Не люблю признавать, что я в чем-то не права, но сейчас это так. Я говорила, что не могу поверить в возможность определенных отношений между двумя молодыми людьми, хорошо знакомыми Соби-куну. Но раньше я не верила, что что-то может быть и между Какаши и Ирукой, я вообще плохо помнила, кто они такие, пока Мураки-сенсей не подарил мне брелок для ключей. 

"Бедная Настя" для меня была чем-то сродни сказке про "Золушку" и олицетворением, что и хозяин может полюбить служанку. Однако же, после прочтения некоторых произведений я подумала: а действительно, зачем нам Анна?))))

Название: Поединок
Автор: А.А.
Фэндом: телесериал "Бедная Настя"
Пэйринг: Корф/Репнин
Рейтинг: PG
Комментарий автора: альтернативное развитие сериала - или как все было на самом деле после дуэли Корфа и Репнина.

Июльский дождь страстей не остудил.
Жара июльская обид не растопила.
И каждый бился и не находил
Того, что было прежде сердцу мило.
* * *
Когда сойдут снега большой зимы
Разбудят нас весенние капели.
Кому тогда, мой друг, расскажем мы,
Как на одну любовь мы постарели?

Глава I 

Заснуть никак не удавалось. Едва Владимир закрывал глаза, как перед внутренним взором одна за одной начинали проплывать картины бесконечных (особенно в последнее время) ссор с отцом. Об этом ему сейчас вспоминать не хотелось, но вот беда - почему-то никак не удавалось воскресить в памяти что-нибудь доброе и хорошее... 

- Черт! Черт, черт, черт!!! - Корф-младший в ярости врезал кулаком по горячей и совсем неуютной подушке. - Неужели все наша жизнь состояла только из этих идиотских ссор! 

Начальную реплику в самоуничижительной тираде прервал едва слышный скрип открывающейся двери. 

- Володя?... - раздался тихий голос Репнина. - Володя?... Ты спишь? 

- Нет... - буркнул Корф в ненавистную подушку. Ему не хотелось, чтобы сейчас кто-то вторгался в его мир, переполненный самокопанием, самопрезрением и самобрезгливостью, однако помимо собственной воли испытал немалое облегчение от неожиданного визита друга. 

- Я помешал? - силуэт Михаила, освещенный сзади колеблющимся неверным светом канделябров, замер на пороге. Контуры его тела просвечивали сквозь тонкую ткань белой шелковой рубахи. Сюртук князь снял. Корф внезапно испытал острый укол стыда - судя по внешнему виду, Репнин так и заснул в гостиной. 

- Миша, прости, я бессовестно забыл о тебе! 

- Ничего, в такой ситуации это объяснимо. Я не в обиде. Вот только, - Михаил глянул изподлобья, светлая мягкая прядь волос упала на высокий лоб, уголок губ чуть изогнулся в полуулыбке, - кресла у тебя жестковаты, спать неудобно. 

- Иди сюда, - Корф против воли улыбнулся. - Здесь гораздо удобнее, чем в кресле... 

Князь немного нерешительно перешагнул порог спальни, осторожно прикрыл за собой дверь и, не отрывая взгляда от лица друга, подошел к кровати и, поставив канделябр на столик красного дерева, присел на краешек матраса. 

- Я не помешал? - снова тихо спросил Репнин. 

- Ты не можешь мне помешать. Никогда. Ни при каких обстоятельствах, - Владимир потянулся к другу. - Ты же знаешь... 

- Я подумал, что тебе не до меня сейчас, - Михаил чуть улыбнулся и глянул из-под бровей - от этого взгляда у Владимира всегда возникала легкая приятная дрожь во всем теле. - Но потом решил, что все-таки зайду. Нарушу твое уединение. Ты ведь тут наверняка так в себе закопался, что и макушки не видно? 

- Настолько глубоко не успел, - поймав ладонь друга, рассмеялся Владимир. - Как все-таки хорошо ты меня знаешь... 

Репнин перестал улыбаться и, подчиняясь Корфу, придвинулся ближе и полуприлег рядом, опираясь локтем на подушку. 

- Разве может быть иначе? Ты же друг мне, очень близкий и родной человек, - тихо сказал он. - Я тебя люблю. 

- Миша... 

- Мы раньше никогда не говорили друг с другом о своих чувствах. Даже тогда - помнишь? - когда едва вырвались живыми из-под обстрела. 

- Тогда нам не до слов было. 

- Как же, помню, - Мишель лукаво улыбнулся, - как ты меня ручищами своими облапил, чуть ребра не переломал! Я дышать-то с трудом мог, какие уж тут слова! 

Вольдемар в ответ стремительным рывком опрокинул князя на спину, навалился грудью на грудь, ощущая сквозь тончайший батист, как жарко и быстро колотится сердце друга. Близко заглянул в глаза. 

- Почему сейчас о чувствах заговорил? 

- Мне показалось, что сейчас ты ощущаешь себя страшно одиноким, потерянным, никому не нужным, - Михаил осторожно уперся ладонью в сильное плечо, чуть отстранился. - Захотелось напомнить, что это не так. Что ты нужен по крайней мере одному человеку на этом свете. Мне. 

- А ты - мне. Я... 

- Ш-ш-ш... - Репнин легко коснулся кончиками пальцев губ друга. - Не обязательно это говорить. Я и так знаю. 

Владимир поцеловал касавшиеся его губ пальцы. 

- Знаешь... У постели отца я вдруг понял, что ничего в этой жизни нельзя откладывать на потом. Ни поступки, ни слова, особенно если они о любви. Может просто не оказаться времени на то, чтобы сделать или сказать все, что по какой-то причине не успел. Поэтому я хочу сказать тебе сейчас. Я бесконечно дорожу твоим доверием и твоей дружбой. Каждый день благодарю Бога за то, что он наградил меня всем этим богатством, хотя и не знаю, за какие подвиги... Я люблю тебя. 

Услышав признание Корфа, Репнин медленно прикрыл глаза - и у Владимира, смотревшего в лицо друга сверху, защемило сердце. Таким нестерпимо молодым, красивым, умиротворенным, счастливым был в эти мгновения Михаил. На губах князя зародилась тихая нежная улыбка - и барон наклонился, коснулся мягких губ своими губами, словно бы для того, чтобы, попробовав эту тихую нежность на вкус, навсегда сохранить его в памяти. 

Глава II 

Зябкая зимняя ночь уже плотно вошла в свои права, однако цыганский табор по-прежнему не спал, жил какой-то своей, мало понятной стороннему наблюдателю жизнью. Где-то тихо звенела гитара, которую сопровождали такие же негромкие, тягучие и низкие женские голоса. 

Репнин сидел у костра и смотрел, как желто-оранжевое пламя выстреливает в ночь горячие искорки. Сна не было ни в одном глазу. Князь безуспешно пытался понять, что происходит. С ним. С Корфом. С ними обоими. Он уже догадывался, через что им предстоит пройти, и его мучили дурные предчувствия. События развивались неподконтрольно ни его воле, ни воле Владимира, и Михаил не понимал, как вести себя в ситуации, в которой никогда раньше не был. Дружба с Корфом казалась ему чем-то незыблемым, ее истинность он никогда не ставил под сомнение. Они привыкли во всем полагаться друг на друга, доверие было взаимным и абсолютным, они всегда и во всем оставались союзниками. А теперь обстоятельства превращали их в соперников! 

