Стропила тянулись к небу, Джейн глазела на облака, щурясь от яркого солнца. Нагретая черепица заброшена окурками, порывами ветра, сносимыми в водосточные трубы... Джейн едва усмехнулась краешком губ.
Карандашные наброски сентября 1987 года, тех деревянных стропил, заляпанной краской каски, тлеющих окурков, намазанных помадой, и Джейн в драных джинсах, замотанной в шарф, я нашел на чердаке, накануне Дня Благодарения. Я, щурясь от яркого света, трогал ладонями солнечные лужи на бревенчатом полу чердака, пытаясь как кусочки мозаики слепить воедино картинки теплого сентябрьского утра.
Я сталкивался с Джейн то в парке, то на лестничной клетке, с Джейн, неизменно сжимающей в ладошке тлеющею сигарету, с Джейн, замотанной в дурацкий цветной шарф, волочащийся по асфальту, с Джейн, дерзко усмехающейся, с Джейн, что-то поспешно строчащей на полях книг. Джейн вырисовывалась в каждом моем наброске, плескалась на донышке стакана с молоком, мельтешила в домашних заданиях, дымила даже на натюрморте, забавно становясь яблоком, грушей, графином...
"Дом, который построил Джек" я читал так: "Дом, который построил...Джейн", и братишка Руи, выдумавший те "громкие чтения", хохотал, колотя ножками с каким-то восторженным упоением:
- Малыш Лью никак втрескался по уши, да? - давясь смехом говорил он. Я усмехался, отмахиваясь, мол, брось, что за чушь, а Джейн маячила где-то в уголке сознания.
Мне нравилось забираться на чердак - там светло - и рисовать. Летом и в самом начале осени я залезал на крышу, и делал наброски города: людей, мелких, как пятна на холсте, красные точки автобусов, спичечные коробки домов... Я водил кистью по мольберту, ярко разукрашивая город, а ветер шевелил вихры на макушке, забирался под свитер, и казалось, вот-вот подхватит тебя, как ту девочку Эли, и унесет далеко-далеко...
-...А дальше? - я резко обернулся, наверное, сказав те слова вслух, Джейн, чуть покачиваясь, держалась за трубу, зажав в зубах тлеющий окурок.
- А дальше... Дальше ты полетишь, чихая от облаков, щекочущих нос, через Северный полюс, Экватор, папуасы и пингвины будут глядеть в небо, смеясь, а потом ветер устанет тащить тебя и скинет где-нибудь на самом краю Земли... - Я усмехнулся, уткнувшись носом в мольберт, ощущая, как горят щеки. Я думал Джейн сейчас сплюнет окурок и поднимет меня на смех...
Та, чуть пошатываясь, подошла ко мне, и дернула за рукав свитера:
- А на краю Земли, где-то за Андами - Город... Играют дети, стучат часы в маленькой деревенской гостиной, а за речкой - колокольня, на которую забрался черт и раскуривает трубку...
-...И где-то вдалеке слышны звуки пастушьего рожка... А давай я тебя нарисую?
Джейн рассмеялась...
Мы часто забирались на крышу, болтали о пустяках, Джейн дымила в небо, а я рисовал... Радостных ребятишек, поля, засеянные колосящейся рожью, низкое, теплое небо, старенький мост и покосившуюся колоколенку, на которой черт набивает деревянную трубку табаком. И мы, я и Джейн, летим, высоко-высоко, держась за руки, и радостно смеемся...
Когда Джейн уезжала в Манхеттен, я провожал её до вокзала, та дрожала всем телом, закутываясь тем дурацким цветным шарфом, жевала сигарету. Я, пачкая руки, водил кистью по мольберту, вырисовывая поля, обогретые летним солнцем, колоколенку, звонящую к обедне, Джейн, радостно смеющуюся, цепляющуюся за перистые облака.
Когда вдали мелькнули огни скорого поезда, Джейн бросилась к краю платформы, и я, едва зарисовав ладонь, держащую Джейн, зачеркнул, и, догнав её у самого вагона, протянул влажную, пахнущую красками картину. Джейн схватила холст дрожащими руками, и, кажется, задохнулась, засмеялась, размазывая по лицу слезы, ладонями, испачканными в краске. Едва оступившись, Джейн шагнула в вагон, а я так и остался стоять, глядя, как набирает скорость поезд, и один за другим исчезают маленькие зеленые вагоны, навсегда унося в своей теплой утробе Джейн...
И как только последний вагон исчез из виду я, нашарив в кармане пачку сигарет, забытых Джейн, подошел к какому-то старику, читающему вечерние новости, и попросил закурить. Затянувшись, я тот час же закашлялся, ощущая горьковатый дым, опутывающий горло, стягивающийся, будто петля на шее. Белое облачко сигаретного дыма растворилось в промозглом воздухе вокзала...