Ни для кого не секрет, что Брендон Ури влюблен в тебя по уши. Конечно, он не посвящал тебе любовные поэмы (по крайней мере, пока), но этот факт все равно настолько очевиден, что становится просто смешно. Он делает тысячу и одну приятную мелочь, только чтобы угодить тебе. Например, Брендон каждое утро делает тебе кофе на завтрак, зная, что только получив свой «эликсир жизни», ты способен начать новый день. Встречает с тобой серые сумерки утра каждый раз, когда ты посреди ночи резко просыпаешься от кошмара и слишком измучен, чтобы попробовать снова уснуть. Или просто забирается в твою кровать, теплый и сонный, и обнимает, поглаживая по спине и шепча успокаивающие глупости до тех пор, пока ты снова не засыпаешь. Выбирает из пачки Skittles все клубничные конфетки просто потому, что тебе нравится их цвет. Стоит тебе сказать ему всего пару ласковых слов, как Брендон заливается нежным румянцем и смотрит на тебя восторженным взглядом щенка, которому любимый хозяин принес сахарную косточку. Он с отчаянным энтузиазмом хватается за любую вещь, к которой ты проявляешь хоть малейший интерес – будь то новый роман Паланика или один из старых альбомов Биттлз. Черт, ты на сто процентов уверен, что если бы вдруг увлекся вышиванием крестиком или вязанием крючком, уже на следующий же день весь автобус был бы опутан нитками и завален недовязанными салфетками его производства. Иными словами, он ведет себя как влюбленная двенадцатилетняя школьница. Единственное, что несколько портит эту забавную картину – то, что ты его не любишь. 

 

И дело не в том, что ты против однополых отношений, совсем нет, просто это… Брендон. И этим все сказано. Его невозможно воспринимать всерьез: он шумный, болтливый, часто неуклюжий (дверные косяки, вешалки для верхней одежды и прочие предметы мебели постоянно «возникают из ниоткуда» на его пути) иабсолютно не обладает понятием о личном пространстве. Иногда его бывает просто слишком много для тебя, особенно в последнее время. Иногда ты просто устаешь.

 

 

Час ночи, и вы снова в Чикаго. Завтра вечером – очередной концерт, а пока есть время встретиться со старыми друзьями, отдохнуть и просто снять стресс, накопившийся за время тура. Чем вы, собственно, сейчас и занимаетесь.

 

На заднем плане из динамиков орет какая-то музыка, раздаются взрывы смеха и пьяные крики, все горизонтальные поверхности заставлены емкостями, в разной степени наполненными алкоголем, – обычная «домашняя» вечеринка. Вы с Гейбом мирно разговариваете о глобальном экономическом кризисе (Что за черт, как вы вообще добрались до этой темы?), когда на тебе повисает пьяный Беккет:

 

- Риииро, - счастливо тянет он, - не понял, почему это ты не пьешь?

 

- Пью. Брендон как раз пошел за пивом.

 

Уильям смеется, качая головой.

 

- Господи, этот парень серьезно готов на все, чтобы забраться к тебе в штаны. На твоем месте, я бы опасался принимать из его рук любые открытые бутылки с жидкостью. Кто знает, что он туда подсыпал?

 

Ты недовольно морщишься.

 

- Знал бы ты, как он меня достал со своим шквалом непрерывного внимания! Райан то, Райан это, РайанРайанРайанРайан… ни секунды покоя. Неужели так сложно понять, что людям нужно время побыть в одиночестве, спокойно подумать? Жду – не дождусь окончания тура, когда можно будет вернуться домой, отключить телефон и не походить к двери, кто бы в нее не звонил.

 

- Да… ты крупно попал, Росс. Помни, что терпение –  добродетель, может, в Судный День тебе это зачтется, - снова рассмеялся Беккет, - ладно, пойду, найду Вики, она мне вчера обещала рассказать какую-то особо пикантную сплетню. 

