Шляпу можешь оставить Современный эротический костюм При входе в клуб вам выдадут полотенца, простыни, тапочки. Переодеться сразу обязаны все посетители клуба. Красивое бельё на дамах  приветствуется. Выдержка из правил свинг-клуба «X+X» Man, I feel like a woman. Слоган из рекламы нижнего белья LoveKylie Несколько формальных оговорок Босая, нежная до прозрачности Кейт Мосс с героиновыми глазами, вполоборота смотрит на зрителя, а зритель смотрит на остро торчащий сосок ее правой грудки, на длинные («обезьяньи»,  сказал бы Гумберт Г.), пальцы ног, на припухшие губы, и совсем не смотрит на болтающиеся у Кейт на бедрах джинсы от CK. Перенос срабатывает, как срабатывал с самого начала восьмидесятых годов, когда на волне зарождающегося порношика марка отказалась от типичных приемов рекламы джинсов  ковбои, лошади, тяжеловесные люди, занятые тяжелой работой,  и стала строить свои принты на несколько однообразном, но магическом, как оказалось, приеме: джинсы на голое тело и разнополые модели, утомленные только что завершившимся эротическим сеансом. Примерно через пару лет после начала запуска серии? кампаний CК Jeans стриптизерши стали выходить на подиум в джинсах и снимать их последними. Джинсы превратились в эротический костюм. Вопросы формального определения предмета, о котором пойдет речь ниже, стали для автора самой неприятной частью работы над статьей. Почти любой собеседник, с которым автор обсуждал начатую работу, немедленно требовал строго определиться с тем, что именно мы, в целях плодотворного ведения разговора, будем считать «современным эротическим костюмом». В результате полугода мучительных попыток составить ряд сколько-нибудь успешных сложносочиненных предложений по данному поводу, автор пришел к решению сделать данный вопрос (а не ответ на него) одним из основных предметов обсуждения в этой статье. И, конечно, все высказывания, сделанные автором ниже, относятся к условно-обобщенной и широко понимаемой «западной» культуре в том смысле, в котором мы определяем ее, противопоставляя так же условно понятой «восточной» культуре, где отношение к костюму как таковому принципиально отличается от нашего. Что в современном конструкте сексуальности диктует нам то или иное отношение к одежде? Что в наших костюмных предпочтениях самого разного рода обусловлено этим конструктом, а что  нашими нехитрыми инстинктами (если, конечно, от них еще что-нибудь осталось)? Почему мы  животное, возбуждаемое видом голой самки в белых носочках (или даже в одном носке; пяти футов, без двух вершков и в одном носке[1]),  или, наоборот, самки, одетой в выдубленную и окрашенную кожу другого животного? Еще интереснее: почему мы  такие разные животные, почему одних из нас привлекает белый носок, а других  кожаный корсет? И почему, кстати, среди нас есть такие животные, которых вообще не интересует в эротическом смысле ни один элемент одежды, ни один аксессуар? Каким образом, при такой-то вариативности подходов к вопросу, мы сможем выделить некоторый самостоятельный предмет разговора, называемый «современным эротическим костюмом»? Мне кажется резонным условиться о следующем: говоря «эротический костюм», мы будем далее подразумевать те элементы туалета (я намеренно использую такое округлое выражение), которыми люди пользуются в моменты, окрашенные непосредственной сексуальной интенцией. Простыми словами: те элементы туалета, которые мы надеваем «в постель», не планируя немедленно захрапеть; те элементы туалета, в которых мы занимаемся сексом (или, по крайней мере, надеемся им заняться, раз уж мы сподобились так вырядиться). Такое осторожное определение, очевидно, решает некоторые проблемы, но оставляет открытым вопрос о том, что считать «элементами туалета». Включать ли в эту категорию пищевую пленку для обертывания, пользующуюся относительной популярностью в BDSM[2]-среде, или пресловутые «несколько капель Chanel N5», которые «надевала» в постель светлой памяти Мерилин Монро[3]? И если включать  то как далеко мы оказываемся от вопроса о том, считать ли «эротическим костюмом» практики, связанные с модификациями самого тела,  например, с интимными стрижками («…украшайте цветами или стразами», советует мануал «Сексуальная игра» (Sex Play) известной секс-гуру Энн Хупер (Hooper 2006: стр.??))