всемирного торгового центра, но, увы, те, кого мы любим, не умирают. До тех пор, пока мы сами живы. 
 

ПОВОРОТ

 

Небо почему-то в трещинах, да еще красных. Как-то неожиданно картина пред глазами сменилась, а только что был голубой небесный сатинчик с облачками. За рулем, на приборной доске, оказался листок, исписанный с двух сторон фразой: я ненавижу Валеру. Марго где-то прочла в женском журнале: если хочешь кого-то забыть, то внуши себе ненависть к нему. Она не понимала, где находится, но ощущала, что сидит, и, вроде бы, в машине, но почему-то в одном ухе голос ее босса спрашивает:

- Синицкая, что вы там натворили в релизе? 
А в другом ухе кричит Валера:
- Ну, ты и тупая! Не зачет!
А потом вдруг она оказывается перед высоким и закругленным, как труба, зданием, где находится офис ее фирмы.
- Блин! Чертов крематорий! - выругалась Марго и оказалась на своей кухне.
Она вернулась с похорон подруги, которая от рака умерла, двоих детей и мужа оставила. Валера, как обычно, пялился в телевизор и переключал каналы, не задерживаясь ни на одном больше полминуты. Марго села на диванчик рядом.
- Вот умру, и никто даже не поплачет обо мне. 
- И что? – пробурчал Валера. – Зато тебе не за кого бояться.
- Ну, как же не за кого? А ты?
«А ты? – повторила она про себя, - кто ты?» Ни муж, ни друг, ни брат – так, сожитель. И грустно стало. Кому она блюда вкусные готовит, стирает, тапочки подает? Кому? Дядьке чужому?
- Лесников, а когда уже мы с тобой поженимся? – спросила Марго.
Он, не отрываясь от телевизора, возмутился:
- Опять? Завела шарманку. Десять лет живем. Нормально ведь живем, паспорта штампами не мараем. Свобода! Иди куда хошь! Плохо разве?
«Свобода какая-то односторонняя, мужская!» - возмутилась про себя Марго и заявила:
- А я не хочу свободы, и не хочу никуда идти, я хочу с мужем.
- Блиннн… - закипает Валера, швыряет пульт на стол. – Опять тебе, что ли, лекцию прочитать о преимуществе гражданского брака?
- Гражданский брак – это когда в ЗАГСе зарегистрирован, а у нас с тобой сожительство.
- Так. Стоп. Отставить! – Валера раскаляется, а когда он злится, то вспоминает словечки из эпохи своей воинской службы. – С подругами, что ли, натрепалась? Отставить, женщина! Ты же знаешь, я не терплю командирства над собой. Я мужик, и я начальник. А ты – или подчиняешься, или валишь отседа. 
Марго отвернулась к стене, заплакала. Еще лет пять назад она легко останавливала слезные приступы, теперь же все чаще сдавалась, и слезы лились, голос блокировался, и в беспомощности она отступала перед натиском Валеры в другую комнату. Хватала сигарету, припрятанную в шкатулке с драгоценностями, и назло ему закуривала прямо в доме, хотя знала, что сожитель не выносит табачного дыма. Но сегодня Марго быстро проглотила комок слез в горле. Почему нужно «валить отседа», из своей же квартиры? Валера тут приживал, а не она. 
- Минералки принеси! - крикнул Валера.
- Нет, Валер, давай поговорим, - Марго решительно ворвалась в комнату, отодвинула стул и села. 
- Минералки принеси, сказал!
Поговорить Валера никогда не был настроен, только покричать, а что чаще, покомандовать. Марго посмотрела на него. Мужик-то видный, конечно, не зря всегда боялась – чуть что не по его, уйдет, и любая свободная бабенка подхватит. С мужиками нынче сложно, хоть в красную книгу заноси. Но сейчас пусть уходит, не жалко. Что-то вдруг сломалось у нее внутри, там, сегодня, на кладбище. И ведь словами не объяснишь, что именно случилось. Будто в душе взорвали атомную бомбу и все выжгли. Болело нестерпимо, правда, боли-то как раз Марго и была рада. Ну, и пусть болит, зато все теперь пусто, а значит, не нужно выносить из души мусор. 
- Все, Валера, - заявила она. – Пару часов тебе на сборы. Чемодан в шкафу, в прихожей. Ты человек военный, хоть и бывший, конечно, но соберешься быстро. И катись-ка ты…
Он опешил, никак не ожидал такого приказа от тихой и податливой сожительницы. Даже от телевизора взгляд не оторвал, не шелохнулся, только сказал:
- Валерьяночки накапай себе, мадам.
Марго поднялась.
- Я пока по городу проедусь, а когда вернусь, надеюсь, тебя уже не будет.
И она вышла из квартиры, дверью, правда, не хлопнула, но руки и ноги тряслись от страха. Спускалась по лестнице и боялась, что сейчас почувствует удар в спину. Нет, прежде Валера ее не бил. Руками. Только словами. Колошматил так, что живого места не оставлял. 
Марго вышла из подъезда, подошла к машине, отключила сигнализацию, села на капот и взглянула на свои окна – рамы давно не крашены, потрескались, надо бы на пластиковые заменить, да и жизнь неплохо бы… Через месяц стукнет сорок, а жизнь, как оказалось, пуста. Ни мужа, ни детей, ни собаки. Квартира и машина – вот все, что нажила. Немаловажные  детали по жизни, но… С ними-то не поговоришь по душам, не поревешь на плече. Поди, вон, прижмись к капоту, поплачь, как тут же сердобольные соседи неотложку вызовут и в психушку. Марго погладила свой «ниссан».
- Вот и остались мы с тобой одни на целом свете, - вздохнула она. 
Села в машину, завела мотор и поехала. Хотела понять, сожалеет ли о том, что сделала. Прислушалась к себе: больно только по-прежнему, и все. 
Ехала неизвестно куда и думала о прожитых годах, о двух абортах – то Валера не работал, то работал, но получал мало, то болел - куда уж там, не до детей, вспомнила об этих вечных «отставить, дура», «подай, женщина». А ведь раньше не резало слух, не обижало, не напрягало, даже с радостью все подавала. И счастлива была отдавать, отдавать… И ничего взамен. Так мама учила: любишь – люби от всего сердца, бескорыстно. И ведь любила. 
Вот уже и за город выехала. Машин мало. В будний день, да после часа пик, дорога опустела, это в пятницу горожане по дачам разъезжаются, словно спасаются от шума и суеты, да только миф все это, шум и суета все равно в нас остаются, и нет нигде покоя. 
Что-то приборы забарахлили. Марго засмотрелась на мониторы, подняла голову и увидела, как машину заносит на отбойник…
Опять небо в трещинах. Руки вцепились в руль, а в голове циклится: куда вывернуть руль, направо или налево? Направо или налево? Направо или налево?.. Откуда-то сбоку чужой голос сказал:
- Живы? Как вас зажало-то! Сейчас скорая будет, потерпите.
- 876… 56… 56…12, - произносит Марго и сама не понимает, что это за цифры. 
 