 

            Ты провожаешь взглядом чуть пошатывающегося Уилла, в пол-уха слушая болтовню Гейба и лениво размышляя о том, куда пропал Брендон. Действительно, сколько времени нужно на то, чтобы дойти до холодильника и принести пару бутылок? Уж точно не пятнадцать минут. Кажется, это бестолковое создание потерялось где-то по пути, так что придется самому идти за своим пивом.

 

            Едва завернув за угол в коридоре, ты натыкаешься взглядом на две холодные, запотевшие стеклянные бутылки, стоящие на телефонной тумбочке. Странно, как они тут оказались? «Да какая разница?» пожимаешь плечами ты, хватая пиво и возвращаясь к Сапорте.

 

 

            На улице уже светает, когда ты вваливаешься в пустой гостиничный номер, придерживаясь за стены. Пустой. Значит, Брендон вчера перебрал спиртного и ночует на чьем-нибудь диване. Или опять потерял ключи от номера. Ты бы этому не удивился, не в первый раз все-таки. Ты снимаешь кроссовки и падаешь на кровать, блаженно вздыхая. Спать…

 

            Когда на часах нет еще и десяти, тебя будит громкий, требовательный стук в дверь, отдающийся в похмельной голове взрывами фейерверков. Кого там принесла нелегкая? Ты стонешь, тихо ругаешься сквозь зубы и скатываешься с мягкой постели, чтобы открыть дверь.

 

- Где Брендон? У него всю ночь телефон отключен,- Зак, как всегда, сразу переходит к делу, не утруждаясь лишней болтовней. Поэтому вы с ним и работаете.

 

- И тебе доброе утро, - хмуро отвечаешь ты, потирая виски, - понятия не имею, куда делся твой драгоценный Ури. Я его со вчерашнего вечера не видел.

 

Зак пристально смотрит на тебя пару секунд, потом бормочет что-то вроде «Ладно, спи дальше. Саундчек в пять» и закрывает за собой дверь. Ты заворачиваешься в одеяло с головой, пытаясь скрыться от назойливого дневного света, и моментально проваливаешься в сон.

 

Брендон объявляется спустя два часа. Просто заходит в автобус, как ни в чем не бывало, снимает куртку, бросает ее на стул, включает чайник и насыпает в кружку кофе. Спенсер ловит его за локоть. Его глаза недобро сужаются, а тон не предвещает ничего хорошего:

 

- Ты где был? Ты хоть позвонить мог, сказать, что с тобой все в порядке? Ты вообще  представляешь, что мы за утро успели обзвонить не только тех, кто вчера был у Пита, но и все больницы в округе, потому что до концерта осталось несколько часов, а наш вокалист куда-то пропал, и его телефон не отвечает?

 

Брендон поднимает на него глаза, и ты только сейчас замечаешь, что в его облике не так – они покрасневшие и чуть припухшие.

 

- Я… извини. Мне надо было подумать, - голос тихий и хриплый, словно он не разговаривал несколько часов. «Невозможно», думаешь ты, «Молчать несколько часов – это точно не про Брендона». 

 

Спенсер несколько мгновений внимательно смотрит на него, потом разжимает пальцы и добавляет уже гораздо мягче:

 

- Извинения приняты. Но мы еще поговорим об этом.

 

Брендон кивает и возвращается к своему кофе. Тебе кажется, что ты что-то упускаешь, что, вроде бы, вот оно – прямо перед твоими глазами, но ты никак не можешь понять, что именно.

 

            Весь оставшийся день Брендон непривычно тих и замкнут. Он не устраивает с Джоном турнир по мини-футболу в гримерке (количество вещей, переломанных ими подобным образом, уже не поддается учету, но они все равно каждый раз упорно продолжают это делать, потому что «это весело»), он не болтает с техниками, не напевает попсовые песенки из репертуара Бритни Спирс, которые ты так страстно ненавидишь, и не достает тебя. Кажется, господь услышал твои молитвы, хоть ты в него и не веришь. Вечернее шоу проходит гладко, но без особых эмоций. Каждый аккорд, каждое движение сотню раз отрепетировано и выверено.

