[270x183]
Знаешь, я отбросила стыд. За бессонницей наполненную пепельницу и хриплый смех. За распахнутый на груди шёлк и спущенные шторы. Это мой мир, где ночь поработила солнце, где на спинах рисуют картины, и сквозняк стонет скрипками. Ты можешь остаться и жечь рукописи, посвященные другим на свечах. Не бойся расширенных зрачков – это я, не ревнуй, когда в снах моих колеблющихся тенями нет тебя. Возьми из темноты бонг, шалфей предсказателей раскроет тайны пространства. Так часто повторяю, умею летать, так странно, что больше за спиной не дрожит смерть. Жить.
Это мой тёмный бескрайний мир, развёрнутый внутри обычной пятиэтажки. Ножом разрезала ниточки, несущие сигналы из вне. Слушай музыку, музыку, музыку…. Выкрутила провода дверного звонка, телефон отравлен пенной винной водой. Жаль нет рояля, у тебя такие пальцы, странные летучие пальцы, по клавишам чёрно-белым грусть, рыдающая грусть….
Ты спросила сегодня, сколько нам осталось – совсем чуть-чуть, на краешке карниза заплакал первый снег. Сегодня надену тяжёлые ботинки мерить язвы-лужи, стрептоцидом небесным обеззараживать сиреневый налёт декаданса на губах, а ты откроешь растрескавшиеся форточки – октябрьский ветер выкурит богемность. Всё, мы уедем зарабатывать на рояль и искрящиеся на его матовости белые дорожки. На блаженные прикосновения, на возможность быть вне системы, любоваться бордо, закованным в хрусталь.
Наша жизнь меряется наслаждениями, их жизнь купюрами. Но мы так несамостоятельны, так страшно освободится. Что это значит? Где здесь фальшь?