? С подкрашиванием сосков или гениталий? Наконец, с распусканием длинных волос (медленное стягивание резинки и махание головой из стороны в сторону с опасной амплитудой, превращающие героиню нехитрого фильма из скромной учительницы в похотливую фурию,  или скромное расплетание косички, свойственное простым смертным)? Эротический костюм  это отсутствие костюма, по смыслу совершенно противоположное наготе. Нагота подразумевает самостоятельность тела как объекта, отмену маркировки, которую «наносит» на него любой костюм. Эротический костюм  это предложение иной маркировки, иной «разметки» тела,  так политическая карта местности заменяется, скажем, топографической: местность все та же, но восприятие ее иное, и, безусловно, прагматические применения такой карты оказываются иными по определению,  как до этого оказались иными запросы, сделавшие такую карту необходимой. Фетиш, табу, тотем Очевидная мысль о том, что само существование эротического костюма возможно лишь благодаря работающему в каждом из нас механизму фетишизации, не требует лишнего распространения, но предлагает несколько занимательных тем. Так, в первую очередь, совершенно необходимо помнить, что разговор о моде как таковой теряет всякий смысл без разговора о фетишах, их конструировании и их легитимизации. Тут эротический костюм не уникален,  уникальны, скорее, конкретные механизмы этих конструкций в применении к нему. Здесь, очевидно, будет уместным каламбур об «обнажении приема»: действительно, когда речь идет об эротическом костюме, техники фетишизации очень часто теряют тонкость, интенции  завуалированность (кстати, не любому фетишу такое обнажение приема идет на пользу: мы еще будем говорить о крайне неочевидной, в традиционном понимании, «эротичности» некоторых эротических костюмов, чьи обладатели не приходят в восторг от незамысловатой прямолинейности ассортимента костюмных отделов в секс-шопах). При рассмотрении эротического костюма (как темы и как непосредственного объекта), безусловно, обнажаются механизмы зарождения и функционирования фетишей в нашем сознании. Здесь, как нигде, легко наблюдать тонкий баланс между запретным и дозволенным, без которого ни один змеиный позвонок не становится фетишем, а ни один предмет костюма  эротическим. Запретное и дозволенное смешиваются здесь в уникальных для каждого носителя пропорциях для достижения индивидуального эффекта, как при создании коктейлей Screwdriver и Drivescrewer[4]. Так, например, когда указатель на шкале смещен до предела в область «дозволенного», мы оперируем вызывающе провокативными костюмами,  например, костюмом «проститутки» или «стриптизерши»; когда указатель смещен до предела в сторону «запретного», мы, в зависимости от персональных склонностей, имеем дело с костюмом «учительницы» или все с теми же белыми носочками. Чтобы лучше проиллюстрировать эту идею, я бы предложила читателю превратить последнее высказывание из Screwdriver-a в Drivescrewer, а именно  поменять в нем местами слова «дозволенного» и «запретного». Мне видится, что такая перемена мест слагаемых не изменит результата: все дело только в том, как каждый из нас (в том числе читатель и автор) интерпретируют понятия «дозволенного» и «запретного» и взаимодействуют с ними в собственном субъективном мире. В качестве дополнительного упражнения можно погонять бегунок по шкале в ту или иную сторону,  например, целенаправленно пытаясь получить ту точку, в которой для экспериментатора располагается, скажем, костюм медсестры или русалки,  если, конечно, эти костюмы вообще находятся в пределах его индивидуального набора фетишей, табу и тотемов. Бытование эротического костюма: работа с догадками Особенности бытования эротического костюма представляют собой, пожалуй, самую серьезную препону на пути всякого исследователя темы, поскольку это едва ли не единственная разновидность нашей одежды, которую мы фактически не можем наблюдать в ее нормальном жизненном цикле  и, соответственно, фактически не можем делать достоверных высказываний о ее конечном употреблении. Наши представления о бытовании эротического костюма ограничены ровно так же, как наши представления о сексе. Источниками информации могут служить наш собственный субъективный опыт, ограниченные и не всегда заслуживающие полного доверия рассказы наших личных знакомых, медиа  в диапазоне от глянцевых журналов и книг до массового кино и порнографии, в лучшем случае  секс-вечеринки и секс-клубы (что, некоторым образом, все-таки укладывается в понятие «личного опыта», пусть и с большей возможностью наблюдения за другими). Эротический костюм не увидишь на улице, его невозможно наблюдать в гостях и в местах народных скоплений (за редкими приятными исключениями). В тех же ситуациях, когда нам предлагается смотреть на не принадлежащие непосредственно нам или нашим партнерам эротические костюмы (кино, журналы, магазины белья, секс-шопы, модные показы, порнофильмы и другие варианты), сам дискурс представления темы, естественно, исключает всякое предположение о подлинности представляемых нам сцен бытования данной разновидности костюма. Систематизированные опросы, иногда проводимые и публикуемые разными академическими и социологическими инстанциями, во-первых, оставляют некоторое