Погруженный в эти невеселые мысли, князь не замечал, что со ступенек ближайшей кибитки за ним внимательно наблюдает Корф. Мысли Владимира текли в том же направлении - и ему тоже было тошно от них, но поскольку Корф всегда уступал другу в прямоте, ему казалось, что все еще можно быстро и легко исправить. Хотя где-то глубоко внутри уже поселилось ощущение приближающейся беды. 

Шагов подошедшего Корфа Репнин не услышал. Владимир сел рядом, близко, коснувшись плечом плеча. 

- Чего не спишь? 

- Не спится, - Репнин дернул головой и тут же ощутил, как из разбитого носа опять потекла противная теплая юшка. 

Барон немного виновато покосился на князя, пошарил за меховым обшлагом, вынул платок и потянулся к лицу Репнина. Тот резко и быстро отшвырнул руку Корфа: 

- Не прикасайся ко мне! Мне не нужно твое фальшивое сочувствие! 

- Миша... Что с нами происходит?... 

- А ты не понял? 

- Что я должен понять? 

- Мы перестали быть друзьями. 

- Мишель, что за ересь ты говоришь?! 

- Это не ересь. Это лишь осознание свершившегося факта. 

Владимир не мог не признать, что Репнин прав. Хотя бы отчасти. Но предпринял последнюю попытку: 

-В моем отношении к тебе ничего не переменилось... 

Михаил саркастически усмехнулся: 

- Оказывается, ты всегда считал меня по-деревенски суеверным, романтичным маменькиным сынком, не достойным доверия и не способным принимать правильные решения... Приятно, ничего не скажешь. 

- Перестань! Я признаю, что погорячился и перегнул палку. Ты, кстати, тоже был... весьма убедителен! 

- "Каждый сам за себя"... Это были не мои слова. И ты продолжаешь мне лгать. Не сказал правды про истиное положение Анны... 

- Я говорил тебе, что не мог ослушаться отца! 

- ... не сказал правды о своих истиных чувствах к ней... 

- Я не мог! 

- Опять отец не позволил? 

Корф дернулся, но решил пропустить шпильку мимо ушей. 

- Я... Я сам лишь недавно понял, что чувствую на самом деле. 

Репнин косо глянул на барона, но безошибочно понял: Владимир говорит правду. 

- Что ж, хотя бы это тебя извиняет. Слегка... Но что мешает тебе сказать правду сейчас? 

Корф мучительно сглотнул, скомкал платок, который все еще сжимал в кулаке. 

- Я... Я люблю Анну. Как теперь понимаю, любил всю жизнь, но не имел мужества осознать это. 

Михаил, конечно же, знал, что сейчас услышит, потому что сам уже обо всем догадался и нещадно проклинал себя за то, что был так слеп поначалу. Но ему все равно стало плохо от этих слов. 

- Черт, - князь мучительно прикрыл глаза, - я не знал, что ревность - такое черное, глухое чувство... Затягивает, как омут. Я не хочу испытывать его по отношению к тебе! 

- Я тоже этого не хочу, Миша... 

Глава III 

- Я вызываю вас, сударь! - белая лайковая перчатка, брошеная Корфом в лицо Репнину, как-то мягко и совсем не обидно скользнула по щеке и упала к ногам князя. 

Михаил проводил взглядом нежный кожаный лоскуток, помедлил и поднял глаза на Владимира. Их взгляды встретились и сцепились в мертвой хватке, словно бы крошечная вольтова дуга на короткое мгновение соединила зеленые глаза и синие. Глубоко на дне глаз Корфа таился странный страх, но Репнин безошибочно понял его причину: барон боялся, что его вызов не будет принят! "Ты хочешь дуэли? - подумал князь. - Что ж, будет тебе дуэль..." 

- Я принимаю ваш вызов, сударь! 

- Я пришлю вам своих секундантов... - произнес дежурную фразу Владимир, и тут же осекся: увлекшись психологическим поединком, он забыл, что Михаил по-прежнему живет в его доме! 

- Буду ждать. С нетерпением, - Репнин коротко кивнул и пошел к двери. - А теперь, думаю, мне пора. Честь имею. 

Корф сильно удивился чувству, которое испытал. Минуту назад, поняв, что Михаил не собирается уходить от вызова, что поединок, исходом которого вполне может стать смерть одного из них, состоится, он пережил невероятное облегчение, а сейчас, поняв, что друг покидает его дом, вдруг расстроился... 

- Миша, тебе не обязательно... - он чисто инстинктивно потянулся вслед Репнину. Тот остановился в дверях, тонкими сильными пальцами до боли сжал косяк, обернулся через плечо. 

- Надеюсь, на уездном постоялом дворе для меня найдется какая-нибудь коморка под лестницей, - на губах князя мелькнула и тут же угасла печальная полуулыбка. - Не посылать же секундантов в соседнюю спальню, в самом деле! 

* * * 

- Андрей, черт побери, Андрей! Ты дома? - Корф ворвался в именье соседа, на ходу скидывая шубу на руки кого-то из дворовых князя. 

- Что ты кричишь, ночь на дворе! - Долгорукий, хоть и пытался выглядеть недовольным тем, что его разбудили, явно еще и не ложися. - Что стряслось, где пожар? 

- Не пожар. Дуэль. Ты нужен мне как секундант. 

- Где, прости, в нашем сонном уезде ты отыскал безумца, способного бросить тебе вызов?! 

- Вызывал я. 

- И кого, позволь спросить? 

Владимир поднял на Андрея тяжелый, какой-то полуживой взгляд. 

- Михаила!? - Долгорукому вдруг стало холодно от этой догадки. - Ты в своем уме?! 

- Не знаю... Не в своей тарелке - это точно. Так ты будешь моим секундантом? 

- Прости, Вольдемар, но сначала я должен поговорить с Мишей. 

Корф со своей фирменной кривоватой полулубыкой глянул из-под бровей на Андрея: 

- Будешь уговаривать отказаться от дуэли? Не трать зря время - он не откажется. 

- Откуда ты знаешь? 

Владимир в ответ только дернул плечом. 

- Я поехал. Кстати, где его искать? 

- На постоялом в уезде. 

- Ты выгнал Мишеля из дома? Впрочем, это логично - не посылать же секундантов в комнату по-соседству с твоей собственной... 

- Вы удивительно одинаково мыслите... - едва слышно пробормотал в спину уходившему Долгорукому Корф. 

* * * 

На дощатом столе в маленькой, бедновато обставленной, но чистенькой и довольно уютной комнатке постоялого двора неверным светом горела свеча. Михаил стоял возле, упершись кулаками в ветхую столешницу, и не мигая смотрел на огонек. Он пытался понять, что чувствует, но внутри было пусто и гулко. Даже страха не было. Он решил, что так, наверное, ощущает себя человек, долго и упорно шедший по совершенно незнакомой дороге, на которую попал невесть как и с которой не знал, как свернуть, и внезапно осознавший, что дорога кончилась и дальше идти некуда. 

В дверь постучали. 

- Не заперто, - буркнул Михаил. 

Через порог, низко пригнувшись, шагнул князь Долгорукий. 

- А, это ты... Уже выбрали оружие?... 

- Не выбрали! - вдруг рявкнул Андрей и схватил Репнина за грудки. - Мы оба знаем, что Корф бывает невыносим в своих безумствах, но ты-то почему ему потакаешь?! 

