[418x550]
...Дверь, ведущая в мою спальню, легко поддалась, и я с удивлением заметил, что скрип, к которому я привык, который я слышал каждый раз, как открывал дверь - исчез. Моя спальня изменилась до неузнаваемости. Было странно находиться здесь снова, но еще хуже было видеть многочисленные перемены, которые перенес мой дом. Все мои книги, которые обычно стопками лежали на полу, были аккуратно разложены по полкам. Пустые бутылки, засохшие цвета в вазах, огарки свечей – все это осталось в прошлом. Чистота комнаты вызывала у меня непонятное чувство отвращения. Однако я не стал зацикливаться на этой мысли, прекрасно понимая, что это не самое страшное открытие, которое мне предстояло сделать в эту жаркую июльскую ночь. По этой причине, я не спешил покидать свою спальню. Своих подчиненных я мог повидать позже. Я догадывался, что Бернард уже рассказал остальным слугам о моем приезде, однако я был уверен, что ни кто из них не посмеет потревожить меня. Следующие два часа я провел сидя на полу у камина, и пристально глядя в огонь. Красные языки пламени приводили меня в ужас, заставляли меня вспоминать кошмарные события моего прошлого, однако, не смотря на это, я не мог оторваться от жадного источника тепла, пожирающего паленья. По моему телу пробегалась дрожь при одной только мысли о том, сколько людей погубил этот нещадный зверь, этот хищник, не знающий ни пощады, ни жалости. Мне стало не по себе, и я отошел от камина, чтобы не видеть огонь. Из окна открывался завораживающий вид на Сену и ее берега с цветущими садами. Около этого окна, рядом с письменным столом, стоял мольберт с незаконченной картиной. Эту картину и начал рисовать примерно шесть, а то и больше, лет назад. С тех пор все изменилось. Мне было даже немного страшно снова брать в руку кисть.
Меня посетило странное желание написать письмо моему отцу и братьям. Я зажег лампаду и сел за стол. В гробовой тишине слышалось только царапанье пера по плотной бумаге да мерное потрескивание огня в камине. Пахло цветами и лампадным маслом. С не малым трудом, я заставил себя дописать письмо до конца, и лишь тогда понял, какую глупость совершил. Мне не хотелось причинять моей семье еще больше страданий, чем мне уже невольно пришлось им причинить. В последний раз прочитав письмо, я встал со стула и бросил исписанный лист бумаги в огонь. О том, что несколько мгновений назад я писал письмо отцу, свидетельствовала только маленькая горстка пепла в камине. В прочем, и она вскоре исчезла. Ко мне незаметно подкралось чувство одиночества и безысходности. Такое происходило слишком редко, что бы иметь какое-то значение.

За моей спиной раздался знакомый голос. Лишь потом я заметил, что снова сижу у камина и невидящими глазами смотрю в огонь. Естественно, я не услышал, как открылась дверь. Я так же не услышал звук приближающихся шагов. Я слишком сильно впал в воспоминания и на несколько мгновений мой разум, будто бы покинул мое тело.
- Месье приехал к нам надолго, или же он снова собирается уехать через несколько дней?
Как ни странно, в голосе Бернарда не было ни упрека, ни осуждения. Лишь здоровый интерес и любопытство. Я встал с пола и повернулся к нему лицом. Ответил я не сразу, будто бы сам не знал ответа на поставленный вопрос.
- Нет, я приехал надолго. Возможно, даже навсегда. – В моем голосе отчетливо прозвучали нотки горечи и разочарования, которых я даже не пытался скрыть. В прочем, Бернард не стал обращать на это внимания. Он всегда был в меру сдержанный и, в отличие от других подчиненных, не имел привычки совать свой нос в мои дела. В ответ он лишь одобрительно кивнул, но не проронил ни слова. Я тоже предпочел сохранить молчание и подошел к окну, дожидаясь, пока Бернард снова заговорит.
- Как самочувствие мадмуазель де Лабарр? – спросил он наконец, не отводя взгляд от моей спины.
Мои плечи едва заметно дрогнули. Я повернулся к нему лицом, но не спешил отвечать. Я надеялся, что он сам найдет ответ в моих глазах, что и произошло.
- Джозефин… - начал я, но он перебил меня еще одним понимающим кивком. Я замолчал и снова повернулся к окну. Меня удивляла его реакция, его понимающие взгляды, его спокойный голос. Наверное, впервые в жизни я осознал, что этот человек является чем-то большим, чем просто слуга. Он мог бы стать отличным психологом или даже философом, но он предпочел служить мне. Внезапно, меня посетило дикое желание рассказать ему всё с самого начала. О моем приезде в провинцию Авиньон, о смерти матери, об убийствах, совершенных мною, о смерти сестры и моего старшего брата, о казне моей возлюбленной… но я лишь продолжил молчать, заново переживая то, что мне однажды уже пришлось пережить.
Легкий ветерок осторожно колыхнул невесомый занавес. Я подставил лицо под прохладные струи воздуха и прикрыл глаза. Бернард молчал, однако я все еще чувствовал его пристальный взгляд. Я понимал, что он хочет спросить о Габриэль, и был уверен, что он непременно сделает это, но он молчал. Видимо он понял истинную причину моего возвращения домой.
