Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
He забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать c основ.
Rudyard Kipling


Монотонное завывание, с утра гнездившееся в моем сознании, жаждало вырваться наружу... Дальнейшее прозябание в кресле под теплым шотландским пледом понемногу переходило в раздражающую усталость. Прогоревшие дрова в камине являли собой пафосное нагромождение раскаленных углей и пепла и это было единственное, что удерживало меня в безвольном состоянии. В том состоянии выбора между неспешной прогулкой по вечерним улицам осеннего города, усыпанным охровыми и лимонными листьями и желанием раскурить сигару, продолжая созерцать каминную драму...
Вот уже много месяцев мне видится один и тот же странный сон:
…он по-прежнему варит кофе в старом железном кофейнике, который и сейчас не может ровно стоять на плите... кофе всегда был очень хорошим, старик никогда не думал о этом... в сад выходить становиться все труднее... долгие вечера проходят в плетеном кресле на веранде в свете янтарного заката с ароматом хорошо сваренного кофе и крепких гаванских сигар... через занавески в окне дома виден ромашковый кофейник, который на прошлые именины подарил двоюродный брат ... кофейник очень красивый... где-то шумит вспененный морской прибой... угасающее солнце разбросало медовые всплески по имбирному небу - так показалось старику...
Один...
Длинные темные тени крадучись поползли из разных углов мироздания, погружая город в состояние делового коллапса... Тысячи горячих ужинов рождались на свет...
За окном всплеск белого света, исходившего от уличного фонаря, возвестил о времени, когда следовало организовать вечерний кофе...
По стеклу ударили хлесткие дождевые капли. Соленый ветер прибоя, цепляясь за верхушки кленовых и каштановых деревьев, подобрав жухлой листвы и швырнув на террасу дома, призывно хлопнул ставнями, тем самым бросая вызов моему настроению... «Я достаю сигару - настоящую, кубинскую, - и, хотя я»… и не так часто курю, сейчас позволяю себе подобную роскошь в надежде разозлить морской ветер своим видом полнейшего равнодушия к его нахальным безобразиям. И, чтобы усилить это впечатление,.. «начинаю говорить стихи (именно говорить, ибо достаточно редко у меня получается потом записать то, что я сказал)"...
Один...
Последнее, что я сделал, после того, как взял в руки большой черный зонт - этот неизменно сомнительный атрибут непогоды - одел наилучшую свою шляпу плотного фетра с широкими полями и вышел навстречу городской стихии... Я медленно шел по длинным улицам, пропахшего и вымытого сентябрьским дождем и приморским соленым ветром города,.. "аки испивший амброзии Аид, и люди дивились, недоумевающими взглядами провожая шлейф моего поэтического дарования. Мой выход на улицу сопровождается шумными выкриками и рукоплесканиями, и тогда я бросил в толпу еще больше рифм, потом еще больше - они пытались от них увернуться, но я метко бросаю! И когда все остались поверженные моим талантом, я ушел обратно в дом греться..."
Возвращаться всегда легко и приятно... Приморский ветер уже с удвоенной силой носился по ночным улицам, вытаскивая из разных его потаенных мест обрывки газет и иное, что принято хранить на задворках, рисуя неприглядную картину ночного Сити. Внезапный его порыв с шаловливой небрежностью сорвал с моей головы фетровую шляпу и размашисто нахлобучил на ветку ближайшего дерева. Заунывно похохатывая в каминных трубах старых домов он затаился неподалеку наблюдая, что ж натворил... Я мог с такой же легкостью пустить на ветер и мое поэтическое настроение, но это ни сколько не помогло бы вернуть мою шляпу и, поэтому, я только дружески поприветствовал сентябрьского бездельника взмахом зонта... Что ж, вдохновение возымело свои результаты и шляпа была снисходительно брошена к моим ногам на бренную, освещенную матовым светом фонарей и закатанную в асфальт землю. Стряхнув грязные капли с новенького фетра, я учтиво поблагодарил приморский ветер и пожелал ему дальнейших веселых прогулок, поспешив домой, неизменно стремясь добраться поближе к камину... Приглушенный свет гостиной, мягким желтым теплом просачивался сквозь исландское полотно легких портьер, что приятно было видеть, и я, словно околдованный мотылек, старался быстрее освободиться от назойливых объятий моросящего дождя... главное не топать ногами, как советовал Rudyard... Это давно известно, что случается с мирозданием, когда безумный мотылек топает ногами, а в мои планы не входило менять плавнотекущий ход развития событий. Но, пожалуй, только сегодня…
Покинув почитателей своей безрассудности, да и пусть их, вид ночного города, залитого дождем и освещенного уличными фонарями, неоновыми рекламами и фарами серых автомобилей, лишь избранным дает творческую пищу. Ибо только по его переулкам, где бежит нескончаемыми ручейками дождевая вода и бродит одинокий Пегас в надежде на встречу, чтобы посмотреть на меня глазам цвета отраженной луны…
Я закрыл дверь, освободил зонт от моих дружеских объятий, оставив его истекать солоноватыми каплями. Бережно отряхнув шляпу, водрузил ее на стеллажный насест над зонтом, позволив придаваться воспоминаниям.
Домашние туфли – эта поэзия уюта. Я воспеваю их существование, при этом, ни сколько не умаляя достоинств наслаждений от кофе и сигар. Но в одном ряду с ними.
…Письма…эти горевестники удач и неудач жизненной сутолоки, их ждут и боятся, о них мечтают, а получив, не читая рвут на мелкие части, словно стараясь воспроизвести то количество осколков души на которое она была взорвана тягостным ожиданием новостей… И вот одно из этих писем, словно нарочно, сейчас лежало рядом с входной дверью. Синего цвета конверта контрастировал с благородством оттенка дубового паркета, вычищенного и доведенного до неимоверного зеркального состояния… Маркированный конверт с синими и красными отметками национальной почтовой службы был поднят мной и устроен на каминной полке в ожидании своего часа.
Камин прогорел, но все еще отдавал радушное тепло. Какое-то время ушло на оживление его гранитной рампы, когда с кирпичных подмостков раздались первые звуки увертюры умиротворения. Апельсинового и гранатового цвета языки пламени охватили буковые поленья, заставляя их издавать потрескивание и шипение столь благостное для слуха. Кофейник, заправленный превосходным кофе, начинал подавать первые радостные признаки оживления. Аромат восхитительного напитка заполнял пространство, добавляя в него эстетическое содержание. И, в дополнение этому умиротворению, я позволил себе открыть бутылку превосходного напитка со столь странным названием кальвадос. А завершить приготовление к вхождению в мир чарующих наслаждений я смог, раскурив неизменную кубинскую сигару…
И это состояние уже не казалось мне прозябанием, и я подшучивал над завистью приморского ветра, доносящего до моего слуха печальные всхлипы, скрип, хлопанье и другие звуки в которых я старался уловить поступь Пегаса ибо настало время песен.
Но, сколь не было благостным и поэтичным мое состояние я не смог не вспомнить о письме в синим конверте, который ожидал моего внимания…Так конверт оказался в моих руках. Я надел очки, по обыкновению стягивая их к самому кончику носа, и постарался понять, кто мог вспомнить о моем прозябании на побережье…