Вячеслав Рыбаков

о утро было тихим и лучистым.
Слегка туманным. Море истомленно
Едва дышало после страстной ночи,
Когда вернувшийся бродяга-месяц
Вонзал, врезал лучи свои упруго
В покорные и жаждущие воды,
Чтоб сызнова сумели в них родиться
Драконы, жемчуга, кораллы, мифы...

В искрящейся воде я плыл лениво
И вдруг увидел в глубине медузу.
Таких больших я никогда не видел.
Изламываясь в лучезарных бликах,
Пятном голубоватым, чуть размытым,
Над дном она скользила безмятежно.
Я очень долго плыл за нею следом
И, затаив дыханье, любовался,
И мне хотелось с кем-то поделиться
Восторгом перед прелестью медузы
И переливчатой гармонией движений
Ее беззвучного скользящего полета.
Нисколько не боясь ее ожога,
Я под нее подвел свои ладони
И так поплыл, толкая пред собою
Доверчивую, мягкую медузу.
Я плыл не быстро, очень осторожно.
А метрах в трех от берега поднялся
И девушке своей с восторгом крикнул:
Ты только посмотри, какое диво!
Приблизившись опасливо, как будто
Держал на поводке я волкодава,
Она сказала: Фу, какая гадость.
Я их боюсь. Они кусают больно.
Да нет же! — я порядком растерялся.
Ты подойди сюда ко мне поближе.
Ты посмотри  она ведь так красива.
Мы с нею в это утро подружились!
Однако заходить, как видно, в воду
В присутствии медузы было страшно.
Остановившись у черты прибоя,
Она сказала: Брось ее на берег.

Позволила она. В ее головку,
Которая полна была софизмов,
Трюизмов, афоризмов, эвфемизмов,
А кстати, большей частью, тавтологий,
Дававших ей возможности и право
Всегда судить, кто прав, а кто ошибся,
Простая мысль пробраться не сумела:
Что в воздухе, в среде, ей чужеродной,
Под собственною тяжестью порвется
Себя мне вверившая хрупкая медуза.
Поскольку всякая живая тварь способна
Существовать лишь в мире, ей присущем.
Лишь в подвиге имеет смысл мужчина.
В самозабвенье  женщина прекрасна.
И только в черной пустоте пространства
Светить способны пламенные звезды
Так и моя медуза: только в море
Она могла пленять воображенье.
Я отпустил ее, и лишь тогда увидел:
Как ни был осторожен я, остались
Следы на тельце  - вмятины от пальцев.
Я плыл и провожал ее, покуда
В придонных сумерках медуза не погасла.

Я это вспомнил все через неделю,
Увидев, как мужчина загорелый,
Идя купаться, из волны шумящей,
Вдруг наклонившись, что-то кверху поднял.
С его ладоней, содрогаясь, висли
Какие-то бесформенные комья.
И он позвал: Сынок, смотри скорее!
Какая здоровенная медуза!
И мальчик лет пяти, в упор уставясь
На вымазанные в песке лохмотья,
На клочья омерзительного студня,
Захныкал вдруг: Ну, папа, ГДЕ медуза?

Я долго думал: это совпаденье?
Или действительно те вмятины, те раны
Сломали что-то в компасе медузы,
Ей море оказалось не по силам,
И волны ее вышвырнули наземь?
Неужто над доверием медузы
Я слепо и жестоко надругался?
Неужто я ничем не отличаюсь
От говорящих: Брось ее на берег?
Случайная была ли это жертва
Одна из миллионов жертв природы
Иль это я, обманщик и убийца,
Кичась своим моральным превосходством,
Своей любовью к всем живущим тварям,
Агонизировать послал свою медузу,
Бороться без надежды на спасенье
В отчаянье, тоске и лютой боли?

Я никогда ответа не узнаю.