- Отпусти, - холодно и спокойно приказал Михаил. Руки Андрея разжались. - Я не мог отказать ему в этом вызове. Он считает, что иначе порочного круга не разорвать. И я начинаю думать, что он прав. Итак, оружие, место, время? 

Андрей вдруг почувствовал, что его не держат ноги, тяжело опустился на скрипучий стул. 

- Идиоты... Ладно. Кто будет твоим секундантом? 

- Если Владимир выбрал тебя, мне секундант не нужен. Я доверяю вам обоим. К тому же чем меньше народу будет знать о дуэли, тем лучше. 

- Будь по-твоему. На рассвете у озера, где заброшенная избушка, знаешь? 

- Как не знать. Меня там однажды уже чуть не убили, - в ответ на вопросительный взгляд Долгорукого Михаил лишь отмахнулся. - Стреляемся? 

- Стреляетесь. Впрочем, все равно - вы со всеми видами оружия обращаетесь одинаково хорошо. 

- Простите, князь, не захватили с собой клинков, чтобы удовлетворить ваш изысканный вкус. 

- Заткнись, сделай одолжение, ладно? 

- Ах, князь, что с вашим чувством юмора? 

- Оно в обмороке от необходимости общаться с вами, князь! Ненавижу вас с Корфом - вы постоянно принуждаете меня совершать поступки, противные самому моему существу! 

В ответ Долгорукий услышал тихий смех Репнина. А когда за Андреем закрылась низкая дверь, Михаил перестал смеяться и прошептал: 

- Прости. Нам просто больше некого втягивать в эти авантюры... 

Глава IV 

К месту дуэли Репнин немного опоздал. Спрыгнув с коня и бросив поводья стоявшему возле коляски Корфов Григорию, не смог не отметить иронии происходящего. 

- Опаздываете, сударь, - услышал Репнин сухой баритон Корфа. 

- Прошу простить, сударь, - Репнин не мог не улыбнуться. - Но, видимо, такова ваша планида, барон, - дожидаться соперника! 

- Начнем? - прервал этот странный диалог Долгорукий. - Петр Ильич (он обратился к доктору Штерну), вы готовы? 

- Начнем, - в один голос, не дожидаясь слов доктора, ответили дуэлянты. 

Андрей посмотрел сначала на одного, потому на другого и, решив не тратить времени на уговоры помириться, достал футляр с пистолетами Лепажа, проверил, заряжены ли они, молча протянул его Корфу и Репнину. 

- С какой дистанции стреляемся? - деловито осведомился Репнин. 

- Двадцать шагов - по десять от барьера каждому, - холодно ответил Долгорукий. 

Михаил и Владимир, разобрав пистолет, встали спина к спине. 

- За кем первый выстрел? - спросил Корф. 

- Стреляете одновременно. 

Михаил, ощутив, как в ответ на эти слова мгновенно окаменели спина и плечи Владимира, мысленно сказал Долгорукому спасибо. 

- Расходитесь, господа. И да поможет вам Господь. 

Отсчитав по десять шагов, соперники остановились, помедлили, повернулись лицом друг к другу и, не сговариваясь, сбросили с плечь полувоенные френчи. Наблюдавший за ними доктор Штерн невольно подивился такой похожести и слаженности действий. 

- Стреляете одновременно по моей команде на счет "три", - голос Долгорукого звучал все так же мертво и холодно. - Приготовтесь. 

Дуэлянты взвели курки. 

- Раз... Два... 

Рука Репнина дернулась вверх не дожидаясь счета "три" - и мгновенно раздался выстрел. Корф поначалу даже не понял, что стрелял он, а не в него, на движение Михаила его тело, тренированное тело солдата, отреагировало раньше, чем мозг! Окаменев, Владимир смотрел, как рука Михаила упала, не успев поняться, как из помертвевших пальцев медленно выпал пистолет, а на нестерпимо белой рубахе с левой стороны начало расплываться казавшееся черным пятно. Не отрывая глаз от лица Владимира, Михаил начал падать. Лицом вперед. Так падают мертвые. 

Корф закричал, отшвырнул оружие и бросился к сопернику. Он успел подхватить князя на руки еще до того, как отяжелевшее тело коснулось земли. 

- Миша... 

Лицо князя с закрытыми глазами было очень белым, очень спокойным и очень молодым. Дрогнули и открылись вдруг посиневшие и истончившиеся веки, очень холодные дрожащие пальцы коснулись щеки барона. 

- Куда же ты стрелял, глупый. Сердце ниже... 

Рука Михаила упала, князь потерял сознание. Корф мертвой хваткой сжал плечи Репнина и затряс бы его, если бы не рука доктора Штерна на плече. 

- Нельзя, Владимир Иванович. Отойдите. Дайте мне осмотреть рану. 

Нехотя Корф подпустил к Репнину врача - и тут же услышал за спиной голос Долгорукого. 

- Володя... Пистолет Михаила... Он не заряжен. 

- Как не заряжен?! Не может быть! Ты же смотрел!!! 

- Когда я смотрел, пуля была на месте. Но он мог незаметно вытряхнуть ее, когда шел от барьера. Он не собирался стрелять в тебя. Можно было бы догадаться. 

Корф упал на колени, схватился за голову и, раскачиваясь из стороны в сторону, тихо завыл. 

- Миша, Миша... Что ты сделал со мной! Я не убийца, я не убийца... 

- Ты не убийца, - на плечо Корфа легла ладонь Андрея. - Вчера, объясняя мне, почему он принял вызов, Михаил сказал: Владимир не видит иного способа разорвать этот круг. Судя по всему, он тоже не увидел иного способа... 

- Господа, - раздался голос доктора Штерна, - рана князя серьезная, судя по пене на губах, задето легкое. Он потерял много крови. Его нужно срочно доставить в усадьбу, нужна операция... 

Корф вдруг замолчал, резко выпрямился, поискал глазами коня, на котором приехал Репнин. 

- Григорий, Никита, довезти князя до поместья живым! Головой отвечаете! Доктор, я поскачу вперед. Что нужно приготовить? 

- Очень много горячей воды, полотняные бинты и простыни, побольше корпию, если возможно. 

- Я все приготовлю. Только довезите его живым... 

* * * 

Вот уже пару часов Корф метался по гостиной, как зверь по тесной клетке. От окна к столу, от стола к двери, ведшей в спальню старого барона, где доктор Штерн колдовал над бездыханным телом Репнина, от двери обратно к окну. 

Дверь скрипнула и в гостиную вошел доктор Штерн, на ходу вытиравший полотенцем руки. 

- Что?!... - бросился к нему Владимир. 

- Я сделал все, что мог. Пулю извлек. Рана тяжелейшая, после таких обычно не выживают... 

- Господи, нет!!! 

- Я сказал - обычно, - с нажимом произнес Петр Ильич. - Князь потерял много крови, но он молод, силен и упрям. Он имеет шанс выжить. Но он должен увидеть смысл в том, чтобы бороться за жизнь. 

- Владимир Иванович, - после секундной паузы произнес врач, - я не раз встречал князя Репнина в вашем доме, я видел, как искренние и глубокие чувства связывали вас с ним... Я не понимаю - как, почему ЭТО (Штерн сделал слабый жест в сторону спальни барона) стало возможным?! 

Владимир больно зажмурился и отвернулся к окну. Потряс головой, словно отгоняя туман и видения, снова повернулся к Штерну. 