Неизвестно, сколько прошло времени, но, на мгновение придя в себя, Марго поняла, что превращается в мумию - большая белая фигура, будто с волчьей головой, заматывала ее в бинты. 
- Ты Анубис? Пришел за моей душой? – спросила Марго.
Фигура дернулась, и непонятно откуда громыхнул голос:
- Рано тебе еще к Анубису, деточка. 
 
Боль сверлами впивалась в  тело. Марго увидела тонкую светящуюся ниточку над собой, и ей захотелось взлететь к свету, там хорошо, там поют ангелы… Обман. Перед глазами четко вырисовался белый потолок и диск лампы. Марго дернулась и поняла, что привязана ремнями к каталке, в руку воткнута игла от капельницы. Полет отменяется. Да и рай не для нее. Что поделать, грешки…
Потом вдруг пустота. Марго, благодаря коротким вспышкам сознания,  запомнила женщину в белом, которая улыбалась, быть может, как стюардесса во время крушения самолета, заставляющая пассажиров поверить, что посадка будет мягкой, и смотрела на Марго так, словно ждала в ответ бурных аплодисментов за проявленное мужество, и постоянно приговаривала: «Молодец! Молодец! Все заживет! Все будет хорошо!»
А еще Марго вдруг увидела лицо Валеры, какое-то искаженное, будто  с картины Босха, и закричала: «Настоящий ад – это сон!» 
А потом появился мужчина в белом, телефон на тумбочку положил, похоже, что ее мобильник, красненький такой, раскладушка. 
 