Бернард покинул комнату так же незаметно, как и вошел в нее. Дверь бесшумно закрылась за его спиной. Я обернулся, но его уже не было.
Мне стало невыносимо страшно. Впервые за последние шесть лет я действительно боялся одиночества. И не смотря на то, что мои мечты давно рухнули, осознал я это только сейчас. Моя извечная страсть выдавать себя за нечто большее, чем я являлся на самом деле, и моя неоспоримая гордость, я бы даже сказал гордыня – вот что привело меня к этому состоянию. Хотя, эти качества были свойственны всем людям из знатных и влиятельных семей. Но не всех эти свойства доводили до гибели. Со мной же судьба поступила иначе. Она решила поставить меня на колени, ткнуть лицом в грязь, и я ей поддался, хотя мог и не поддаваться. Наверно я просто слишком сильно боялся смерти. Однако я снова забегаю вперед. Позвольте мне рассказать все с начала. Это не займет много времени, хотя сейчас, времени у меня больше, чем предостаточно, а сил больше, чем когда либо. Впервые в жизни мне действительно хочется вспомнить все с самого начала. Мне надоело бояться воспоминаний, надоело убегать от них и прятаться, зная, что они все равно преследуют меня попятам, и будут преследовать до момента моей смерти. Увы, мы не властны над нашими мыслями, и уж тем более над воспоминаниями. Возможно то, что я говорю, кажется вам жуткой ложью, но поверьте мне – человеку, который повидал в жизни практически все – это так. Мысли, это самая неустойчивая частица нашего существования, и именно она ведет нас в пропасть, в небытие, в бездну… называйте это как хотите.
По-видимому, я снова отошел от темы. Такое часто бывает, когда в голове крутится слишком много мыслей.
Итак, я начну.
Сегодня я впервые за три года посетил свой родной дом. Но вы не подумайте, все эти годы я не переставал думать о Париже. Наверно, я не смогу передать вам словами всю мою бесконечную любовь к этому городу. Для того чтобы понять что такое - Париж, нужно иметь счастье в нем родиться и несчастье покинуть его, как казалось, навсегда.
Думаю, мне стоит попросить прощения за то, что я вам не представился. А зовут меня Доминик де Лабарр, более известный, как «Палач из Авиньона». Я родился в 1757 году в знатной и влиятельной семье. И не смотря на то, что жизнь моя не обрела тот поворот, к которому стремился мой отец, он любил меня до того момента, пока это стало просто невозможным.
Однако позвольте мне все же рассказать вам о Париже. И даже если я не смогу передать вам всю его красоту, я буду чрезмерно рад вспомнить все снова.
Иногда мне кажется, что в Париже есть абсолютно все – большие, широкие бульвары и маленькие узенькие улочки, величественные монументы и убогие задворки, шикарные театры, рестораны и невзрачные забегаловки, респектабельные привилегированные части города и унылые невзрачные пригороды, блеск и нищета. Париж настолько многоликий, что его невозможно познать ни за один визит, ни за десять - каждый раз он открывает другую сторону своего самобытного мира. Мне было трудно покидать город моего детства. Здесь я провел лучшие годы моей жизни.
В детстве я был очень любопытным и мечтательным ребенком. Мне было интересно всё: начиная от воскресных месс в церкви, и кончая обширной библиотекой моего отца. Моя фантазия, казалось, не знала границ. Но вскоре я понял, что это всего лишь мечты и ничего более. Я был самым младшим из трех братьев де Лабарр. Моя сестра, Джозефин, появилась на свет чуть позже – когда мне было восемь лет.
Как самый младший из братьев, я постоянно подвергался многочисленным издевательствам и насмешкам. Но у меня не было другого выбора, как все время находится в окружении своих старших братьев. Они учили меня фехтованию, охоте и верховой езде. И не смотря на то, что их, так называемые, уроки не проходили без очередной издевки, наездник из меня получился совсем не плохой, а фехтовал я лучше всех во всем Париже (по крайней мере, я хотел в это верить).
Однако вскоре мне это наскучило. Я перестал выходить на охоту с моими братьями, и бывало, что я месяцами не притрагивался к своей шпаге.
Однажды в руки мне попало одно из первых издательств Шекспира. Мне тогда было около двенадцати лет. Я не знал ни одного языка кроме французского, и поэтому моей матери, царство ей небесное, пришлось переводить для меня большое множество сонет Шекспира на французский язык. После этого я начал всерьез увлекаться языками. Мой отец был против моего увлечения. Он говорил, что это бессмысленное занятие дураков, хотя сам владел тремя языками. Через несколько лет я овладел четырьмя языками, не считая французского. Я свободно мог разговаривать и писать на английском, испанском, итальянском и на латыни. Мои достижение вызывали негодование у моих старших братьев, которые едва ли могли писать на своем родном языке. Однажды они даже попытались убить меня, совершенно позабыв о том, что я прихожусь им родным братом.