сомнение в искренности отвечающих в силу чувствительности темы, а во-вторых, естественно, сильно склоняют читателя к интерпретации и реинтерпретации, не решая при этом проблемы недостаточного непосредственного наблюдения за предметом исследования. Возможно, лучший материал дают маркетинговые исследования фирм-производителей,  но, во-первых, получить доступ к этим материалам практически невозможно, а во-вторых, и их достоверность, по собственному опыту автора этой статьи в проведении таких опросов, всерьез оставляет желать лучшего. Таким образом, мы оказываемся в положении многих советских американистов, которым редко доводилось наблюдать объект исследований в непосредственной близости. Личный же разговор об эротическом костюме, претендующий хоть на какую-то опосредованность высказывания, ставит собеседников в позицию туристов из разных стран, встретившихся на чужой территории и с недоумением обсуждающих особенности своих национальных охот, демонстрируя друг другу удивительную способность людей зачастую использовать одно и то же слово «охота» для обозначения едва соприкасающихся в смысловом плане понятий. Прагматика эротического костюма Развивая тему различения «эротического костюма» в сравнении с костюмом «обычным» следует, конечно, упомянуть разницу в прагматике их применения. Мне видится разумным оставить на совести историков нижнего белья популярный постулат о том, что эротический костюм наших дней,  вернее, те его разновидности, которые по формальным признакам смыкаются именно с бельем,  самозародился в гигиенических спорах. Разговор о современном эротическом костюме невозможно свести к разговору о нижнем белье,  как разговор о современном нижнем белье нельзя свести к вопросам гигиены, а разговор о костюме в целом  к вопросу обогревания организма и прикрытии срамных мест. По очень многим прагматическим параметрам эротический костюм не отличается от основных разновидностей костюма в целом: речь, конечно, идет о параметрах, связанных с вопросами костюма как средства межличностных коммуникаций, маркировки статуса, выражения «я» носителя. Но при этом различия в прагматике эротического костюма и в прагматике костюма обычного огромны. В первую очередь, эротический костюм  приблизительно единственный род костюма, предназначенный для того, чтобы к нему прикасался кто-нибудь, кроме непосредственного носителя. Это  единственная одежда, которую мы не только позволяем, но и целенаправленно предлагаем трогать руками; единственный род костюма, в котором к визуальному высказыванию прибавляется высказывание на языке кинестетики, в котором тем, на кого направлено наше сообщение, предлагается не просто представить себе, какова текстура нашей одежды на ощупь, но и проверить свою догадку прикосновением. Другой специфической чертой эротического костюма оказывается его удивительная, в плане бытования, близость к спецодежде почти любого рода: к униформе, к одежде врачей и маляров, даже к ритуальным костюмам священнослужителей. Эротический костюм  одежда с интенцией немедленного действия, и многое в нем  как и в спецодежде  устроено так, чтобы сделать это действие более эффективным,  в самых различных смыслах. На одном уровне такой «эффективности» находятся вопросы психологического воздействия: как пастельные тона медсестринской униформы призваны благотворно воздействовать на пациента, так алые и черные кружева призваны благотворно воздействовать на участников эротической сцены; как облачение священника маркирует для остальных,  и для него самого, конечно,  наличие значительной//существенной? границы между миром горним и миром дольним, так прозрачный бэби-долл или мужские трусы со хоботастым слоником на фронтоне маркируют для участников эротической сцены ее принадлежность к иному, не-повседневному, «миру». Эта близость между эротическим костюмом и спецодеждой усиливается, если вспомнить, что первый не менее популярен в качестве костюма маскарадного, чем любая спецодежда. В частности, в книге Queen Bees and Wannabes[5] Розалин Вайсман замечает, что костюмированные вечеринки  единственная возможность для девушки появиться на людях в нижнем белье и не приобрести репутацию шлюхи (Weisman 2003). Знаменитый фильм «Дрянные девчонки»[6], в основу которого легла книга Вайсман, предлагает зрителям сцену, в которой самая популярная девушка школы является на вечеринку в костюме плейбоевского зайчика, а ее умственно ограниченная подруга  совсем уж в прозрачном пеньюаре, для приличия нацепив на голову ободок с плюшевыми ушками и гордо заявляя: «Я мышка!» Таким же «зайчиком» наряжается на интеллектуальную студенческую вечеринку наивная героиня фильма «Блондинка в законе»  к своему последующему острому сожалению; между тем, для нее самой такой выбор карнавального