Утро расстелило коврик из солнечных зайчиков на полу. Почему утро? Марго, открыв глаза, задумалась первым делом именно о том, сколько сейчас времени, попыталась нащупать рукой будильник, который Валера всегда в изголовье кровати ставил – чтобы матрас заглушал тиканье, но не нашла будильника и огляделась. Вокруг зеленые стены, кровати с железными спинками, тумбочки, заплатка из кафеля у двери, а под ней треснутая раковина с гудящим краном, из которого тонкой, но стремительной струйкой, удирала вода. А перед ней сидела женщина в цветастом платье, с веером в руке. 
- Ну, слава богу, проснулась, - радостно сказала она и замахала веером, - будить тебя не хотелось, а мне уж бежать пора.
Марго всмотрелась в лицо женщины – не узнала, потом еще раз оглядела ее целиком. Ноги незнакомки были в носках, а туфли стояли чуть в стороне. В памяти запахло масляной краской, да так сильно, что Марго затошнило. Вспомнила! Это же ведь Женька – малярша из ЖэКа! Она еще лет… боже мой, дай памяти… десять назад ремонт в квартире Марго делала. Приходила после работы и каждый раз, разуваясь, от тапочек отказывалась, и надевала носки, объясняя это тем, что так ей удобнее и привычнее.  Марго всегда с интересом наблюдала за тем, как Женька в белых носках расхаживала по грязным от обойного клея и краски полам. Во время ремонта она подружилась с маляршей, и контачила с ней, пока не появился Валера. Тому не нравились простые люди, как он говорил, из низших слоев колхоза. 
- Ненавижу обувь, ты же помнишь, - сказала женщина, перехватив взгляд Марго, - как захожу куда, так сразу носки надеваю, хоть мороз, хоть жара. Если не могу разуться, так прямо ноги крутить начинает.
Марго кивнула и теперь, наконец, себя оглядела: все конечности на месте, только на правой ноге гипс, и нащупала - лоб пластырем заклеен. Возмутилась  почему-то: «Это я что, в больнице?! Бли-ин!»
- Как тебя угораздило в отбойник-то вписаться? – поинтересовалась Женька.
- Отбойник? – Марго тряхнула головой и, точно вернув извилины мозга туда, где им и положено быть, сразу вспомнила про машину, барахлящие приборы, отбойник… И не по себе стало. – О, боже! 
Марго рассказала свою версию произошедшего, потом выслушала рассказ Женьки о том, что у нее теперь свой бизнес – туристическое агентство. Сначала муж этим занялся, а потом и Женьку привлек. 
- А ты все там же работаешь? – спросила она. – А то мне агент нужен, место освобождается, девочка замуж за финна выходит и к нему на ПМЖ улетает. Помнишь, ты все путешествиями бредила? Все хотела денег накопить, чтобы каждое лето по миру разъезжать? 
Марго вздохнула:
 - Н-да…
Миром у нее был Валера. Целой планетой с меридианами и параллелями.
- А ты как тут оказалась? – вдруг удивилась Марго.
- Да мне из больницы позвонили, сказали, что женщина в аварию попала и все просила позвонить по номеру 876-56-56-12. А это ж мой номер. Врачи подумали, что я родственница. Ну, приехала, дабы опознать. Смотрю – да это ж Рита! А мама твоя где? Муж? Валера, кажется?
Марго разревелась.
 
