Она открыла глаза, но ничего особо не изменилось, лишь сквозь дешевые синтетические шторы прибивался слабый свет какого-то запоздалого автомобиля. Левой рукой она нащупала под кроватью пепельницу, до верха наполненную окурками и поставила себе на живот. С наслаждением выкурила сигарету. Раздавив окурок в куче таких же его собратьев, вернула пепельницу в исходное положение. Закрыла глаза. Не важно, долго ли она лежала на самом деле, но проклятый сон все не приходил. Похоже, Морфей решил испытать ее нервы на прочность или, быть может, просто устал от своей назойливой клиентки.
Воспаленный мозг начал свое черное дело – услужливо вырабатывал то, чего она боялась больше всего – мысли. Устав ждать милости от судьбы или какого-либо другого метафизического существа, она резко скинула с себя одеяло. Пока старенький ноутбук загружался, она, в чем бала – босиком, в майке и трусах, через огромный общий коридор отправилась в уборную. Знаете, каково это – ходить в коммунальный туалет босиком?
На самом деле, квартира целиком и полностью принадлежала Полине Никитичне, древней сморщенной старухе, в очках в роговой оправе и с неизменными буклями. Неизвестно какими путями она умудрилась приватизировать целую комуналку во время перестройки, но факт оставался фактом. Когда улеглись все перипетии с бумагами, бабуля поселилась в самой большой и светлой комнате, а остальные начала сдавать сомнительным и не очень личностям, так что квартира продолжала оставаться коммунальной, как ни крути.
Вернувшись, она достала из-под стола бутылку пива, запустила icq. «Микулинське Пшеничне». Наверное, сложно найти более дрянное пиво на всем белом свете, но выбора не было и, как говорят, дареному коню... Ноут смачно крякнул.
--------------------------------------<-
Ice (03:27:40 XX/XX/XXXX)
Привет, как ты?
-------------------------------------->-
Graymalk (03:27:50 XX/XX/XXXX)
Как человек, которого бросили. Неделю назад, в 17,35 по киевскому времени.
--------------------------------------<-
Ice (03:28:11 XX/XX/XXXX)
А ты что?
-------------------------------------->-
Graymalk (03:28:26 XX/XX/XXXX)
Ничего. Сижу, пиво пью. «Микулинське Пшеничне».
--------------------------------------<-
Ice (03:28:30 XX/XX/XXXX)
Фу.
-------------------------------------->-
Graymalk (03:29:16 XX/XX/XXXX)
Ага, а что делать? Другого-то нет... Слушай, Ась, а давай....
Она потянулась за сигаретой, как всегда, прогнувшись всем телом и одновременно вытаскивая ногой пепельницу из-под кровати. Но на этот раз фокус не удался, закружилась голова и она всей своей тяжестью (хотя, о какой тяжести может идти речь?) рухнула на пол. Неужели, столь дряхлый паркет может так больно ударить по локтю, подумала она. Затаив дыхание, она пережидала боль, желудок тем временем не упустил случая напомнить, что он уже четыре дня пустует.
--------------------------------------<-
Ice (03:30:10 XX/XX/XXXX)
Что, Грей?
-------------------------------------->-
Graymalk (03:30:46 XX/XX/XXXX)
Давай, когда придет весна, когда будет тепло, я надену свою любимую зеленую футболку и мы встретимся в реале?
--------------------------------------<-
Ice (03:31:15 XX/XX/XXXX)
А почему весной? Зачем откладывать?
-------------------------------------->-
Graymalk (03:31:50 XX/XX/XXXX)
Потому, что я должна надеть зеленую футболку. Иначе никакого чуда не произойдет. Я уверена.
--------------------------------------<-
Ice (03:32:23 XX/XX/XXXX)
Хорошо. Если ты хочешь чуда, давай весной. Мне не к спеху. Спокойной ночи.
-------------------------------------->-
Graymalk (03:33:09 XX/XX/XXXX)
Спокойной.
Грей вновь забралась в постель, достала из-под подушки жестяную коробочку, извлекла оттуда две синие таблетки и сунула в рот. Запила шумом из бутылки. Первой полезной вещью, которую выдал ее мозг было напоминание о том, что она так и не покурила. С математической точностью она проделала знакомые движения. Шопен? Ну пусть будет Шопен, все равно записать что-то другое не хватит сил, подумала Грей, вставляя наушники. Таблетки начинали действовать, она свернулась калачиком и провалилась в такое же минорное и беспокойное как и ноктюрны, забытье.
Быть может, прошел час, быть может, целые сутки. Все было по-прежнему, лишь мобильный тревожно мигал, показывая, что батарея на нуле. 02,17, значит, сутки. Горькая самодовольная улыбка разорвалась и брызнула кровью. Пить. Шестилитровый бутыль, из которого поливалась пальма стоял в углу. Паркет отдавал холодной влажностью, в колени впивались мелкие щепки, пахло плесенью и собственным неделю не мытым телом. Зеленый налет, покрывший стенки бутылки, ощущался на ощупь, на вкус и на запах, губу неприятно щипало.
