"… Понятно, что люди не сразу умерли, и оттуда все время раздавалась молитва: "Господи, спаси души их!". О чем же они молились? О том, чтобы Бог спас души тех, кто их убивает. И было там написано, что один из бросавших гранаты, слышал все время лишь один тонкий голосок, который все равно пел: "Господи, спаси души их!". И тот сошел с ума. Для него было невероятно, что вот они издеваются над невинными женщинами, а в ответ слышат совершенно немыслимое для них. "Спаси их души, Господи, потому что эти души погрязли…".
"А вот если бы это было не исключением а правилом вашей жизни, то вы бы не пришли к тому, к чему пришли, – звучат Его простые, но твердые слова в ответ. – Люди – ведь даже добрые, даже умные, даже хорошие – видите, все-таки пытаются спасти свои души. Понимаете – свои души! Вот захожу в храм. Старушки, которые подсознательно понимают, что их время уже подходит, они никогда не знали где Бог, где Его искать – ну, наверное в церкви, потому что так уже принято. И вот они, эти старушки с глазами, полными ярости, друг по другу лезут поближе к батюшке, расталкивая, распихивая друг друга. Ну такое зрелище страшное! Просто страшное! Никто же не скажет: "Да Господи, да пожалуйста – Бога на всех хватит, только пожелайте Его услышать". Нет, нужно пробраться быстрее, надо погромче чмокнуть эту иконку, потолще поставить свечку. Да подороже свечку и потолще!".

"И сначала – я видел – ее платочком протрет вот так, а уж потом…", - подхватывает Юра.
"Да-да, – соглашается Он, – то есть лицемерие насквозь пронизало все, ну все человеческое существо".
"Ну насчет церкви хочу Вам возразить, не все ведут себя так", - мягко возражает все тот же незнакомый мне голос.
"Ну, да! Конечно!" - ирония сквозит в Его голосе:
"Но их так мало!" – поддерживает Его Лена.
"Я не возражаю, - частично уступает незнакомый голос. – Как в людском обществе, так и в церковном обществе пропорции верующих одинаковы. И Бог дает им по вере их".
"Конечно!" – вновь иронизирует Он.
"А то, что сейчас модно пойти поставить свечку, растолкать всех локтями и пролезть куда-то – так это да однозначно, но не совсем и не всегда, поверьте мне. Я там, наверное, бываю чаще Вас".
"Нет, подождите, – возражает Он. – Как часто бывает Олина мама в церкви?"
"Она не может..." – грустит голос, вспоминая об удивительной доброты и широты души женщине, тяжелейшей болезнью прикованной к инвалидному креслу.
"Не может... Но поверьте мне, что те, кто ходят в церковь не чище и не лучше чем она, хотя она за всю свою жизнь ни разу не упомянула этого Бога. Но Ему это и не надо. Ему не важен внешний антураж, Ему важно внутреннее содержание. Вот Он не призывает: "Верьте в Меня!" Не надо! Живите достойно! Проживите достойно – все! А то, чтобы кричать там … в этом нет необходимости. Это первое. Что касается другого. Вот вы подчеркнули, что процентное содержание верующих людей в церкви такое же, как и в обществе. Это страшно! В церкви должно было быть, должно быть совсем наоборот. Церковь должна была стать сосредоточием духа. Это должно было быть место, где собираются люди понимающие – как и было задумано изначально – церковь как место, где встречаются близкие. Но с другой стороны не обязательно, чтобы это была церковь. Достаточно чтобы близкие люди собрались просто в этой беседке, и это будет уже церковь в лучшем смысле этого слова".
"Иисус Христос сказал, там где вас трое – Я уже с вами, - поддерживает Его собеседница. - В принципе, Он не оговаривал, что это будет в каком-то в конкретном месте".
"Так, считаем – раз, два, три… восемь. Вот штук пять уже есть здесь. Почему ? Церковь – это взаимоотношение человека и Бога..."
Оживление и шум невольно прерывают Его речь. Внимание на мгновение переброшено на всеобщую любимицу – маленькую рыженькую собачку, заглянувшую в беседку на собрание людей. Это Кнопа. Лохматенькая Кнопа, с умненькими глазками и рассудительным спокойным характером. С этой рыжей симпатягой я познакомилась месяцами позже. В едином узоре одномоментной речи всех собеседников слышится разнообразие возгласов, предложений, мыслей: "Дайте ей хлеба!" "Да, нет, она не хочет есть, она только понюхала…" "…Она не есть – она послушать пришла".