- Мы запутались. И он... Нет, это я решил, что иного выхода из конфликта, стянувшего нас по рукам и ногам, нет. А Миша как обычно, потакая моим желаниям, пошел со мной до конца. 

Глава V 

Несмотря на то, что доктор Штерн сказал - Репнин находится под действием лекарств, Владимир поймал себя на том, что, входя в спальню, где спал после операции тяжело раненый князь, ступал на цыпочках, стараясь лишним шумом не потревожить друга. 

Подошел к кровати и, стараясь не смотреть в лицо Михаилу, из-за бледности и глубоких темных кругов под глазами казавшееся в неверном свете канделябров лицом мертвеца, подвинул кресло и тяжело в него осел. 

- Господи, Миша, что мы наделали... Если бы я... Если бы ты... Если ты умрешь, я наложу на себя руки. Я знаю, что виноват в случившемся больше, чем ты - хотя и ты тоже хорош, душа моя! - но ты не можешь, не имеешь права оставить меня в этой жизни одного! Я потерял отца, я не могу потерять еще и друга! Знаю, ты можешь возразить, что эту проклятую пулю выпустила моя рука, не чья-то еще, но это ведь ты, чертов упрямец, устроил все так, чтобы я не мог не выстрелить! Мы оба знаем, что единственным человеком, который мог бы меня остановить, заставить отказаться дуэли, был ты. Мог. Но не захотел. Господи, Миша, как ты посмел встать передо мной безоружным?! 

В голосе Корфа звучала настоящая, ничем не замаскированная боль. Похоже было, что он только сейчас осознал, на что они с Михаилом толкали друг друга. Репнин не собирался стрелять - это было понятно, значит, исход дуэли был предрешен. 

- Господи, Миша, неужели ты мог подумать, что твоя смерть от моей руки способна была сделать кого-то счастливым? Меня? Или... ее? Ты же умница, как ты мог не остановить меня? Впрочем, знаю, почему ты этого не сделал. Ты снова преподал мне урок... 

Владимир впомнил, как ненавидел себя, когда их с Репниным вели на расстрел в Петропавловке. Он расплачивался на собственные высокомерие и эгоизм, а за что должен был заплатить жизнью князь? Только за то, что оставался рядом вопреки здравому смыслу... 

Александр шел на поводу у собственных капризов, он, Корф, - у собственного упрямства, и ни тот, ни другой ни на мгновение не задумывались о том, что в результате их дурацкого поединка самомнений пострадают другие люди. Ни в чем, в том числе и в грехе гордыни, неповинные. 

- Миша... Доколе ты собираешься преподавать мне уроки ценой собственной жизни? Или их у тебя несколько?... 

Глава VI 

Корф не спал уже трое суток. Он не соглашался подпускать к раненому Репнину никого, кроме доктора Штерна. Ему казалось, что если он выйдет из комнаты или - не дай, Боже! - заснет, с Михаилом обязательно случится что-то непоправимое. Однако силы подходили к концу, барон чуть не падал с ног от усталости, и утром четвертого дня после дуэли Илья Петрович, пришедший как всегда осмотреть пациента, покачал головой: 

- Не знаю, кто из вас выглядит хуже. Вам просто необходимо отдохнуть. Не думаю, что князю хоть чем-то поможет присутствие возле его постели барона Корфа, на ходу теряющего сознание от усталости. 

Владимир вынужден был согласиться пойти поспать. Он присел у постели Михаила: 

- Миша... Я не бросаю тебя, слышишь? Я всегда буду рядом. Илья Петрович приказал мне идит спать, но я буду тут, по-соседству. 

И повернулся к доктору Штерну: 

- Не оставляйте его одного, пока меня не будет, ладно? 

- Не тревожтесь, Владимир Иванович. Все будет в порядке. Князю, как мне кажется, уже лучше. 

Однако выспаться как следует Корфу не удалось. Поначалу он заснул, не донеся головы до подушки, но этот глубокий как обморок сон длился от силы пару-тройку часов. Едва могучий организм барона немного восстановил израсходованный ресурс, сон начал отступать. В итоге Владимир окончательно проснулся от собственного крика. Сел в постели, не очень соображая, что произошло. И тут вспомнил, что ему снилось. 

Дуэль. Он снова стоял лицом к Репнину - и его рука медленно поднимала пистолет. Он изо всех сил старался справиться с непослушной конечностью, с ужасом и беспомощностью наблюдая словно со стороны, как палец нажимает курок... Он бросился бежать одновременно с выпущенной из ствола пулей, бежал изо всех сил, так , что сердце выскакивало из груди, стремясь опередить этот кусок железа и закрыть Михаила своим телом! И добегал до друга в тот момент, когда пуля злобным маленьким монстром рвала и кромсала живую плоть, вгрызаясь в сердце... 

Владимир рывком поднялся, вылил на голову таз холодной воды - и тут же почувствовал себя лучше. 

Глава VII 

Приоткрыв двери отцовской спальни, барон замер на пороге, услышав тихий стон. 

- Миша...? 

Князь открыл глаза. Взгляд раненого был странным - не то, чтобы невидящим, а каким-то повернутым внутрь. 

- Где я?... - хриплый голос был едва различим. 

- Дома, Миша, ты дома, все хорошо, все будет хорошо, - быстро заговорил Корф, наклоняясь к лицу друга. 

Болезненно блестевшие, яркие глаза медленно повернулись к нему, Репнин едва заметно свел брови. 

- Дома?... - князь с трудом обвел глазами потолок. - А-а, у тебя дома... 

Владимир ощутил неожиданный укол в сердце: раньше поместье Корфов для Михаила было таким же домом, как и поместье Репниных под Москвой. 

Внезапно князь пошевелился, застонал, здоровая рука как-то неуверенно, хаотично заскользила по перетянутой бинтами груди. Владимира прошиб холодный пот: он вспомнил, как точно так же хаотично и неуверенно скользили по телу руки умиравшего отца. 

- Вспомнил... - хрипло шепнул Михаил. - Дуэль. Ты стрелял... 

Корф хотел что-то сказать, но обжигающе горячая ладонь Репнина сжала его руку. 

- Молчи. Дай знать Наташе, пусть заберет меня отсюда. Сам я не смогу... 

- Зачем ей забирать тебя отсюда, тебе совершенно не нужно никуда уезжать! Петр Ильич замечательный врач, он поставит тебя на ноги... 

- Нет... - слабый шепот оборвал тираду барона. - Мне не нужно здесь быть... Нехорошо это. Неправильно... (Михаил вдруг перешел на французский) Non comme il faut... 

- Но почему - неправильно? - от отчаяния Корф решил пошутить. - Не думаешь же ты, что я зарежу тебя во сне... 

Но увидел, что штука, как пуля неудачливого стрелка, ушла "в молоко": Михаил его не слышал. Корф искренне надеялся, что это - лишь сон, а не обморок. 

* * * 

Княжна приехала за братом на третий день после дуэли. Состояние Михаила по-прежнему было серьезным, доктор Штерн в принципе был против того, чтобы везти раненого князя в Петербург, однако спорить с Натали было бесполезно. Она согласилась лишь на то, чтобы дворовые люди Корфа переставили ее карету с колес на полозья - так повозку будет меньше трясти, и раненый легче перенесет дорогу. 

Стоя в дверях, Владимир молча смотрел, как Григорий и Никита несут Репнина к карете сестры. Внезапно они встретились глазами. 