 

            На третий день становится уже просто невозможно игнорировать тот факт, что с Брендоном что-то не так. Основную массу времени он проводит в своей койке с гитарой, плеером или ноутбуком. Правда, пару раз ты заставал его в гостиной с Джоном за разговором – тихие, осторожные слова, которые невозможно разобрать дальше, чем с трех шагов, темноволосая голова, лежащая на коленях друга, мозолистые пальцы, поглаживающие почти черные пряди и странное, полное смутной нежности и грусти лицо басиста. На кухне Брендон тоже почти перестал появляться, и тебе начинает казаться, что он потихоньку исчезает, растворяется, что скоро от него останутся одни глаза – большие, влажные, карие глаза. За это время ты ни разу не слышал его смех.

 

            На четвертый день ты, наконец, признаешь, что Брендон избегает любого контакта с тобой. Тебе не нравится подобный ход вещей: это грозит наложить серьезный отпечаток на вашу работу - так что ты решаешь, что пришло время поговорить.

 

            Ты заходишь в вашу маленькую кухню, когда Брендон что-то сосредоточенно помешивает в кастрюльке на плите, и опираешься бедром о стол, скрестив на груди руки. Он делает вид, что вообще не замечает тебя.

 

- И долго ты собираешься меня игнорировать?

 

- Что? Игнорировать? – Брендон резко вскидывает на тебя взгляд, и на секунду у тебя перехватывает дыхание от злости и боли, которая плещется в нем, - О чем это ты? Я просто «оставил тебя в покое». Тебе же, кажется, этого так не хватает.

 

Он нервно дергает за выключатель конфорки, бросает ложку в раковину и вылетает за дверь. Если бы в вашем автобусе была настоящая, прочная дверь, он бы обязательно ей хлопнул, ты уверен. На пару секунд ты замираешь в шоке. Это не господь услышал твои молитвы, это Брендон услышал твои слова. Весьма жестокие слова о том, о чем вообще не стоило говорить с посторонними людьми, даже если это ваши общие друзья. «Что ж, наверное, это к лучшему», думаешь ты, «По крайней мере, он теперь не строит никаких иллюзий». Со временем все уладится,  Брендон успокоится (он вообще не умеет долго обижаться), и все станет по-прежнему. По крайней мере, ты на это надеешься.

 

 

Еще через неделю вы, наконец, останавливаетесь в отеле. Сегодняшний концерт абсолютно вымотал тебя, кажется, словно тяжесть всего мира опустилась тебе на плечи. Единственные мысли, бьющиеся в твоей голове во время короткой поездки до гостиницы – «Нормальный душ» и «Большая, мягкая кровать». Ты вымотан до предела, словно не спал несколько суток.

 

…Ты чувствуешь выстрелы, просвистевшие прямо над твоей головой и ударившиеся в стену, осыпавшуюся серой крошкой. Слышишь, как где-то кричат и плачут люди. Видишь, как дальняя стена комнаты обрушивается под напором огня. Ты резко просыпаешься с задушенным криком, сердце комом бьется в горле, не давая нормально дышать. Тебе требуется еще несколько секунд, чтобы понять, что это всего лишь очередной кошмар, что ты в гостиничном номере, и на соседней кровати лежит Брендон. Брендон. Он неподвижно лежит, отвернувшись лицом к стене, но не спит. Это ты можешь сказать абсолютно точно по его неровному, неглубокому дыханию – совсем не такому, как во сне. Может быть, ты случайно разбудил его, а может, он так и не засыпал – ты не знаешь. Как бы то ни было, он – твое лучшее средство от бессонницы, - совсем рядом, в двух метрах. Несколько минут ты ворочаешься на белых гостиничных простынях и прислушиваешься к тишине, ожидая услышать мягкий шорох его босых ног по ковру и ощутить теплые руки на своих плечах, но не слышишь ничего.