костюма естественнен. Еще одной весомой иллюстрацией этого применения эротического костюма может служить тот факт, что очень многие магазины карнавальных принадлежностей перед Хэллоуином и Новым годом делают оптовые закупки у тех же производителей специализированных эротических костюмов (например, у американской компании Leg Avenue), что и секс-шопы. Другой аспект прагматической «эффективности» эротического костюма, роднящий его со спецодеждой,  уже упоминавшийся аспект «интенции действия». Как и большая часть спецодежды (исключим так называемый деловой костюм, чтобы не вдаваться в скучные формальные разграничения), эротический костюм предназначен для физической работы, и во многих аспектах он служит для наиболее успешного выполнения этой работы. Он обеспечивает участникам эротической игры и сексуального акта доступ к телу,  в том понимании, в котором этот доступ их интересует. Иногда такой «доступ» подразумевается буквально,  например, когда речь идет о трусах, плавках, бодисьютах фасона crotchless, то есть без ластовицы. К другим примерам можно отнести мужские трусы с отстегивающейся ластовицей или молнией на передней части или кожаные панталоны для порки с открытыми ягодицами. Во всех этих  и даже в гораздо менее радикальных – случаях белье фактически является секс-игрушкой. Один из простых примеров  съедобное белье, не обладающее выдающимися эстетическими (и вкусовыми) качествами, но позволяющее развлекательную эротическую интеракцию; впрочем, вполне популярные лифчики и трусики из нанизанных на резинки маленьких конфет имеют, например, и некоторое эстетическое, вернее  сугубо фетишистское преимущество, благодаря своему исключительному сходству с такими же ожерельями и браслетами из конфеток, одному из обязательных атрибутов западного детства. Белье со встроенными виброэлементами откровенно прагматично; отдельного разговора заслуживают костюмы, используемые в BDSM-среде: здесь иногда практически невозможно провести грань между эстетической и прагматической задачей того или иного элемента туалета. Скажем, ошейник с вмонтированными в него кольцами служит не только для маркировки статуса подчиняющегося, но и для привязывания или закрепления поводка; наручники не только возбуждают участников, но и ограничивают подвижность одного из них; маски, виниловые костюмы и другие аналогичные атрибуты служат для сенсорной депривации. BDSM-костюм  в рамках особенностей своего применения  по прагматичности не уступает костюму пожарного (не тому, от которого в секс-шопе оставлена только каска и трусы из неприятного желтого материала, а тому, от которого зависит эффективность работы пожарного,  и, кстати, его безопасность). Эротический костюм как невербальное высказывание Если говорить о костюме как о непосредственном невербальном высказывании, которое делает носитель в каждый момент времени, то эротический костюм оказывается уникальным высказыванием, сделанном на вполне уникальном языке. Ниже, когда речь пойдет о непосредственной структуре современного эротического костюма, это высказывание можно будет рассмотреть в деталях; пока же имеет смысл остановиться на его общих характеристиках. Когда мы надеваем эротический костюм, наше «высказывание» приобретает невероятную прямоту. Это  один из редких примеров, когда мы «называем» вещи своими именами. Мы привыкли считывать костюмные сообщения окружающих, в том числе, например,  сообщения «Не трогайте меня» (минимум открытой кожи, капюшон, темные цвета), или сообщение «Флиртуйте со мной» (декольте и мини-юбка,  или, наоборот, романтическое платье и наивные локоны), или сообщение I Mean Business, которое транслируется нам деловым костюмом. Мы даже довольно неплохо считываем нюансы таких сообщений,  в приведенном выше примере декольте и мини-юбка подразумевают иные правила флирта, чем костюм заблудившейся пастушки. Но для того, чтобы представить себе степень прямоты высказывания, делаемого при помощи эротического костюма, нам надо вообразить бизнесмена, у которого на лацкане пиджака болтается внушительных размеров табличка с текстом вроде: «Здравствуйте. Я  рейдер. Я хочу, чтобы вы подробно рассказали мне о своем бизнесе, потом пожаловались мне на его слабые стороны (медленно), потом назвали мне контакты ваших доверенных лиц. Затем я положу руку вам на плечо, а вы положите передо мной учредительные документы вашей компании и отвернетесь. Потом вы встанете на четвереньки, а дальше все пойдет своим путем». Эротический костюм делает «высказывание» именно таким, - он зачастую буквально описывает, что намерен делать его носитель и каких ответных действий он ожидает от партнера. Об этом аспекте эротического костюма наверняка задумывался каждый человек, дошедший до описания совершенно закрытой ночной