Настроение сейчас - ХОРОШОЕ.

Я знаю точно, что смерть не есть прекращение жизни. Я знаю точно, что смерть забирает только плоть, оболочку. Я знаю, точно знаю, что, освободившись от нее, человек, его душа, его разум продолжают жить.

Смерть – не есть смерть. Смерть – Суд Божий. Смерть – это Жизнь. Жизнь, продолжающаяся год, два, столетие, века…

Что сделал ты? До тех пор, пока люди, обремененные телом, будут помнить тебя и твои дела, ты будешь жить. Жить, наблюдая за деяниями земными твоих друзей и близких. Ты будешь жить с такими же, как ты, оставшимися в памяти людской. Ты будешь жить до тех пор, пока не умрет последний, помнивший тебя…

Там нет места скуке. Там все в кайф. И радости, и печали. Там есть все.

Я могу… Я могу рассказать вам о Янке. Вопрос в другом – хочу ли я? Нет! Но я могу дать совет: если вас хоть чуть тронет это имя, – найдите записи и послушайте…

Я хочу, чтобы там жизни ей было отпущено ровно столько, сколько она этого хотела сама. Она этого заслужила.

Она не гналась за памятью пирамидной и мавзолейной. Она не хотела, чтобы ею восторгались, оценивая ее бальзамированный и вечностью просушенный труп.

Она звала гулять по трамвайным рельсам, и до тех пор, пока будут жить на Земле неприкаянные романтики, будет жить и наша Янка. Петь нам оттуда свои песни, радуясь за нас и печалясь.

Я не желаю ей славы… Славы Цоя… Это несколько пошло – остаться в памяти людей героем-одиночкой с группой крови на рукаве и алюминиевым огурцом в кармане… Но он сам этого хотел и сам он себе судья. Не мы…

Высоцкий этого боялся. Он чувствовал злую силу людской дури, когда толпа не знает меры. Слова, идущие от сердца к другим сердцам, перехватили и впечатали в винил, переплели в кожу. Сделав общедоступным сокровенное слово, растиражировав чувства, хотели убить душу…

Сволочи!

Пусть будет так, как хотела она. Не надо много говорить и писать. Те, кто захочет, – те сами все найдут. Пусть будет так…