Я иду по замерзшей реке. Это точно река - я вижу с двух сторон пологие засыпанные снегом берега. Все серое - то ли вечерние сумерки уже (а зимой темнеет очень рано), то ли просто день такой. Только снег белый-белый. Из дна замерзшей реки растет не то трава, не то камыш - он растет из дна, пробивается сквозь воду, но сейчас вода превратилась в лед и эта мертвая но все ещё высокая трава (или камыш) заперта в нем. А сверху на этой траве лежит слой смерзшегося снега. Ровный хрупкий наст.
И я иду по замерзшей реке, путаясь ногами в мертвой траве, и пробивая себе дорожку в хрупком смерзшемся ровном снеге, покрывающем реку и растущую из неё траву. Я иду, разламыая перед собой хрупкий снег, и за мной остается след, в котором, в разломаном снегу, чернеет мертвая трава. И это чернота особенно ярко выделяется на белом смерзшемся снегу, в серости этого странного пространства.
Кто-то идет по моему следу, за мной? В черноте травы, которую я обнажил разломав снег? Может быть.
Кто-то идет, также как я, по замерзшей реке. Они тоже оставляют за собой черные следы-полосы. И они, эти полосы, сплетаются в то-ли узор, то-ли в арабские буквы. Но мне не до этого. Я пытаюсь сделать следующий шаг, вытащив, из мертвой черной травы внузу, запутавшуюся ногу. Сделать шаг, чтобы сломать ещё немного смерзшегося снега, чтобы черный след за мной стал ещё немного длинней.