рубашки с круглой дырой посредине спереди в романе Маркеса «Сто лет одиночества»; об этом же аспекте наверняка задумывались создатели черных женских трусов с надписью Whip This[7], расположенной на ягодицах, или мужских трусов с изображением женской ладони в области паха. Дизайнер Ричард Росс прямо указывает на требуемое действие, называя свое произведение tear-away bra[8]; бюстгальтер с круглыми вырезами, обнажающими соски, довольно внятно сообщает, к чему именно здесь необходимо приложить руку. Невербальный язык костюмного высказывания здесь зачастую (но, конечно, не всегда,  вспомним про Drivescrewer и Screwdriver) теряет свою рафинированность, избавляется от недоговорок, перестает пользоваться эвфемизмами,  и это ровно то, что происходит с нашим обычным, повседневным языком в момент, когда между нами и нашим партнером не остается ничего, кроме некоторых элементов эротического костюма. Эротический костюм как повод для коммуникации Уже упоминавшаяся книга «Сексуальная игра» настоятельно предлагает партнерам, ищущим сексуального разнообразия, использовать эротические костюмы в качестве предмета для игривой беседы. Поскольку предполагается, что читатель книги  гетеросексуальная женщина, автор предлагает ей задать своему мужчине семь вопросов о белье. Я приведу список полностью,  его показательность кажется мне ценной: «1.Опиши одним словом, какое белье ты бы хотел на мне видеть: игривое, непристойное, миленькое[9], гламурное, спортивное, блядское? 2. Тебе нравится смотреть на других  или чтобы другие смотрели на тебя? 3. Если я разденусь для тебя  что бы ты хотел увидеть у меня под одеждой? 4. Раздеваться для секса или одеваться для секса? 5. Если бы мы пошли на фетишистскую вечеринку  какое белье мы бы надели? 6. Ты приходишь с работы, я жду тебя в постели, ты медленно поднимаешь одеяло,  что на мне надето? 7. Если бы мы покупали белье вместе, где бы мы это делали,  в обычном универмаге, в магазине белья или на фетишистском веб-сайте?» Этот мастерски составленный список ценен не только как метод возбудиться беседой перед сексуальной игрой, и не только как метод узнать о вполне конкретных пожеланиях партнера, но и как метод обсудить эротические фантазии, в том числе  такие, к обсуждению которых многим партнерам не слишком легко подступить (интерес к подчеркнуто доступным женщинам, фетишизм, вуайеризм и стыдливость, свинг). Этот список является отличной иллюстрацией одного из самых ценных качеств эротического костюма: его способности служить коммуникационным эквивалентом желания, неживой метафорой плотского вожделения. В приведенном примере наиболее чувствительные вопросы коммуникации между сексуальными партнерами переведены на язык эротического белья,  темы, позволяющей сохранять дистанцию между собеседниками и предметом разговора, обходить острые углы и свести беседу к невинной теме, если кто-нибудь из участников разговора откажется продвигаться вглубь небезопасной территории. Эротический костюм как предлог для коммуникации позволяет так легко перейти с чулок на личности, поскольку в еще более явной манере, чем костюм повседневный, сообщает о том, какую идентичность в данный момент присваивает его носитель, кем он оказывается, сняв один слой одежды и продемонстрировав партнеру другой. Разговор об интересе к тем или иным элементам эротического костюма  это разговор о тех сторонах личности партнеров, к которым невозможно подобраться, не развязав галстук. Недаром Валечку, первую жену Гумберта Г., сразу насторожила «простая детская ночная сорочка», которую ему удалось украсть из платяного шкафа в сиротском доме. Эротический костюм и идентичность Тело, облачаясь в эротический костюм, освобождается от одной личины, но надевает на себя иную, причем не менее сложную и изощренную. Практически при любой перемене костюма (и, кстати, при полном обнажении) мы меняем одно «я» на другое, и эту перемену ощущает, конечно, не только тот, кто «считывает» наше высказывание, но и мы сами,  что гораздо важнее. Слово «образ» недаром используется в этой связи так часто: мы и «входим в образ», и «демонстрируем образ» окружающим. Когда мы меняем офисную униформу на вечернее платье, или вечернее платье  на джинсы с водолазкой, или джинсы с водолазкой  на офисную униформу, мы меняем один социально-приемлемый, сравнительно отрефлексированный, относительно комфортный и внутренне структурированный образ себя на другой; какие-то из этих образов мы носим с большим удовольствием, какие-то  с меньшим. Однако когда мы меняем офисную униформу, или вечернее платье, или джинсы с водолазкой на кружевной корсет, трусы со шнуровкой и сапоги, доходящие до бедра, мы надеваем совершенно особую личину,  свое «сексуальное «я»». Мы можем сменить ненавистный офис на жизнь свободного