- Миша... Прости меня. 

Князь медленно прикрыл глаза. 

- Не могу. Мне... нечем. Тут (худая рука коснулась груди слева, чуть ниже бинтов) пусто. Ничего нет. Только пепел. 

Глава VIII 

В Петербурге раненый Репнин оставался неделю. Едва князю стало чуть лучше, как он уехал выздораливать в московское именье отца. Он стремился быть подальше от Петербурга, от суеты этого города, казавшейся ему, москвичу до мозга костей, надоедливой и бесмыссленной. Он жил в этом городе потому, что родители, главным образом отец, блистательный князь Александр Репнин, считали, что молодому человеку его положения непременно нужно сделать карьеру в столице, желательно военную и при дворе. Вспомнив отца, вот уже третий год жившего с супругой в Италии (тамошний климат подходил страдавшей чахоткой княгине гораздо лучше московского и уж тем более питерского!), Михаил улыбнулся: знал бы отец, как блестяще "продвигается" карьера сына! 

Правда, еще до отъезда из столицы Михаил продиктовал сестре подробнейший отчет о своих действиях в Двугорском уезде, о роли во всех событиях пригравшегося в пух предводителя уездного дворянства Андрея Платоныча Забалуева. Император, прочитав рапорт, дал понять Натали, что "молодого князя Репнина по прошествии времени, потребного для полной поправки здоровья, ждет очередное императорское назначание". О том, что стало причиной нездоровья князя, Натали сумела умолчать. 

* * * 

В Москве здоровье Михаила пошло на поправку удивительно быстро, и уже через месяц он снова вернулся в Петербург, чтобы получить обещанное назначение. Рана затянулась, а о том, какая цепь событий привела к ней, Репнин старался не вспоминать. Он решил для себя, что соперником Корфу не будет. Господь позволил ему остаться в живых после этой нелепой дуэли, что Михаил счел знаком свыше, приказывающим отказаться от Анны и любви к ней. 

Боже, как это было мучительно больно! Временами хотелось наложить на себя руки... 

Поэтому императорского назначения - каким бы оно ни оказалось - он ждал с нетерпением. 

- Князь Михаил Репнин, Ваше Императорское Величество. 

- Зови. Рад видеть вас, поручик, в добром здравии. 

- Поручик?... 

- Удивлены? Да-с, решил вернуть вас в строй, так сказать. Надеюсь, что события последних месяцев благодатно повлияли на вас, и не хочу ожидать новых безрассудных поступков. 

- Рад служить, Ваше Императорское Величество! 

- Погодите радоваться. У чина поручика есть цена. Вы слышали, что на Кавказе снова идут боевые действия? 

У князя засосало под ложечкой. Он не был трусом и выбирал карьеру военного не вслепую, хотя и под влиянием отца. От пуль бегать не привык, однако считал свое возвращение после кавказской кампании живым одним из величайших чудес света. А двух чудес подряд не бывает. И это, учитывая состояние души, было просто здорово! "Господи Боже, всего-то и нужно, что удачный выстрел - и все проблемы решены", - подумал Михаил. 

- Мне чрезвычайно понравилось, как вы разобрались с неприятностями в Двугорском уезде, - продолжил Николай. - И я подумал, что молодой офицер, способный в сложных условиях действовать с такой эффективностью, принесет пользу кавказскому корпусу. К тому же опыт боевых действий на Кавказе у вас уже есть... 

И тут император заметил, как странно блестят глаза Репнина, какое отсутствующе выражение на его лице, вспомнил, что так и не выяснил причин внезапного нездоровья князя, что, разговария о брате, княжна Натали была как-то очень уклончива. Вспомнил слухи о влюбленности молодого человека - фрейлины императрицы любили перемывать косточки вероятным женихам, а Репнин, несмотря на молодость и красоту, до недавнего времени считался среди них бесперспективным ("ах, Мишель Репнин такой сухарь! У него поистине ледяное сердце!"), обратил внимание на то, как осторожно драгун пользуется левой рукой - и догадка озарила его ум. 

- Но знаете, князь, я буду чрезвычайно недоволен, если выяснится, что этот кавказский вояж вредно отразился на вашем здоровье, - с нажимом произнес император и, поймав взгляд Репнина, отпустил его только после того, как убедился: офицер понял негласный приказ - вернуться живым. 

Глава IX 

Примерно неделю спустя после отъезда князя ко двору был вызван барон Владимир Корф. Приказ императора явиться на аудиенцию пришелся как нельзя кстати - после расставания с Репниным даже хлопоты по хозяйству во вновь обретенном поместье, заботы об Анне, вольную которой он наконец-то подписал и которую отправил в Петербург на попечение князя Сергея Степановича Оболенского, не могли по-настоящему отвлечь его от печальных мыслей. О неудачной своей, окончательно разбитой жизни, о так и не состоявшейся любви, о дружбе, которую он, видимо, благополучно уничтожил (хотя вот с этой мыслью смириться было сложнее всего!)... Временами Владимиру становилось жалко себя настолько, что - дабы отвлечься от мыслей о суициде - он спускался в винные погреба отца и дегустировал богатую коллекцию до положения риз... 

* * * 

- Барон Владимир Корф, Ваше Императорское Величество. 

- Проси. 

От наметанного взгляда императора не укрылось состоние, в котором пребывал молодой барон. Русскому самодержцу вдруг стало грустно от того, что столь блестящие молодые дворяне, очевидно богато одаренные по милости Господней, тратят жизнь на бессмысленные сожаления о потеряной любви. 

- По некоторому размышлению мне показалось, что имеет смысл приспособить к делу столь многообещающего - хотя и в прошлом - молодого офицера, как вы. Непозволительно разбрасываться талантами своих подданых! Я приготовил вам любопытное, на мой взгляд, назначение, и искренне надеюсь, что в новой должности вы окажетесь столь же эффективны, как и ваш друг князь Репнин. 

- Вы что-то знаете о Михаиле? - Владимир не смог удержаться от этой реплики. 

Государь против обыкновения воспринял порыв благосклонно. 

- Как не знать, если неделю назад я самолично дал ему назначение, которое князь принял, как мне показалось, с воодушевлением. 

И, предвосхищая следующий вопрос, который уже рвался с губ молодого барона, Николай сказал: 

- Нет, в столице поручика Репнина нет. Он едет к месту службы, на театр боевых действий. На Кавказ. 

Корф побледнел. Император пожалел подданого. 

- Не тревожтесь так, барон. Я, как мне кажется, нашел действенный способ обезопасить здоровье князя от его привычки совершать разные романтические глупости. 

Дворец Владимир покидал свитским чиновником по особым поручениям с огромными полномочиями и обязанностью отчитываться лишь перед Его Императорским Величеством. И с жестким сроком на то, чтобы привести уездные дела в порядок. И еще с обещанием императора восстановить его в воинском звании - в случае, если Его Величество окажется доволен службой. 

Глава Х 

"Здравствуй, родной мой Миша! 

Вчера минуло три месяца с того дня, как мы виделись с Тобой в последний раз. Надеюсь, Ты здоров и рана от моей руки не сильно досаждает Тебе, пока по приказу генерала Головина Ты гоняешься за этим головорезом, имамом Шамилем... 

