Я его лицо плохо запомнил. Совсем не запомнил – совершенно никаких деталей. Был ли на нём нос, мне сложно сказать. И было ли у него лицо вообще. В любом случае это лицо не стоило того, чтобы его запоминать, как и многие другие, поэтому я пропустил его мимо ушей. Но голос. Он застрял у меня в печёнках.

Кажется, он сидел напротив меня – насколько меня не обманывал мой слух. Он задавал вопросы. И каждый следующий глупее предыдущего. Он спрашивал, был ли я пьян тогда, за рулём. Да, разумеется, я был. Даже если он спросил бы, как меня зовут, мне потребовалось бы больше времени на раздумья – я отвечаю и жду следующего. По правде говоря, мне уже осточертело его общество, и я хотел скорее закончить этот бесполезный допрос. Но он не спешил. Я увидел, как он поправил очки, и подметил про себя, что нос у него всё-таки был, очень любопытно. Очень. И, похоже, мой ответ его огорошил. Огорошил настолько, что он задал свой неимоверно глупый вопрос снова. Надобности в этом не было никакой – я был убедителен с самого начала. Я сказал – суть в том, что у меня всегда есть в бардачке бутылка бренди, и я прикладываюсь к ней на каждом светофоре. С тех самых пор, когда на футбольной площадке под моими окнами кто-то рассыпал звёзды. Я имею ввиду, кроме всяких шуток, – звёзды. И сперва я долго не мог понять, что это, но туда будто рухнуло небо – всё в красно-сине-зелёных огнях, и они мерцали. Это было красиво.

Его голос, он источал скепсис, а у меня от этого бесконечного цирка уже порядком свело в правом боку. Этот его голос у меня в печёнках, да. Он снова задавал вопросы. И каждый следующий отдавался болью в моём боку. Он снова спрашивал и спрашивал. Я отвечал. Да, разумеется. Да. Пока сюжет не развернулся в зиму, а дальше, я знал, дальше было куда хуже – дальше была дорога, совершенно пустая и лютая от зимы, и спидометр показывал едва за двести. Его голос звучал у меня изнутри, а ты кричал, размахивая бутылкой бренди на соседнем сидении: «Выжимай на полную! Выжимай из неё всё! Это же девять одиннадцать! Девять одиннадцать, чувак!» Мы неслись куда-то за поворот, срывая с проносившихся мимо столбов звёзды. Кроме всяких шуток, – цепляли их, а ты драл глотку, что есть сил, пока не заснул. И я запомнил твоё лицо. Каждую его черту и бледность волос. И это твоё лицо, и рука с бутылкой бренди, и твоя голова на моих коленях – всё это было единственным, что я запомнил, потому что после я ударился зубами о руль. После он опять задавал вопросы. Да, разумеется, да. Говорю я тебе. Так вот, говорю, суть в том, что с тех самых пор у меня всегда есть в бардачке бутылка бренди, на случай, если ты вдруг решишь прокатиться.