художника и никогда больше не носить офисный костюм; мы можем отказаться от выхода в свет, если нам некомфортно в декольтированном платье или стесняющем движения фраке; мы можем, таким образом, уклониться от многих из своих социальных «я» и связанных с ними костюмов. Но наше сексуальное «я» остается с нами при любых обстоятельствах,  и, как известно, даже с теми из нас (особенно с теми из нас), кто особенно яростно пытается от него отстраниться. Надевая эротический костюм любого рода  не гигиеничное белье, а именно эротической костюм, с его подтекстом и интенцией, даже если речь на деле идет о мужской майке и фланелевых трусах,  мы надеваем свое сексуальное «я», и, подойдя к зеркалу, оказываемся с ним лицом к лицу. Есть ли у этой игры соучастник? Действительно ли кто-то играет роль «прочих гостей» на этом маскараде,  и насколько важна эта роль? В подавляющем большинстве случаев речь идет о единственном зрителе,  непосредственном сексуальном партнере того, на кого данный костюм надет. Однако довольно значительное число женщин (и некоторое вполне весомое число мужчин) рассматривают эротический костюм в первую очередь как метод построения собственной сексуальной идентичности, поднятия сексуальной самооценки и,  не в последнюю очередь,  аутоэротического стимулирования (как психологического, так зачастую и физиологического, о чем речь пойдет несколько позже). Построение идентичности (и собственного восприятия своей идентичности) путем надевания костюма  вещь совершенно очевидная, но в ситуации с эротическим бельем или другими элементами эротического костюма есть занимательная особенность: ради этого самоощущения, ради контакта с собственным сексуальным «я» мы зачастую носим этот костюм, когда его никто не видит, и, скорее всего, не увидит,  дома, под повседневной одеждой, под строгими пиджаками и медицинскими халатами (настоящими; в больнице; когда мы там действительно работаем). Безусловно, жизнь полна сюрпризов, нет-нет да и случится зритель у нашего секретного костюма,  но очень значительно число опрошенных мной отвечало, что покупает и носит «это» - для себя. Нередко собеседница или собеседник настоятельно подчеркивали, что партнеру, по их мнению, довольно безразлично, что именно на них надето,  «да и вообще»,  как уточнил один из участников опроса,  «темно же». Но недаром уже цитировавшаяся здесь Энн Хупер заверяет своих читательниц: «Наденьте сексуальный костюм – и, возможно, вы обнаружите, что безо всякого труда ведете себя как сирена, как соблазнительница» (англ. The moment you put on a sexy costume, you may find yourself effortlessly acting as a siren or a seducer) (Hooper 2006: стр.???). Самым важным в этой цитате мне видится слово may. Оно дает читательнице надежду: попробуй облачить в новый наряд не свое обычное «я», а свое сексуальное «я»  и, возможно, произойдет подлинное перевоплощение, возможно, второе действительно заступит на место первого и окружающие, пусть и не зная подлинных причин метаморфозы, почувствуют ее и сумеют воспринять тебя в этом новом качестве, в этой новой идентичности. Но в то же время слово may подчеркивает, что метаморфоза, не приведи Бог, не окажется вне области нашего контроля, что наше сексуальное «я» не рванет наружу, как разнесший клетку лев; этот парадоксальный феномен осуществления контроля над собственной сексуальностью при помощи ношения эротического костюма мы еще рассмотрим в дальнейшем. Здесь отлично виден один из ценнейших механизмов, запускаемых при надевании эротического костюма,  механизм аутоэротизации, аутофетишизации, механизм, позволяющий воспринимать себя как сексуальное существо. Очень значительный процент моих собеседников (в первую очередь, женщин) подчеркивал, что их партнер, или партнеры, или,  в более категоричных формах,  «мужики вообще» совершенно равнодушны к тому, что на них надето во время эротических и сексуальных контактов, но они покупают сексуальное белье «для себя»: «меня заводит», «я сразу становлюсь такой шлюховатой, мне нравится». Оставив в стороне тезис о том, что безразлично или небезразлично сексуальным партнерам, переформулируем общий посыл: нам, очевидно, нравится быть в контакте со своим сексуальным «я»,  по крайней мере, в тех ситуациях, которые легитимируют и регламентируют этот контакт. Эротический костюм является одновременно разрешающим механизмом  и маркером границ, средством позволить себе сексуальное поведение – и успокаивающим обещанием, что мы способны снять с себя наше сексуальное «я», как только пожелаем. Сексуальное «я» как социальное «я»: бытование эротического костюма в социальных ситуациях Одна из незнакомых мне лично участниц устроенного мной небольшого опроса заметила: «По-моему, эротическое белье и пояса для чулок надеваются на