Молю Тебя, душа моя, будь осмотрителен. Вообще-то я хотел написать - будь осторожен, но представил себе, как Ты сердито хмуришься в ответ на такие мои слова, и... Знаю, что потерял право просить Тебя о чем-либо, но все равно пишу эти слова - может по милости Божией Ты сжалишься над своим безумным другом (?...) и хотя бы слегка прислушаешься к его мольбам. 

Мне очень важно знать, что Ты жив! 

Я много думал о том, что между нами произошло, о том, почему это стало возможным. Оказывается, должность свитского чиновника по особым поручениям, которой пожаловал меня наш Император, весьма располагает к размышлениям. Наш друг Забалуев, к счастью, не успел слишком нашалить в уездном хозяйстве, и приказ Его Величества о скорейшем наведении здесь порядка я выполнил даже раньше, чем сам рассчитывал. Назначил досрочные выборы предводителя, попутно погнав с должностей всех, кто получил их при Андрее Платоныче. А вот уездного исправника трогать не стал. Неплохой, в сущности, человек. Просто... колеблющийся. Пока расплетал кружева нашего предводителя, сам себя удивил: оказалось, козни могу строить не хуже Забалуева! Вот ведь смог же подвигнуть закосневших наших двугорских дворян на то, чтобы выбрать в предводители "нужного" человека. Фамилии называть не стану - она Тебе ничего не скажет. 

Господи, да что это я... Тебе же все это не интересно. 

Признаться, к такому рвению на государственной службе меня подвигло полнейшее одиночество, в котором я пребываю с момента Твоего, Мишель, отъезда из имения и отбытия мадемуазель Платоновой в Петербург. 

Странная штука: я, конечно, полностью в курсе того, как Анна обживается в столице, даже несколько раз отобедал в ее компании у Твоего дядюшки, князя Оболенского (он, кстати, об Анне отзывается с полнейшим восторгом), но мучившего меня еще недавно желания видеть ее постоянно, иметь рядом, уже нет. А исчезло оно после того, как уехал Ты... 

Вот я теперь и думаю: любил я ее - или это было наваждение, сон?... Знаешь, наверное все-таки любил. Иначе все то, что я по милости этой любви устроил, будет выглядеть просто омерзительно. 

Прости, Миша, что я затрагиваю эту тему, все еще, уверен, болезненную для нас обоих, но не знаю другого способа вылечить болезнь, как не разобраться в ее причинах. 

Мне очень Тебя не хватает, родной мой Миша. Не знаю, приятно ли Тебе это читать. Может, я уже навсегда потерял право называть Тебя другом. 

За то время, пока Тебя нет рядом, я провел тщательную ревизию собственных чувств. Тебе это должно быть смешно читать: барон Владимир Корф, считавший чувства глупой выдумкой нервических барышень, вдруг обнаружил, что сам умеет чувствовать! Это было трудно, знаешь ли, идти поперек собственных привычек. Но я справился. 

Я очень надеюсь, что Ты вернешься в Петербург, чтобы своими глазами поглядеть на обновленного барона Корфа. Вот только не знаю, понравится ли Тебе то, что ты увидишь. 

Твоей сестрице, княжне Натали, как мне кажется, это понравилось. А может быть, напугало - уж не знаю, почему, но она сжалилась надо мной и дала адрес, куда писать! 

Прости, Миша, если это письмо Тебе неприятно. Порви да выбрось. И забудь, что оно было. Оно ни к чему Тебя не обязывает. Просто мне очень нужно было его написать. 

Обнимаю. 

Твой В." 

* * * 

Письмо Корфа стало для Репнина полнейшей неожиданностью. Дело было не в том, что он его не ждал - как раз наоборот, это дурацкое, как он считал, ожидание постоянно жило где-то очень глубоко в его душе, - а в том, что отчаялся дождаться. Ему казалось - он так хорошо знает своего упрямого друга, ведь многие поступки Владимир совершал наперекор тому, чего хотел на самом деле, или тому, что диктовали обстоятельства и ждали окружавшие его люди. Михаил не сомневался, что Владимир так же глубоко сожалеет о дуэли, о последовавшем за ней разрыве, как и он сам, но был совершенно уверен, что никаких шагов к примирению Корф не сделает. Ни первых. Ни ответных. 

Держа в руках шершавый конверт с адресом, написанным до боли знакомым нервным летящим почерком, князь вспомнил, как, собираясь по приказу императора к месту службы, буквально силком удержал себя от того, чтобы написать другу, сказать ему последнее "прости". Убедил себя, что это его "прости", рвавшее сердце, будет выглядеть жалко. И уехал, заперев раненую душу на пудовый замок, ключи от которого постарался потерять по дороге... 

А теперь это письмо... Как же оно растревожило Михаила! Прочитав первый раз, Репнин отложил его в сторону и долго метался кругами по комнате, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце. Прочитав вторично, не порвал, не сжег и не выбросил, а, аккуратно сложив, спрятал на груди. Там же, где когда-то - так давно, что, казалось, это было в другой жизни! - бережно хранил белый шелковый лоскуток, оброненный на мостовую некоей барышней... 

Трижды принимался писать ответ - и трижды в бешенстве ломал перо и рвал листы. Признание Владимира, вычитанное им между строк, родило в душе Репнина настоящую бурю. Слова, накопившиеся за время разлуки, рвались наружу, не желая соблюдать никакой очередности, давили и топтали друг друга и никак не выстраивались не то что во сколько-нибудь стройное, но и во сколько-нибудь удобочитаемое послание! 

В конце концов князь запустил чернильницей в стену, уронил голову на скрещенные руки и расплакался. 

А на следующее утро в Петербург вместе со штабной почтой ушло короткое послание... 

"Здравствуй, Владимир! 

Я получил Твое письмо. Оно не было мне неприятно. Я не порвал его. И не выбросил. И оно очень ко многому меня обязывает. 

Но я не могу доверить свои мысли и чувства бумаге. Мне нужно смотреть в Твои глаза - и тогда я скажу все, что сейчас так бередит мне душу. 

Рана зажила, хотя... (далее две строки были тщательно замараны, но Корф, кажется, знал, что там было написано - в Петербург доходили слухи об адъютанте генерала Головина, возившем войскам приказы главнокомандующего, слухи, которые чрезвычайно беспокоили фрейлину императрицы, княжну Натали Репнину!). 

Впрочем, это не важно. Я жив. 

Надеюсь, свидимся. 

Да хранит Тебя Господь. 

М." 

* * * 

Читая скупые строки Мишиного письма, Владимир всем своим существом чувствовал, ЧТО творится с его другом. Он, как никто, знал, сколь раним и впечатлителен князь, сколь незазищен от его, Корфа, поступков и словесных выпадов. И барона ничуть не оскорбила такая лапидарность в ответ на его собственные излияния. Улыбнувшись, Корф поднес листок к губам: "Господи, Миша, как же я хочу тебя видеть!..." 

Глава ХI 

Получив приказ явиться ко двору, барон Корф ждал аудиенции императора, но внезапно в приемной российского самодержца появился его наследник. Увидев Корфа, Александр заулыбался: 

- Поручик! Рад видеть вас при дворе. Надоело затворничать? 

Владимир слегка удивился - во-первых, непривычному оживлению цесаревича и во-вторых, нарочитой ошибке при обращении. 

- Доброе утро, Ваше Высочество. Прибыл по приказу Его Императорского Величества, жду аудиенции. 

- А вам не к отцу, а ко мне! - вдруг развеселился пуще прежнего Александр. - Вам разве не сказали, поручик? 