 

 Еще две минуты, и на тебя вдруг с полной силой обрушивается понимание того, что этого больше не будет. Что Брендон действительно от тебя отказался. Что в кои-то веки он абсолютно серьезен и решительно настроен оставить свои чувства позади, чего бы ему это не стоило. Ты вдруг вспоминаешь, что он – именно тот из вас, кому эта группа обошлась самой высокой ценой. Тот, кто в семнадцать лет отказался от семьи и отчего дома ради того, чтобы идти по жизни своей дорогой. Ты помнишь, что первые полгода Брендон вообще отказывался говорить о своих близких, лишь упрямо вздергивал подбородок и говорил, что он в полном порядке. Он один их тех людей, кто действительно умеет жертвовать, ему хватит на это силы воли и упорства. Брендон вообще намного сильнее и глубже, чем многие предполагают. Но об этом так просто забыть из-за его ребяческих выходок, необъяснимой тяги ко всевозможным блестящим, ярким вещам и шумной натуры.

 

Этой ночью ты так и не уснул до самого утра. Мысли заколдованным кругом крутились в твоей голове.

 

Спустя полторы недели Брендон тебя по-прежнему игнорирует, и ты понимаешь, что безумно скучаешь по нему. Тебе кажется это страшно глупым и нелепым – скучать по человеку, который находится с тобой в одной комнате, но ты ничего не можешь с собой поделать. Тебе не хватает его смеха (гастрольный автобус кажется тихим и угрюмым, когда все его обитатели расползлись по разным углам, занимаясь каждый своими делами), утреннего кофе (конечно, ты и сейчас его пьешь за каждым завтраком, но когда его готовит кто-то другой специально для тебя, он кажется совершенно иным на вкус), его привычки делать дурацкие комментарии во время просмотра фильмов (ты всегда думал, что это только мешает, а оказалось, что без них процесс потерял как минимум половину своего очарования), запаха его шампуня на твоей подушке. Пару раз ты даже пользовался его лосьоном после бритья, но от этого было мало проку. Похоже, вся эта магия запахов не работает без самого Брендона. Ты не раз обзывал себя сентиментальной девчонкой за подобные мысли, но легче от этого тоже не становилось. Говорят, что для того, чтобы понять истинную цену чего-либо, нужно это потерять. Ты готов подписаться под каждым словом.

 

 Еще ты начал замечать разные мелкие детали в Брендоне, на которые раньше никогда не обращал внимания. У него на носу россыпь нежно-золотых, почти прозрачных веснушек, которые можно разглядеть, только если присматриваться очень внимательно. А над правой бровью и левым уголком губ – едва заметные, крошечные родинки. Он постоянно облизывает губы, когда нервничает, и, в минуты особо глубокой задумчивости, грызет все, что только попадает ему в рот – будь то карандаш, пластиковая вилка, соломинка от коктейля или собственная нижняя губа. Ты замечаешь, что с правой стороны, прямо над ухом, у него растет особо непокорная прядка волос, которая упорно завивается вопреки всем его стараниям. Вот и сейчас ты, сидя в гримерке за двадцать минут до выхода на сцену, наблюдаешь, как его тонкие, изящные пальцы пианиста лениво перебирают струны гитары. Как же тебе его не хватает. Ты хочешь своего Брендона обратно, и тебе, очевидно, нужна в этом помощь.

 

 

Размеренное покачивание автобуса умиротворяет, от сидящего рядом Спенсера исходит ровное тепло. Ты свернулся клубочком на диване, уже полчаса собираясь с мыслями, чтобы начать разговор. Ты не знаешь, как говорить о таких вещах, даже с лучшим другом. Тебе до этого никогда не приходилось бывать в подобных ситуациях.

 

- Спенс, я все испортил, - в конце концов, выдаешь ты.

 

Ну да, это, конечно, объяснило сразу все, что ты хотел сказать. Просто отличная речь для человека, который пишет лирику. Ты можешь собой гордиться. Но Спенсер, вероятно, знает тебя намного лучше, чем ты думаешь. Он не уточняет, о чем ты, лишь приподнимает бровь и спрашивает:

 

- И ты только сейчас это понял?

 

Ты глубоко вздыхаешь.

 

- Да нет, просто думал, что все само как-нибудь утрясется. Но с каждым днем все только хуже и хуже. Я… скучаю по нему и не знаю, что с этим делать. Как все исправить.

 

Сильная ладонь опускается на твое плечо, чуть сжимая, подбадривая.

