Эмиль/Лионель, как в детстве мы смущались

Ты помнишь, Нель, как страшно мы смущались в детстве, стоило кому-нибудь застукать нас вместе? Ведь понимали же вроде, что наказывать нас не за что, а все равно сердце екало каждый раз, когда скрипела дверь, и в библиотеку заходил посторонний. Помнишь, как мы выбрали именно это место? Чтобы спрятаться за стеллажами, чтоб точно сразу не нашли. Глупые были, не понимали, что все в два счета к этой нашей причуде привыкли, и если что – точно знали, где искать. Да и толу-то прятаться было? Не делали ведь ровным счетом ничего дурного. Ну, сидели вдвоем, шептались о каких-то своих детских секретах и мечтах – ты и тогда уже был жутким секретником, а я все удивлялся, откуда у тебя столько своей чуши в голове, если мы всегда вместе. Ревновал даже. Сидели, держась за руки, и говорили всегда шепотом, потому что дух захватывало от ощущения тайны, а что за тайна мы тогда и не думали. Потом уже, когда старше стали, и таились по-настоящему, и стыдились всерьез – как же так, мать узнает, а то и застанет еще в самый «нужный» момент… И боялись. Что кончится все, и вспоминать не захотим. Но ведь не кончилось? Ведь вспоминаем же. Знаешь, ты сейчас все больше молчишь… А раньше – помнишь? – все что-то рассказывал. Такие сказки сочинял, я годами слушать готов был. Из тебя бы вышел преотличный Рафиано. Из меня – никогда, а из тебя вышел бы. Даже жаль, что ты старший, всех будущих Савиньяков нам поперепортишь. И не смешно, и не чушь, ты всегда был занудой, Нель! Удивительным, жутким, интереснейшим занудой. Сидел все за своими книжками, а знаешь, как мне было скучно? Я же в этой библиотеке дурацкой только из-за тебя каждый день сидел. Все слушал, как страницами шелестишь, червяк ты книжный. И до сих пор такой же. Разве вру? Сидишь, перебираешь эти идиотские бумаги, будто они за пару часов испарятся, меня, наверно, и не слушаешь. Да ну тебя к Чужому, Лионель Свиньяк.
И, закажи наконец-то кресла побольше. В одном мы давным-давно не умещаемся.