Я и люблю вроде пустоту, но стоит где-то поселиться, хоть и временно, обрастаю штучками. Ну тут-то они были и в избытке, кучу всего вынесла, но от бессмысленных свистулек, вазочек, блюдечек, камушков, раковин, отказаться не в силах. Шишки вот -- у меня у самой полно крашеных золотом шишек и сушеных позолоченных роз. Это значит что? Это значит наследственность. Я бабушку-то и не знала практически, но вот шишка золотая лежит, вот камни, вот раковины, вот обломки кораллов и морские звезды. Во всех моих домах тоже всегда были и шишки, и камни, и раковины. Вот и думай. Я обрастаю старушечьим уютом, как усердный паук паутиной, мгновенно, без усилий, даже без каких-то специальных действий. Оно просто образуется вокруг меня. Я не теряю времени зря, при помощи детского пластыря и маникюрных ножниц реанимировала старый ночник и присобачила к нему абажур из мочалки. Я совершенно не могу сделать что-нибудь, не знаю, практичное? людское? но мочалку, завалявшуюся в квартире в ход пустить -- это пожалуйста. И что это, зачем это -- непонятно. Способность делать ненужные вещи. Или вот -- тут все нетронутое годов с семидесятых -- штукатурка, краска, дощатый пол, окна, потолок, убилось за годы понятно. Мне нравится, я хожу и вижу фактуры, наслоения, ветхость, историю, высокомерный эстет внутри меня полностью удовлетворен. Полностью. Обсудить это не с кем, Сей Сенагон поняла бы меня. Но ее давно уж нет в живых.

Она бы мне сказала -- Мне нравится, если дом, где женщина живёт в одиночестве, имеет ветхий заброшенный вид. Пусть обвалится ограда. Пусть водяные травы заглушат пруд, сад зарастёт полынью, а сквозь песок на дорожках пробьются зелёные стебли…Сколько в этом печали и сколько красоты!Мне претит дом, где одинокая женщина с видом опытной хозяйки хлопочет о том, чтобы всё починить и подправить, где ограда крепка и ворота на запоре.
-- Все так, Сей, ответила бы я, все так. И пригласила бы в обшарпанную кухню выпить ромашкового чаю (пуэр закончился, а говно покупать неохота) и полюбоваться волнением крапивного поля и созреванием рябины за открытым окном. Морошкой бы угостила её, обсудили бы, каким образом лучше вывезти из Мурманска приемник Ригонда шестидесятых годов, монументально красивый и тяжелый, как гроб.

Моё наследство -- ракушки, камушки и свистульки. Надеюсь, что когда помру, найдется кто-нибудь, кто не даст им пропасть.

[показать]



[показать]

[показать]

[показать]

[показать]

[показать]

[показать]

[показать]