вечеринки из разряда? “вдруг дадут”. Вы понимаете, что я утрирую. Но я имею в виду  для случайного секса с мало знакомым участником». Ситуация обнажения перед совершенно посторонним человеком  это ситуация, в которой мы знакомим его с нашим сексуальным «я», снимая социальное «я», представлявшее нашу персону на вечеринке, вместе с верхним слоем костюма. Это  ситуация второго первого знакомства: при первом первом знакомстве наше «я»  одетое по всем правилам приличия  было признано привлекательным, принято, оценено положительно. Теперь наше второе «я»  точно так же, как и второе «я» нашего партнера,  выставляется на оценку; и, как известно, у нас никогда не бывает второго шанса произвести первое впечатление. Ситуация первого сексуального контакта между партнерами,  познакомившимися за десять минут до этого, или прилежно прошедшими первые два свидания и добравшимися до третьего, или возобновляющими сексуальную связь, угасшую на несколько лет,  подразумевает (в отличие, быть может, от более поздних сексуальных контактов той же пары) некоторое соблюдение формальностей. Эти формальности не только диктуются социальной нормой (повторим, что речь идет о некотором условном большинстве случаев), но и чувством собственной безопасности: оба партнера оберегают свое эго, свои сексуальные репутации и, возможно, свои шансы на развитие начавшихся отношений. Формальности такого рода касаются непосредственно сексуального поведения, поведения до и после интимной фазы, необходимых высказываний,  и дресс-кода. Любой дресс-код,  офисный, бальный, дресс-код слета фанатов сериала StarTrek или дресс-код BDSM-вечеринки,  сообщает всем участникам социального действа чувство безопасности. Соответствие костюма дресс-коду означает, что носитель данного костюма знает правила игры и готов их соблюдать; его поведение в рамках игры предсказуемо, его взгляды на саму игру совпадают со взглядами остальных игроков. Нарушение дресс-кода может давать смельчаку определенные преимущества, но при этом, безусловно, подвергает его довольно значительным рискам. Большинство из нас на эти риски не идет, особенно если игра ведется с незнакомым или малознакомым партнером, чьи взгляды на вопросы костюма нам неизвестны. Дресс-код  метод снизить уровень этой неизвестности, безмолвно соблюсти минимальные правила, обеспечить себе уверенность в том, что, по крайней мере, твоя личность не будет обсуждаться (и осуждаться) на основании выбранного тобой костюма. Дресс-код, каким бы он ни был, обязательно подразумевает крайнюю стереотипичность костюма в рамках заданного контекста. Собственно, само слово «код»,  «кодекс»[10],  означает неукоснительное соблюдение некоторого свода правил, трактуемых максимально широко. Лучший способ «попасть» в дресс-код не вполне знакомой тебе социальной ситуации, той, в которой мы полагаем, что нас, среди прочего, будут оценивать по одежке,  выбрать максимально стереотипичный костюм, костюм, который будет квинтэссенцией общепринятого мнения о том, кто такой «панк», или «юрист», или «джедай». Если нам удастся пройти первый этап, этап вхождения в новую социальную связь, и мы захотим остаться в ней дальше, мы сможем позволять себе бÓльшую свободу костюма,  в рамках того, что нравится реципиентам и нам самим; наша безопасность будет обеспечиваться взаимным доверием, наша костюмная экстравагантность  и наши костюмные ошибки будут сходить нам с рук благодаря кредиту этого доверия. Ситуация первого сексуального контакта, требующего раздевания,  то есть первого знакомства нашего сексуального «я» с партнером или партнерами,  требует, в общепринятом понимании, такого же жесткого соблюдения дресс-кода, какого требует первое появление на ужине с потенциальными деловыми партнерами. Этот дресс-код, этот «костюмный минимум» не в смысле количества одежды, а в смысле ее соответствия социальным требованиям,  отличается от эротического костюма, который партнеры могут использовать при дальнейшем, более доверительном знакомстве, той же установкой на усредненность, на соблюдение универсальных стереотипов, а не на конкретные специфические (и еще неизвестные нам) предпочтения партнера. Из чего складывается этот стереотип,  с учетом того важнейшего факта, что, как уже обсуждалось, мы толком ничего не знаем о подлинном бытовании эротического костюма в среде таких же обычных людей, как мы? Когда нам надо сойти за адвоката или бизнес-леди, мы не сомневаемся, что наш партнер уже не раз видел адвокатов и бизнес-леди; мы и сами навидались их достаточно; если мы пройдем по проторенной дорожке и будем подражать остальным, мы убережем себя от ошибок, способных вызвать разочарование, напряженность или смех у нашего собеседника. Но когда речь идет об эротическом костюме, мы можем ориентироваться