 

- Я думаю, для начала извиниться. И поговорить. Только честно, без всяких недомолвок. Ты же знаешь Брендона, он не умеет долго злиться. Даже с родителями, в конце концов, помирился.

 

У тебя отчего-то в горле становится тесно-тесно, настолько, что трудно говорить.

 

- Ну да, через два с лишним года…

 

- Я иногда думаю, что такого ужасного ты сделал, что он так резко оборвал все контакты?

 

«Ничего, просто предал дружбу и разбил ему сердце» хочешь ответить ты, но не произносишь ни звука. Комок, так мешающий дышать, становится еще плотнее, на глаза наворачиваются непрошенные слезы, которые ты пытаешься быстро вытереть, прежде чем их заметит Спенсер. Ты твердишь себе, что это просто от усталости, от накопившегося стресса, от того, что в последнее время на тебя столько всего свалилось, и ты с этим никак не можешь справиться, от того, что в последнее время тебя почти не перестают мучить кошмары. От того, что тихое дыхание и крепкие руки больше не защищают тебя от ночных теней и собственного подсознания. Последняя мысль окончательно разрушает остатки самообладания, и слезы катятся с утроенной скоростью.

 

- Эй, ну что ты?.. Все будет хорошо, он вернется, обязательно вернется, просто скажи ему, как он тебе нужен… - ты чувствуешь, как Спенс прижимает тебя к груди и гладит по голове, периодически вытирая слезы мозолистой ладонью.

 

            Через десять минут ты отстраняешься от него, шмыгая носом. Лучший друг ласково смотрит на твои покрасневшие глаза, влажные ресницы, мокрые дорожки на щеках, опухший нос и чуть улыбается. Ты неуверенно улыбаешься в ответ.

 

- Все наладится. Я обещаю.

 

На этот раз, в твоей улыбке куда больше уверенности и искренности.

 

- Спасибо.

 

Все-таки у тебя самый замечательный лучший друг.

 

 

            Ты решил отложить разговор с Брендоном до более подходящего времени и места, то есть, до следующей гостиничной ночи. Однако, это не мешает тебе делать попытки растопить тобой же созданную ледяную стену маленькими жестами. Вчера ты почти довел вашего водителя до нервного припадка, требуя остановиться возле ближайшего Старбакса ради трех обычных латте (для тебя, Джона и Спенсера) и одного большого карамельного мокко со взбитыми сливками и нарисованным сиропом цветочком (для Брендона). Ты знаешь, что он просто обожает этот кофе и не смог бы от него отказаться даже под страхом смерти, не говоря уж о том, чтобы сделать это из моральных принципов. Поэтому, когда ты возвращаешься в автобус с четырьмя пластиковыми стаканами и, игнорируя нытье Спенсера («Эй, Райан, это я твой лучший друг, это я тебя знаю с шестилетнего возраста и прошел с тобой бок о бок через все подростковые проблемы, это мне ты должен отдать этот мокко»), протягиваешь ему самый большой стакан, он колеблется лишь долю секунды, прежде чем принять его из твоих рук. Ты улыбаешься, и тебе кажется, что в стене, стоящей между вами, в самом дальнем углу появилась маленькая-маленькая, почти незаметная трещинка. Но все же она есть.

 

            Ты стараешься не думать, как глупо ты выглядишь, осторожно пробираясь посреди ночи в гостиную, чтобы оставить на журнальном столике коробку швейцарского шоколада и альбом Боба Марли, который Брендон давно хотел купить, но так и не успел за время тура. Господи, и это его ты называл двенадцатилетней девчонкой? Ты готов забрать свои слова обратно, из вас двоих это, определенно, твой титул.

 

            Следующим утром ты наблюдаешь за тем, как Брендон задумчиво крутит в руках диск, пока Джон со счастливым видом жует шоколадку. Он поднимает глаза, пристально смотрит на тебя, затем снова на диск, но ничего не говорит и засовывает его карман. От исполнения победного танца тебя удерживает только то, что ты еще не принял свою утреннюю дозу кофеина, так что энергии едва хватает, чтобы держать глаза открытыми.