Холод жег все – голые плечи, колени, рот, наполненный водой... Достав из-под подушки последние две таблетки, Грей аккуратно протолкнула их сквозь сжатые губы, что бы не разлить воду, и вместе с водой проглотила. Забралась под одеяло, поискала рукой пепельницу, но тут же вспомнила, что сползая, сама же отфутболила ее глубоко под кровать. Не смотря на это она подкурила сигарету и струшивая пепел на пол, наслаждалась дымом.
Желудок скрутило тонкой пронизывающей болью, только что выпитая вода вырвалась наружу. Лужа, удивительно правильной формы, на фоне паркета казалась вязкой и темно-черной. Все-таки плохо, когда у тебя душа в желудке, подумала Грей, никогда не знаешь, от чего тебя тошнит, то ли от фастфуда, то ли ото лжи... Боль поглотила все ее существо, уже небыло ни холода, ни темной комнаты, ни самой Грей, ни ее желудка. Руки сами потянулись к единственной спасительной соломинке – гитаре, которая лежала тут же, в постели, словно случайно задремавшая любовница, заботливо укрытая одеялом. Пальцы сами по себе забегали по грифу, извлекая самые родные и так необходимые в данный момент звуки, кончики струн засветились и продолжились прозрачными магическими нитями, которые двигались в такт мелодии. Постепенно нити сгустились и, как паук свою жертву, начали укутывать пульсирующий желудок. Когда с этим было покончено, светящийся кокон медленно поднялся и сквозь стены улетел в неизвестном направлении, унося неудовлетворенный двумя таблетками желудок переваривать самого себя в другом месте.
Внезапно Грей поняла, что поет. Ее голос разносился по квартире подобно крику раненного Василиска, но как ни странно, не терял мелодии. Каким-то внутренним чутьем она поняла, что ее слушают все обитатели квартиры. Трагедия песни, помноженная на ее собственную боль, проникала в каждого. Полина Никитична замерла возле своей кровати с ночным горшком в руках, больной ребенок в дальней комнате перестал плакать, молодая путана и ее немолодой клиент прекратили движения, и даже дядя Вася, который ни бельмеса не шарил в английском, присел на кровати и закурил, неизвестно зачем вслушиваясь в слова.
Грей допела последний куплет, но вместо того что бы перейти на коду спела еще два куплета собственного сочинения, уже на родном языке. Ей абсолютно не хотелось этого делать, этим людям незачем было это слышать, это была только ее боль, но остановиться она уже не могла. Наконец, долгожданная кода. С последними нотами сознание отделилось и уплыло вслед за желудком.
Сквозь сомкнутые веки пробивался мягкий ровный свет пасмурного дня. Грей открыла глаза и уставилась в ослепительно белый потолок, который пересекали две тонкие трещины. Ее шестое чувство моментально нашло зацепку и тут же огласило результат: Грей была в больнице. Спустя несколько минут, этому нашлось осмысленное подтверждение: зацепкой оказался запах. Навязчивый смрад лекарств и хлорки, нездоровых тел и немытых старух и, самая главная и громкая нота в этом аккорде зловония, запах продуктов питания – принесенных пациентам передач и скудного больничного харча.
Хотелось курить, но об этом не могло быть и речи – Грей с трудом повернула голову, так что поиски спасительного дыма успехом бы не увенчались. В палате никого небыло, лишь расстеленная постель на одной из коек свидетельствовала о наличии соседа. С превеликим удивлением она обнаружила на прикроватной тумбочке бутылку минеральной воды без газа и собственную пижаму. Несколько минут пришлось потратить на войну с бутылкой – проклятая крышка никак не поддавалась дрожащим рукам. Вода оказалась весьма холодной, огромными глотками Грей с наслаждением выпила почти весь литр.
Когда с текущими нуждами было покончено, появился ряд не менее важных вопросов: кто ее сюда приволок и, главное, зачем? Ведь все так хорошо начиналось... Живых родственников у нее небыло, последний родной человек не так давно заявил о своем желании никогда больше с ней не знаться, а обитатели комуналки обратили бы на нее внимание лишь тогда, когда из ее комнаты потянуло запахом разлагающегося тела. На это Грей и рассчитывала, но кто-то нагло нарушил ее планы.