Перед ужином примчался Валера, швырнул на кровать пакет с вещами и, ни слова, кроме «Дура, идиотка, машину разбила!» ни говоря, ушел. Марго отвернулась к стене и прорыдала, пока не заснула. Проснулась от боли, нога ныла так, что хотелось ее отрубить, стон вырвался из горла.
- Что ж ты так стонешь-то, дорогуша? – услышала Марго за спиной, повернулась, опять застонав, и увидела женщину в белом халате со стетоскопом в кармане. 
- Больно, - зло выдавила Марго.
- Что там у тебя, нога? Да это ж разве больно! – присела на край кровати докторша. – Ты рожала?
- Нет.
- Ну, тогда ты и понятия не имеешь, что такое больно, - важно заявила докторша. – А с твоей-то ногой через месяц стрекозой прыгать будешь. Вон у меня, полчерепа заштопано, штыри в ногах, руках, ни одного зуба своего. И что? Шестьдесят шесть уже через месяц.
- Сколько? – теперь Марго приподнялась, опершись на локти. – Вам меньше по виду.
- Раскисать не надо никогда – вот секрет долголетия, - ответила женщина и представилась: – Меня Мария зовут.
- А по отчеству?
- Да без отчества. Мария, и все.
- А с вами что случилось? – Марго оглядела женщину – все, вроде, в порядке, только лицо ассиметричное, странное. – Вы же, вроде, сказали, что полчерепа у вас…
- Да это давно было! – вздохнула Мария. – Я тогда только что ереванский медицинский техникум закончила и с коллегами врачами в рейд по дальним аулам поехала. Нам грузовичок выделили с открытым кузовом, вот мы на нем и тряслись, дороги-то тогда без асфальта были, камни летели, гляди, того, в голову попадут, но ничего, мы не жаловались. Молодые, горячие, хотели людям помочь… 
Мария улыбнулась чему-то своему. 
- Когда по горному серпантину проезжали, камнепад случился, и шофер не справился с управлением, грузовик вылетел в пропасть. Все пассажиры погибли, и шофер. А  я, да хирург, мальчишка совсем, живы остались. Да как живы, все переломались. У хирурга этого, Костя его звали, обе ноги сломаны оказались, он как мог, перевязал их, и меня перебинтовал моей же рубашкой. Я сознание то и дело теряла, а он все тормошил меня: «Не спи! Замерзнешь! Не спи!». День заканчивался, а ночи в горах холодные. Костя мне анекдоты рассказывал, сам бледный весь, а все подбадривал, мы еще, мол с тобой, на танцы сбегаем, ты мне, говорит, белый танец будешь должна. Вот уж и ночь наступила, а нас никто и не ищет, словно и не было нашей команды, а Костя твердил: «Ты верь, нас найдут, обязательно найдут!» А на небе звезд было! И так близко, будто мы не на дне пропасти лежали, а по космосу летели. Костя мне про созвездия рассказывал.
Мария снова улыбнулась. 
– Я замерзать стала, Костя меня к себе прижал, грел. Но холод и сон одолели. Утром меня пастух нашел, буркой своей укрыл, а вскоре люди из аула приехали. Меня в машину погрузили, а парней и девчат, что со мной вместе ехали, сложили у дороги в ряд. И вот тогда я поняла, что мертвы они, а я жива, потому что боль невыносимую почувствовала, и весь путь до больницы кричала так, что голос потеряла и долго потом разговаривать не могла. Врачи и не надеялись, что я выкарабкаюсь, спорили, можно ли меня в Ереван перевозить. Большинство сошлось на том, что не довезут, по дороге скончаюсь. А один врач, жаль, имени его не запомнила, молоденький совсем, сказал: «Оставить ее тут, в районной больнице, точно умрет. В Ереван везти – может, умрет. Я бы рискнул». И рискнул. – Мария замолчала, раздумывая, потом продолжила, заметив заинтересованный взгляд Марго. - На вертолете меня отправили в Ереван. А там профессор какой-то знаменитый был, он и собрал меня, сшил. Еще и шутил: «Как новенькая теперь! И улыбка у тебя добрая!» Конечно, добрая, беззубая! Смотрела я на себя в зеркало и рыдала. Мне едва двадцать исполнилось, кому ж я такая нужна буду! Лицо перекошено, глаз один не видит, хромая на обе ноги. 
- А как же Костя? – нетерпеливо перебила докторшу Марго.
В глазах Марии темно стало.
- Когда я после операции в себя пришла, интересовалась, что с ним. Но мне сказали, что такого парня не было среди погибших, да и я вспомнить не могла, хоть кого-нибудь похожего на него из нашей бригады. Игорь был, Савелий Петрович был, Армэн Георгиевич тоже имелся. А Кости – ни одного. 
- Так что, он вам привиделся? – опешила Марго.
- Кто его знает, - с грустью сказала Мария. – Даже если он мне и привиделся, то все равно меня спас. 
Марго снова приподнялась на локтях. Соседки по палате спали, а жаль – ей так хотелось, чтобы все услышали эту историю.
- И как же вы потом? Как жили?
Мария поднялась с кровати.
- Не унывала. Я же заново и сидеть, и ходить научилась. Потом институт закончила, после аспирантуру, работаю вот, конструкторы из людей собираю, - тихо засмеялась она. - Только вперед! – вот мой девиз. Еще столько успеть нужно! Хочу вот с парашютом научиться прыгать.
     - А дети у вас есть? – поинтересовалась Марго.
     - А как же, и дети. И мужья были. Но все не то. Уж больно им всем хотелось объездить меня. Никак им не понять, что у женщины тоже душа есть, помимо сердца, и что душа эта тоже кушать просит. Не бытом единым жив человек, - изрекла Мария.
     - Значит, вы тоже в поиске того единственного? - вздохнула Марго.
     - А как же, с той аварии в горах и ищу. По крайней мере, я знаю, как его зовут. Если в этой жизни не встречу, так в следующей обязательно. А пока мне нужно освоить парашют. Чего время зря терять!
     Мария направилась к двери:
     - Разболталась я с вами, больная! Скоро полдник, а я еще не все палаты обошла! 
     Нога у Марго по-прежнему болела, но теперь стонать почему-то стало стыдно, и Марго мысленно запела песню о монтажниках-высотниках, именно она всегда лезла в голову в любую трудную минуту. 
     А ночью ей приснился Костя – худой, бледный, в белом халате, и еще много-много звезд. Марго кричала: «Мария, вот же он! Он существует!»
 