 

            Когда вы едете в гостиницу после концерта, сказать что ты нервничаешь, значит не сказать ничего. Тебя просто трясет, в буквальном смысле. Ты никак не можешь прекратить барабанить пальцами по стеклу и подергивать в такт ногой. Спенсер всю дорогу бросает на тебя встревоженные взгляды. Ты нервно улыбаешься ему в ответ, что вряд ли успокаивает его подозрения. Впрочем, сейчас его переживания – последнее из того, что тебя тревожит.

 

            Ты лежишь на кровати в номере, бездумно глядя в потолок и дожидаясь, пока Брендон выйдет из душа. Ты больше не можешь придумать ни одной причины, чтобы отложить разговор, поэтому стараешься не думать вообще, иначе твое воображение начинает рисовать страшные картинки из серии «А если…», которые вполне способны довести тебя до приступа паники. Когда в ванной прекращается шум воды, ты все-таки не выдерживаешь, вскакиваешь с постели и принимаешься мерить комнату шагами.

 

            Брендон выходит из душа босиком, в старых пижамных штанах и растянутой футболке, все еще вытирая полотенцем голову – такой привычный, такой домашний, такой родной, что у тебя на от тоски щемит сердце. Это должно прекратиться, иначе скоро ты просто сойдешь с ума. Поэтому прежде, чем ты успеешь передумать, ты скороговоркой выпаливаешь:

 

- Нам нужно поговорить.

 

Брендон снимает с головы полотенце, бросает его в сторону кресла (промахнувшись при этом на полметра) и поднимает на тебя настороженный взгляд.

 

- Ладно. Я тебя слушаю.

 

Ты набираешь полные легкие воздуха и быстро, на одном выдохе произносишь:

 

- Я… прости меня. Господи, я такой придурок… эгоистичный, слепой, неблагодарный придурок… Ты заботился обо мне, а я всегда воспринимал это как должное, мне даже в голову не приходило, что ты для меня делал, и как много это значит, пока не лишился все этого в один день. Из-за собственного идиотизма… и ты мне так нужен… и я…

 

Первое, что ты почувствовал – нехватка дыхания. Ты никогда не говорил с такой скоростью, отчаянно боясь, что он сейчас развернется и уйдет, даже не дослушав. Затем – сильные руки, сжимающие тебя так, что хрустнули ребра. И, наконец, - запах. Яркий, дурманящий аромат солнца, яблок с корицей и чего-то еще, смутно-знакомого, родного и в то же время неуловимого - Брендон. Тебе хватило всего доли секунды, чтобы осознать, что это действительно он, наконец-то рядом, обнимает тебя так, словно завтра – конец света. Одна твоя рука обернулась вокруг его талии, вторая запуталась в еще влажных после душа волосах, поглаживая непослушные завитки на шее, носом ты прижался к его щеке, не переставая едва слышно шептать «Спасибо, спасибо…». Ты не уверен, за что именно его благодаришь, – за все то, что он для тебя сделал, или за то, что дал второй шанс, - но это не имеет никакого значения, пока он рядом.

           

            Эту ночь ты проводишь в постели Брендона, прижавшись щекой к его ключице. Впервые за долгое время, ты спокойно спишь до самого утра. Тебе снится блаженная пустота.

 

            Когда следующим утром, уже в автобусе, за завтраком он делает тебе кофе, а ты поливаешь его оладьи сиропом, Спенсер и Джон только молча переглядываются. Когда ты машинально заправляешь Брендону за ухо лезущую прямо в глаза прядку волос, и он благодарно улыбается в ответ, Спенс все-таки не выдерживает:

 

- Как я понимаю, в Датском королевстве снова мир?

 

 Твоя улыбка могла бы затмить Солнце.

 

-Мир.

 

            Ты не знаешь, как обстоят дела в Датском королевстве, но в вашем автобусе в последние дни точно наступил мир. Практически все свободное время вы проводите в гостиной. Возобновились коллективные просмотры фильмов, марафоны видеоигр и «борцовские поединки» (так их называют Джон и Брендон, ты же, ухмыляясь, говоришь, что это всего лишь катание по пыльному полу), снова на полную громкость орет музыка и раздается смех. Ты не можешь вспомнить, когда в последний раз был так счастлив.