Холод плескавшейся в животе воды постепенно передавался всему телу, провоцируя мелкий озноб, вместе с ним мягкими волнами накатывало отчаяние. Зачем? Значит, все – зря? Выхолит, она напрасно по крупице убивала собственное тело для того, что бы в конце концов чья-то «добрая» рука свела все на нет? Выходит, теперь ей придется принять лечение, выдумывая всякие небылицы о том, как она докатилась до такого состояния, а потом начинать все сначала? Нет, быстрые методы самоубийства ей не подходили, Грей считала их варварскими и лишенными прелести самого процесса – умирать.
Упиваясь чувством жалости к самой себе (что, по сути, не столь постыдное занятие, как может показаться на первый взгляд) Грей беззвучно плакала и боролась с ознобом. По мере того, как она согревалась, ее веки тяжелели, а голова заполнялась приятным мягким серым шумом. Хотелось спать.
Не стоило открывать глаза что бы понять – перед глазами плыло. Палату заполнили сумерки, огромное тело на соседней койке виртуозно храпело. Она опять закрыла глаза. Где-то в коридоре щелкнул выключатель, через сомкнутые веки пробивался нестерпимо яркий свет, пришлось крепко зажмуриться. Кто-то по-хозяйски взял ее руку, Грей почувствовала, как в вену входит холодная игла. Приятная тень в белом халате совершала какие-то манипуляции над капельницей. «Как вы?», спросила тень. «Хреново», выдавила из себя Грей, пристально всматриваясь в ее лицо. «Ничего, все пройдет», ответила тень, нежно улыбаясь. «Не-а... И чуда теперь не будет», увидев вопросительный взгляд, тут же пояснила: «У меня есть преимущество, я не ставила фотки в блог. Ась, я – Греймалк, и весна, как видишь, отменяется». Ася вздохнула и положила холодную изящную ручку ей на лоб. «Да ты оправдываешь свой ник!», усмехнулась Грей. «Нет, просто у тебя жар. Потерпи, после капельницы вколю анальгин». «Анастасия Павловна!», послышалось из коридора, так же бесшумно, как и зашла, Ася выплыла из палаты, щелкнул выключатель.
Совершенно забыв, что ей поставили капельницу Грей перевернулась на бок. Игла вышла, раскурочив огромную дырку в вене но, слава Богу, не сломалась. Корчась от боли, Грей зажала запястье между коленями и затаила дыхание. Когда до нее дошло, что тонкая темная струйка, стекающая со сгиба локтя – ее собственная кровь, было уже поздно. Капли манили и гипнотизировали, от них невозможно было оторвать взгляд. Да и не того ли она хотела? Такой прекрасный случай по-тихому уйти... По мере того, как увеличивалось темное пятно на простыни, веки все больше тяжелели, приходило приятное забытье.
Посреди огромной, устеленной вереском поляны, собралось целое полчище всяких божьих и не очень тварей, почти у каждого в руках был либо кубок с вином, либо диковинный музыкальный инструмент. Это было удивительно, все они играли слаженно, словно Национальный Симфонический Оркестр, протанцовывая, постепенно образовывая круг. Сама же Грей, в самом центре круга, отплясывала тарантеллу с молоденьким сатиром по имени Эммилиник. Она почти парила, поддерживаемая сильными руками, ноги едва касались прохладного вереска. Ее легкие льняные штаны по колено намокли в утренней росе, голубая, с зеленой замысловатой вышивкой туника развевалась на ветру. Сатир смешно переступал мелкими копытцами, его козлиные уши подрагивали в такт мелодии, но самым милым был хвост – казалось, именно он дирижирует всем этим огромным оркестром.
Седой кентавр с лицом Игги Попа и белой фиделью в руках вышел в круг. Он взмахнул смычком, музыка притихла, словно в ожидании чуда. Но чуда не произошло – смычок замер в миллиметре от струн. Все стихло. Грей проследила взглядом за седым кентавром: недалеко в кустах толпился десяток людей в белых халатах.
–Лехтович, Бенедикта Марковна, – объявил один из них, заглядывая в пожелтевшие бумаги. Это было ее «паспортное» имя.
– Жидовка? – спросил самый старый из них, толстый красный человек с потеющей лысиной.
– Полька, написано, – ответил первый.
– Что делать будем? – спросил маленький седой человечек.
– Все возможное, что бы не сдохла, и к Самсоновну ее...
– Но там она загнется еще быстрее... – возразил самый молодой.
– Это не наше дело...
Так они еще некоторое время препирались, решая судьбу Грей, до тех пор, пока седой Игги, не дернул смычком. Полилась простая и в то же время чарующая мелодия, но людям в белом она, похоже, пришлась не по вкусу. Поначалу она кривились так, словно их насильно поят свежим шейком из лягушек, но все же продолжали дискуссию, за тем зажали уши руками и стали боязливо оглядываться по сторонам, а вскоре и вовсе постыдно сбежали в гущу леса.
Все началось снова: волшебная музыка, бешеная пляска, кислое ежевичное вино и бурное веселье. Где-то далеко вставало солнце.