Вторично услышав обращение "поручик", Корф поморщился - и не заметил, с каким любопытством смотрит на него наследник российского престола. 

- Интересный вы человек, барон. Обращение "поручик" явно режет вам ухо, но вы, тем не менее, не спешите ни поправить меня, ни спросить, чем вызвана моя... забывчивость. 

- И... Чем же вызвана ваша забывчивость, Ваше Высочество? 

- Прошу в мой кабинет, барон. Там и отвечу на ваши вопросы. 

В кабинете Александр, забыв предложить Корфу присесть, вальяжно раскинулся в кресле, снизу вверх глядя на вытянувшегося по-военному Корфа. 

- Итак, поручик, - с нажимом произнес цесаревич. - Недавно в дворцовой канцелярии получили отчет о делах вашего уезда... 

Увидев сначала вопрос, а затем промелькнувшее в глазах барона недовольство, наследник небрежно махнул рукой: 

- Ну вы же не будете сильно удивлены, узнав, что император всегда доверяет не государственным служащим, а своим соглядатаям... У отца их по всем уездам и городам целая армия! Так вот, судя по всему, их доклад более чем удовлетворил Его Императорское Величество. И он сдержал слово. Вам возвращен военный чин. Поздравляю. Рад, что исправлена несправедливость, случившаяся по моей вине. 

Владимир, щелкнув каблуками, коротко кивнул. 

- Вашим новым местом службы будет обширный театр боевых действий... 

Корф помимо воли напрягся: неужели Кавказ?! Наследник, поняв реакцию собеседника, весело приподнял бровь. 

- Увольте, барон, отец совсем не кровожаден и далеко не всех своих восстановленных в правах офицеров гонит ловить Шамиля! Под театром боевых действий я подразумевал лишь то, что вы поступаете в полное мое распоряжение. Оказывается, подготовка бракосочетания наследника российского престола сродни руководству действующей армией... Если вы мне не поможете, я пропаду! И бедная принцесса Мария станет соломенной вдовой! 

Корф не мог не рассмеяться. 

- Нет, барон, вы не смейтесь. Вы просто еще не представляете, с чем вам предстоит столкнуться. Признаться честно, я едва умолил отца отдать вас мне на растерзание. Но Его Величество настолько доволен тем, что я скоро стану женатым и, как ему кажется, более солидным человеком, что он просто не смог отказать мне в желании во всей это выматывающей суете видеть подле себя лица друзей! Главный церемонейместер двора - господин более чем информированный в тонкостях брачного этикета, и на него вполне можно положиться, однако хочется знать, что можешь рассчитывать и на чью-то еще помощь. 

- Не могу сказать, что не удивлен своим... э-э-э... назначением, но готов служить всем, чем могу. Надеюсь, однако, я не единственный в вашем штабе, Ваше Высочество? Вы меня изрядно напугали... Хотелось бы, знаете ли, и до собственной свадьбы дожить! 

Александр расхохотался. 

- Пока вы у меня один, поручик. Но подкрепление уже близко. 

Увидев вопрос к глазах Корфа, наследник сжалился. 

- Я решил пристроить к делу всех, кому могу доверять. Князя Андрея Долгорукого я уже отправил личным посланником сразу к нескольким дворам Европы. А поскольку его отъезд пробил серьезную брешь в рядах моих помощников, я попросил отца и он милостиво согласился отозвать с Кавказа поручика Репнина. 

У Владимира потемнело в глазах. 

- Когда?!... - только и смог выдохнуть барон. 

Цесаревич, удивившись столь бурной реакции, очень внимательно посмотрел на Корфа, но решил допрос с пристрастием отложить до более удобного случая. 

- Думаю, неделя, от силы дней десять - и наш князь снова будет в наших объятиях. 

"В моих, в моих, только в моих, а ни в каких не в наших!" - мысленно заорал Корф. 

Глава XII 

В петербургском особняке князей Репниных Михаила ждало предписание - явиться во дворец в распоряжение Великого Князя Александра Николаевича немедленно по прибытию в столицу. Смертельно уставший с дороги князь справедливо рассудил, что "немедленно" явно означает с утра, а не на ночь глядя. 

Утром наконец-то выспавшийся и как следует отмокший в горячей ванне Репнин прибыл на аудиенцию к наследнику российского престола. 

- Князь! Рад видеть вас в добром здравии! - радушно приветствовал Репнина цесаевич, с утра пребывавший в приподнятом расположении духа. - Как добрались? Уже отдохнули с дороги? 

- Благодарю, Ваше Высочество, - Репнин шагнул в кабинет наследника, и от Александра не укрылась легкая неуверенность его походки. 

- Рана? - прищурился цесаревич. 

- Пустяки. Коня подо мной убило и придавило ногу. Еле выбрался. 

- Беру с вас слово, что позже вы подробно расскажете мне о своих кавказских подвигах! 

- Приказы главнокомандующего возить - невелик подвиг. 

- За работу посыльного крестов не дают, - наследник кивнул на вереницу наград на груди поручика. - Или я что-то не так понял? 

Князь покраснел. Царевич пожалел Репнина. 

- Ладно, не стану вас мучить. Или, наоборот, начну - у меня ведь к вам куча поручений! 

Пока цесаревич вводил своего нового помощника в курс его обязанностей, прошел почти час. Услышав за приоткрытой дверью кабинета шаги, Александр оторвался от бумаг и улыбнулся князю: 

- На первый раз с вас, думаю, хватит. А сейчас - сюприз! 

При этих словах наследника высокие двери кабинета отворились и на пороге возник барон Владимир Корф собственной персоной. 

В эти мгновения будущий император всея Руси испытал, наверное, самое большое разочарование в своей жизни. От встречи двух друзей, не видевшихся без малого полгода и расставшихся, как он слышал краем уха, не самым теплым образом, Александр ожидал чего угодно, но не того, что увидел. 

Князь Репнин, распрямившись, обернулся к двери - и лицо его застыло. Корф увидел его в ту же секунду - и приветственная улыбка на его губах умерла, не успев родиться. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, ни говоря ни слова. 

- Барон, - чуть склонил голову в церемонном приветствии Репнин. - Рад видеть вас снова в военном мундире. Мои поздравления. 

- Князь, - столь же холодно и ни на миллиметр ниже наклонил голову Корф. - Благодарю за поздравления. Рад приветствовать вас в столице. Надолго к нам? 

- Как пожелает Его Императорское Величество. Мы, военные, не принадлежим себе. 

Совершенно потрясенный и полностью сбитый с толку Александр наблюдал за этой сценой, балансируя на грани между истерическим смехом и волной неконтролируемого бешенства. Он так старался, он хотел приятно удивить обоих своих друзей, сделать им подарок в виде этой - такой долгожданной, как ему казалось, встречи, а они!!! 

Короче, Александр ни-че-го не понимал. В эти мгновения врожденная наблюдательность, натренированная до совершенства жизнью при дворе, явно изменила будущему императору. За ледяной внешней холодностью он не увидел, как двое в его кабинете сдерживаются из последних сил, чтобы не броситься друг другу в объятия. 

Барона трясло - и ему казалось странным, что этого не замечают остальные. Но внешне ураган чувств, бушевавший в его душе, выражался лишь тем, с какой судорожной силой рука сжимала эфес церемониальной шпаги. У Репнина дрожали губы, и князь, чтобы унять эту дрожь, сжал их в белую тонкую линию, отчего на лице застыла гримаса, похожая на ярость. 