 

 

            Сегодня вы принимали участие в каком-то фестивале в Нью-Йорке. Их в последнее время было так много, что ты уже давно оставил попытки запомнить названия, да это и не важно. На самом деле, ты любишь подобные мероприятия, они дают возможность лишний раз увидеться с друзьями.

 

            Ты стоишь, облокотившись на барную стойку и сжимая в руке бокал с каким-то коктейлем подозрительного ярко-зеленого цвета, и краем уха слушаешь, о чем говорит Спенсер. Ты сверлишь взглядом две фигуры, расположившиеся у противоположной стены. Твои глаза недобро сужаются, когда ты видишь, как Кэш, один из ваших знакомых, наклоняется и что-то быстро шепчет смеющемуся Брендону на ухо.

 

- Райан! – из транса тебя выводит голос Спенсера.

 

- А? Что ты говоришь? – поворачиваешься ты к нему.

 

- Я говорю: прекрати смотреть на парня, словно готов вцепиться зубами ему в глотку!

 

- Он мне не нравится.

 

Уголки губ Спенса неудержимо ползут вверх, глаза наполняются неподдельным весельем.

 

- Да ты ревнуешь! Поверить не могу, ты ревнуешь его!

 

Кончики твоих ушей моментально вспыхивают. Ты раздраженно смотришь на своего лучшего друга.

 

- Отстань, мы просто друзья.

 

Кажется, твой гневный взгляд не произвел на продолжающего веселиться Спенсера никакого эффекта.

 

- Ну, раз вы только друзья… Я думаю, Кэш – идеальный вариант для Брендона, чтобы забыть всю эту историю с разбитым сердцем. Он – отличный парень. Веселый, милый, интересный, и, как я слышал, весьма горячий. У них много общего. Кроме того, он явно хочет затащить в постель Брендона.

 

Ты продолжаешь злобно смотреть на него, просто потеряв дар речи от подобного заявления. Что? Он действительно назвал этого парня милым?! Даже в полутьме бара ты видишь, как на спину Брендона, словно невзначай, опускается чужая ладонь. Из динамиков раздаются первые аккорды “Gravity Of Love” Энигмы, ты со стуком ставишь свой бокал на барную стойку и решительно направляешься в сторону шепчущейся парочки. Пора заканчивать этот цирк.

 

            Когда ты всего в двух шагах, Брендон поднимает на тебя искрящиеся смехом глаза. Ты ослепительно улыбаешься в ответ и протягиваешь ему руку, полностью игнорируя его собеседника:

 

- Потанцуем?

 

Пару секунд он выглядит совершенно ошеломленным (что не удивительно, ты даже со своими бывшими девушками отказывался танцевать), но принимает твое предложение, осторожно вкладывая свою ладонь в твою. Ты еще раз улыбаешься, на этот раз чуть приглушенней и мягче, и ведешь его за собой на танцпол. Ты обнимаешь его за талию, когда его руки неуверенно опускаются на твои плечи. Вы неспешно двигаетесь под красивую, тягучую мелодию, позволяя окружающей толпе и вспышкам света раствориться в музыке. Позволяя себе раствориться друг в друге. Секунд через десять тело Брендона расслабляется под твоим прикосновением, его руки обвиваются вокруг твоей шеи, а твои – соскальзывают ему на бедра, твои губы едва слышно шепчут слова песни ему в самое ухо, чуть задевая мочку. Ты собственнически прижимаешь его еще крепче, чтобы ни у кого не возникло вопросов, чья это территория. Когда заканчивается песня, ты не сразу отпускаешь его, на короткое мгновение сжимая в объятии, шепча «Спасибо» и целуя в щеку. Ты окидываешь взглядом зал, но Кэш уже исчез в неизвестном направлении. Удовлетворенная улыбка изгибает твои губы. Спенсер, как всегда, оказался прав.