"В Италии собак пускают в храмы"
"А у нас?"
"А у нас нет. Собак не пускают".
"И женщин в брюках тоже. Да …"
"И в шортах… Без брюк…"
"Да, – вспомнила Лена, – несколько лет назад – много лет назад – в восемьдесят восьмом или восемьдесят девятом году мы с мамой как-то зашли в церковь. Как там на нас кричали – я в брюках была. Господи, как она (привратница) кричала. Эти злые глаза… Я говорю: "Мама, пойдем отсюда! Это вера в Бога или что?! Что же вы кричите? Какая разница, в чем я зашла?"
"Ну, вот отношение…", – огорчается Он.
"… А у них дикие злые глаза. Это в церкви на улице Советской Армии!"
"И не только на Советской Армии – везде", – подхватывают ребята.
"Но главное ведь – что у тебя в душе, – вновь размышляет незнакомый голос. – В церкви точно так же как и в миру: вы должны пройти мимо всяких соблазнов, мимо всяких негативных вещей и выбрать то самое правильное – духовное. Как в миру, точно так же и в церкви – какое вам дело до всех остальных, если вы приходите туда …"
"Особенно если вас туда не пускают, – немедленно отзывается Сережа. – Вот интересно, да? В брюках не пустят, ведь так?"
Он снова вступает в разговор.
"Знаете, есть такой детский рисуночек – вот как на тетрадках. Выглядит он приблизительно так"
Он показывает неопределенный пятнистый рисунок, сплошь состоящий из каких-то цветных клякс и узоров.
"Если правильно сфокусировать свое зрение, то вы увидите спрятанный рисунок. В данном случае здесь будет собачка, пуделек. Это к тому, как все люди проживают свою жизнь. Вы в этой жизни живете, не сфокусировав своего зрения. Вы просто проживаете. Для вас жизнь это – просто набор таких пятен. Но осознанность и вера позволяют вам увидеть многообразие и объемность мира, и он настолько удивителен, настолько красив, настолько созидателен! И он мог бы стать для вас предметом восхищения. И тогда все то, что вы действительно цените, было бы не более чем эти пятна на картиночке. Понимаете? И из груды пятнышек такая красота вырастает. Но никто из вас, родившись и прожив жизнь, ни разу не удосужился увидеть как она выглядит на самом деле. Понимаете?"
"Дело в том, – вновь зазвучал на пленке все тот же неведомый мне голос, – что у нас, чтобы сфокусировать свое зрение, чисто говоря с материалистической точки зрения, человеческий глаз должен настроиться на глубину фокуса 25 см. Точно так же и здесь – чтобы увидеть красоту мироздания надо иметь определенное расстояние, с которого на это можно посмотреть".
"Все есть! – отвечает Он. – Так самое интересное то, что такая возможность есть даже у тех людей, кто лишен зрения вообще".
"Совершенно верно, – соглашается голос, – потому что… Вот был один из оптинских старцев – некий отец Даниил. Это был петербургский художник из очень старинной аристократической семьи, получивший в жизни все. Он был очень талантливым портретистом, учился вместе с Васнецовым, а в возрасте сорока лет он принял монашество и ушел в Оптину пустынь. И у него очень интересные всякие там разные проповеди… Однажды один человек его спросил: "О чем это вы все время говорите – духовные очи, духовные очи ?..." А тот ему очень просто объяснил: "Ну вот ты, предположим, сейчас находишься здесь в Оптиной пустыни. Лег спать и что во сне увидел? Ты увидел, наверное, свою жену – она в деревне кур кормит или еще что-то. А чем ты увидел? Ты с ней даже разговаривал. А как ты разговаривал? Ведь ты же спал – глаза были закрыты. Значит у тебя есть еще одни глаза. Вот теми глазами ты во сне и действовал". Ну он, конечно, гораздо более красивее, чем я, это изложил, но тем не менее, это так. У человека должно быть внутри внутреннее зрение – вот эзотерики его называют третьим глазом или там еще как-то, – но не все, к сожалению, его имеют. И более того – даже когда знают, что оно должно быть и необходимо…".
"Имеют все, имеют все! – в Его голосе убеждающая твердость и решительность. – Но не все хотят воспользоваться. Сначала вот я тут свое порешаю, да? Сначала – свое, а потом я вспомню. А вот так не бывает! Сначала – это, а потом все остальное!".