Александру наконец надоело играть роль безмолвного свидетеля этой странной встречи. 

- Князь, вы свободны. Жду к вечеру с докладом. Барон, прошу садиться, ваша очередь получать приказы. 

Репнин и Корф одновременно двинулсиь навстречу друг другу, и, чтобы разминуться в дверях, обоим пришлось призвать на помощь все природное самообладание. Лишь коротким взаимным кивком они обозначили тот факт, что все еще замечают друг друга. 

- До встречи, князь. 

- До встречи, барон. 

Корф не смог удержаться - и проводил-таки выходившего из кабинета Репнина долгим взглядом. И то, что он увидел, ему не понравилось. Нет, это была не хромота. Напротив, князь шел, щеголяя идеальной офицерской выправкой, и вот за ней-то Владимир и разглядел тщательно замаскированную хромоту. 

- Ваше Высочество, поручик Репнин был ранен? 

- С чего вы взяли, Корф? 

- Не знаю. Показалось. 

- Пустяки. Говорит, коня под ним убило, придавило ногу. 

- Действительно, пустяки. 

Наследник внимательно посмотрел на собеседника, улыбнулся: 

- Тогда займемся делами? 

* * * 

Отчитавшись о проделанной за день работе, Корф мчался из дворца домой как на крыльях. В ушах звучал голос Михаила - "до встречи, барон". Владимир надеялся - нет, был абсолютно уверен! - что в этих словах было обещание увидеться не когда-нибудь в неопределенном будущем, а сегодня, вечером! Правда, сказать, почему он так уверен, что Репнин придет к нему, а не будет ждать у себя дома, он не мог. 

На третьем часу бесмыссленного метания по пустым комнатам особняка Корф начал колебаться - а вдруг он выдает желаемое за действительное? А вдруг у Миши и в мыслях не было приезжать к нему? Не выдержав, оделся, велел закладывать экипаж - и замер в дверях от мысли: а если Михаил едет к нему в эти самые минуты - и они разминутся в дороге?! 

- Будь что будет, - сдался Корф. 

Михаил приехал, когда была почти полночь. Не вошел - ворвался в двери, бросился в гостиную на втором этаже, на ходу скидывая с плечь шинель. Владимир, услышав шум на летнице, поднялся с дивана, шагнул к дверям - и они с грохотом распахнулись навстречу. 

Двое замерли, вцепившись друг в друга глазами - точно так же, как несколькими часами раньше во дворце. Только на этот раз в их глазах не было льда. Был пожар. 

Одновременно шагнули навстречу. Корф вдруг опустил глаза - сначала на грудь Репнина, потом на свою. Оба были по-прежнему в мундирах - и оба при полном параде наград, как того требовал дворцовый этикет. Владимир представил себе, как зазвенит все это железо, когда они обнимут друг друга, и у него противно заныли зубы. Он поднял глаза на Михаила - и понял, что друг не разучился читать его мысли. 

- Снять, - дернув головой, громким шепотом рявкнул барон. 

Два мундира одновременно - и без звона - упали на мягкий персидский ковер. 

Но даже если бы это падение сопровождалось канонадой, ни Владимир, ни Михаил его не услышали бы. Они стояли, тесно и сильно обнявшись, и молчали. И чем дольше длилось это молчание, тем сильнее и крепче становилось объятие. 

- Господи, Миша, ты все-таки приехал... 

- Приехал... Боялся, не дождешься. Чертов царевич столько дел надавал - думал, до утра не закончу. 

И они снова обнялись, упершись друг в друга лбами. 

- Грудь в крестах... Под пули, поди, специально лазил? 

- Генерал Головин не любит адьютантов, просиживающих штаны на штабных лавках. Не захочешь - полезешь. 

- Насильно крестов не вешают, уж я-то знаю. А нога? Давно ранили? 

- Глазастый... Зацепило, когда коня подо мной убило. Помнишь того злобного вороного кабардинца, из-за которого мы с тобой однажды чуть не поссорились? 

- Не может быть! Неужели жив еще? 

- Уже не жив. Но был, когда я приехал. На нем мало кто ездить отваживался, вот и дождался меня. А знаешь - половина удовольствия от обладания этим зверем улетучилась, потому что тебя рядом не было. 

- Не перед кем было покуражиться?... 

- Не перед кем... Господи, Володя, если бы ты знал, как мне тебя не хватало... 

Репнин не хотел говорить этих слов, они сами вырвались на свободу. Еще подъезжая к особняку Корфов, Михаил поклялся не проявлять слабости - и вот все эти страшные клятвы обратились в дым от одного только горячего взгляда Владимира. Князю вдруг стало глубоко наплевать, как он выглядит в глазах Корфа. Ему очень нужно было сказать все, что скопилось в душе, - и он скажет! И пускай потом барон до конца жизни считает его романтическим слюнтяем - ему, Репнину, будет все равно. 

Он отодвинул от себя Корфа, взял его за руку, подвел к дивану, усадил, сунул в ладонь влажный бокал вина, сел рядом и, не глядя в глаза, заговорил. 

О том, как больно ему было видеть в глазах друга неприязнь, граничившую с ненавистью. О том, как он сам никак не мог найти правильных слов, чтобы объяснить истинные мотивы своих поступков. Как горько было видеть, что друг, ослепленный своим чувством, безжалостно топчет и терзает чувства его, Михаила! О том, что все, что нужно было сделать Владимиру - это произнести три слова: "я люблю ее" - и он, Репнин, отошел бы в сторону, сам справился бы со своей любовью, отдал бы другу его женщину... 

О том, что, уезжая на Кавказ, честно не собирался возвращаться. Что не искал физической смерти - ему казалось, что он и так уже мертв. Что разрыв с другом из-за женщины и означал для него смерть всего, что составляло смысл его жизни. О том, как думал, что ему удалось победить себя, забыть столицу, друга, женщину, боль. И как простой листок шершавой почтовой бумаги вмиг разрушил эту его крепость из сыпучего песка... 

- Миша, остановись, не надо больше, не мучай себя! - Корф поймал ладони друга, сжал их в своих, поднес к губам. - Пожалуйста... Все случившееся было для меня жестоким уроком. Горьким. Но целительным. Как хина. Я... выздоровел (голос барона сел). Я излечился. Ты вернулся - и возвращаешь к жизни меня. Никто и ничто больше не встанет между нами. 

Михаил осторожно высвободил руки из рук Владимира, отошел к окну. 

- Я хочу тебе верить. Очень. Но я боюсь... 

- Миша... - Корф сделал шаг к другу. - Посмотри на меня. 

Князь тут же поднял глаза. 

- Ты однажды сказал, что моим словам нет больше веры, - Владимир сделал еще шаг, вплотную приблизился к Репнину, положил на щеку ладонь и близко взглянул в глаза. - Может быть это все еще так. Тогда не верь словам - верь другому... 

Владимир, не убирая ладони от лица Михаила, зажмурился и коснулся лбом лба:

- Я был дурак. Спесивый, высокомерный, самовлюбленный дурак. Но я не чудовище. Пожалуйста, верь мне. 

И Михаил поверил. Не словам. И даже не взгляду. А длинным прохладным пальцам, вздрагивавшим у него на щеке...

Все-таки в чтении подобных фиков есть очень полезные моменты. Этот, например, заставил меня просветиться на предмет того, что же значит "напиться до положения риз" и "лапидарность"))