 

 

            Ты находишься в удивительном состоянии, которое возникает только на самой грани между сном и пробуждением. Вы вернулись из бара вчера поздно ночью (точнее, сегодня рано утром) безумно уставшими и, едва стянув с себя пропахшую сигаретным дымом одежду, рухнули на кровать. Ты даже не стал утруждать себя поиском предлога, прежде чем забраться под его одеяло и уютно устроиться рядом. Да он и не спросил ничего, просто прижался к тебе покрепче и моментально уснул. Должно быть, уже больше полудня, и ты медленно, как-то лениво просыпаешься – роскошь, которой ты не позволял себе очень давно. Ощущения постепенно пробуждаются к жизни, и первое, что ты чувствуешь – теплая, нежная кожа его шеи под твоими губами. Затем – его запах и тяжесть руки, обнимающей тебя за талию. Брендон ворочается во сне, и что-то твердое упирается тебе в бедро. Твоему разомлевшему сознанию требуется еще пара секунд для того, чтобы понять, что именно. Ох. Эта мысль, которая, по идее, должна была смутить, неожиданно заводит. Ты чувствуешь, как где-то в глубине живота сворачивается клубок темных, тянущих ощущений, превращаясь в настойчивое, непреодолимое желание. Ты не можешь вспомнить, чтобы ты кого-нибудь хотел так сильно, даже в подростковом возрасте, когда вместо разума всем телом руководят гормоны. Ты закусываешь губу, чтобы не наделать глупостей, о которых потом придется пожалеть.

 

            Брендон что-то бормочет и, наконец, просыпается. Ему хватает нескольких секунд, чтобы оценить ситуацию и попытаться осторожно выскользнуть в душ, чтобы не разбудить тебя. Ты только крепче его обнимаешь и, поднимая взгляд, хрипло бормочешь:

 

- Не уходи.

 

Он смотрит на тебя темными, почти черными глазами.

 

- Райан, мне надо… в душ. Скоро вставать и…

 

Ты чуть поворачиваешься и прижимаешься к нему бедрами, чтобы он тоже мог чувствовать тебя. Его зрачки расширяются, практически скрывая радужку.

 

- Останься… - шепчешь ты и медленно целуешь его в шею.

 

Брендона издает низкий стон и  опрокидывает тебя на спину, жадно впиваясь губами в твои губы.

 

            Полтора часа спустя вы по-прежнему лежите в постели, лениво разговаривая и обмениваясь медленными, сладкими поцелуями. Вы находитесь как раз посреди такого, особо чувственного и затяжного, когда дверь в номер со всей силы распахивается даже без намека на стук, и голос Спенсера заполняет комнату:

 

- Эй вы, лентяи, подъем! Я сказал… ой! – Спенсер, шокированный развернувшимся зрелищем, резко останавливается посреди комнаты, забыв закрыть рот. Сзади в него на полном ходу врезается Джон:

 

- Спенс, что за черт? Э…

 

Брендон заливается краской до кончиков ушей и пытается спрятаться под одеяло, которым вы укрываетесь. Тебе в голову приходит совершенно абсурдная, неуместная мысль: как жаль, что под рукой нет камеры, потому что выражения лиц твоих одногруппников достойны того, чтобы войти в историю. В звенящей тишине комнаты вдруг раздается твой звонкий, счастливый смех. Спустя долю секунды, к нему присоединяются и все остальные. Первым оправляется от потрясения Джон. Он возвращается к двери, по пути захватив с собой Спенсера, и со словами «Ребят, вы собирайтесь и спускайтесь вниз, мы вас через полчаса ждем в холле» исчезает за ней. Ты, все еще смеясь, ласково целуешь в нос румяного от смущения Брендона.

 

- Ну что, пойдем принимать водные процедуры?

 

Он целует тебя в щеку и кивает. Вероятно, Спенсер моментально растрезвонит всем знакомым о «глобальном потеплении» в ваших отношениях, но это не имеет никакого значения.

 

Ни для кого не секрет, что Брендон Ури влюблен в тебя по уши. Ни для кого не секрет, что ты в него тоже.