     На следующий день заявился Валера, небритый, пропахший потом, в мятой футболке и грязных брюках. 
     - Ты чего приперся? – удивилась Марго. – Я же тебе не звонила.
     - Я много думал, - заявил он, - не спал, не ел два дня… Не о том я. Уговорила. Давай поженимся.
     У Марго ничего в душе не шевельнулось, хоть и ждала она этого столько лет. Да и чему шевельнуться – выжжено все там. 
     - Что, некому супчик сготовить? – усмехнулась она.
     - Ты прости меня, Ритуль, - шмыгнул Валера носом.
     Глядите-ка, Валера просит прощения! Нет, в такие чудеса Марго больше не верила. Идти ему некуда, вот и решил подлизаться. 
     - Простила бы, - ответила она, - но не могу, потому что не умею любить. Научиться еще надо. И, начну, я, пожалуй, с себя. 
     Валера непонимающе глазами захлопал. 
     - Иди, иди, - попросила она, - тебе еще вещи собирать. Ключи не забудь вернуть. 
     Он замешкался – шаг к двери, обратно. Пообещал:
     - Ну, я подожду, пока ты выпишешься, может, надумаешь… Подожду.
     - Да, я хочу, чтобы меня кто-нибудь ждал. Но не ты. 
     После того, как Валера ушел побитой собачонкой, Марго не торжествовала. Она нервничала, решала, как быть. Жалко сожителя, слишком сильно врос в нее, корни пустил. Всплакнула, набрала номер Валерки, но, услышав его голос, отключила разговор, сказала себе:
     - Нет, пожалуй, любовь потом. Сначала весь мир.
     И набрала номер Женьки. 
     - Жень, ты говорила, у вас там место агента освобождается?
 
 
вверх^ к полной версии понравилось! в evernote


Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник Наталья Климова (Сокова) - Дышать | Маргарита_999 - Дневник Маргарита_999 | Лента друзей Маргарита_999 / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»