только на свой небольшой опыт (субъективный, как любой персональный опыт) и на медийные образы, сообщающие нам, как именно должно выглядеть наше сексуальное «я»  в одежде или без нее. Источниками для построения эротического дресс-кода оказываются уже перечислявшиеся рекламы белья, витрины и полки секс-шопов, порнофильмы, эротические сцены в массовом кино и одежда, в которой работают проститутки и стриптизерши традиционного жанра. В результате наш эротический дресс-код избыточен, нарочен и довольно неудобен в обращении; возможно, единственным полноценным сравнением с чулками на подвязках как элементом дресс-кода может являться галстук,  предмет туалета, служащий исключительно маркером, данью дресс-коду, стимулятором значимости как для носителя, так и для его наблюдателей. Стереотип «успешного бизнесмена» подразумевает костюм (или тщательно подобранную разбивку пиджака и брюк), рубашку, галстук, дорогую классическую или псевдоклассическую обувь, предпочтительно  запонки, часы в качестве основного аксессуара и перстень или неброская цепочка  в качестве аксессуара дополнительного. Этот набор более или менее гарантирует человеку, претендующему на данную социальную роль, приемлемую оценку любого, кто интересуется им в качестве «успешного бизнесмена». Стереотип «сексуальной женщины» подразумевает, как минимум, сколько-нибудь замысловатую пару «трусы-бюстгальтер» (пусть не слишком хитрого кроя, но, по крайней мере, из материалов, имеющих «эротический» привкус). «Бабушкины панталоны», оказавшиеся на Бриджит Джонс[11] в момент решающего эротического свидания, не просто стали ее личным кошмаром, мучительно перенесенным позором: они стали, в некотором роде, психологическим оружием в руках ее партнера, дважды припоминавшего ей эти панталоны, когда ему было необходимо проявить доминантность собственной позиции в их отношениях. Нетрудно представить себе, что Джонс в эти же моменты готова была продать душу дьяволу, лишь бы вернуться назад и соблюсти эротический дресс-код более тщательно. Не меньшим позором покрывается одна из героинь комедии «Роми и Мишель на встрече выпускников» (Romy and Michele’s High School Reunion, 1997). Бывшая «королева класса», когда-то изводившая Роми и Мишель своими издевками, десять лет спустя, естественно, оказывается на бобах: у нее нет карьеры, ее муж  бабник и алкоголик, и почему-то третья беременность тоже оказывается частью списка провалов; но главное, конечно, происходит в последние пять минут фильма: ветер раздувает подол ее свободного платья и  о ужас!  на ней оказываются высоко сидящие белые трикотажные трусы. Тут-то победа протагонистов, конечно, становится окончательной; мы же таким образом, выясняем, что последний триместр беременности  не повод позволить себе пренебрегать дресс-кодом. С еще большим тщанием эротический дресс-код соблюдается в тех ситуациях, когда реципиентом-наблюдателем оказывается не единственный партнер, а группа участников секс-вечеринки или посетители секс-клуба. В первую очередь, здесь понятие дресс-кода может оказаться буквальным,  в случае его несоблюдения носитель рискует не вызвать недовольство или недоумение партнера, но вовсе не быть допущенным к участию или впоследствии быть удаленным из зала. Практически любой клуб, постоянно функционирующий в режиме секс-вечеринок или время от времени устраивающий такие вечеринки, составляет строжайший набор правил и прилагает все возможные усилия для того, чтобы оповестить об этих правилах любого потенциального участника; далеко не в последнюю очередь эти правила касаются одежды участников. Некоторые из этих правил направлены на сохранение благожелательной расслабленной обстановки и на избежание откровенных конфликтов между гостями: так, для мужчин часто не поощряется полное обнажение в общих помещениях; на априорно гетеросексуальных вечеринках для мужчин обычно строго запрещено ношение женского белья (об этой интересной особенности речь еще пойдет в разделе «Эротический костюм и гендер»). Для женщин правила мягче, но и здесь не поощряется, например, подчеркнутая маскулинность (не путать с «мужскими» элементами одежды,  рубашкой, шляпой, галстуком,  о которых еще тоже пойдет речь), например, ношение strap-on[12]; для представителей обоих полов могут запрещаться подчеркнуто иронические костюмы и белье с провокативными или оскорбительными надписями («Все бабы – суки», «Я трахал твою жену»). Другой явный признак нарушения дресс-кода – несоблюдение тематической направленности вечеринки: так, на «ванильных»[13] гетеросексуальных вечеринках мужчина может не пройти дресс-код, явившись в подчеркнуто-BDSM костюме (женщине, впрочем, такая выходка иногда может сойти с рук). Причина запрета  не только нарушение тематического единства и общего духа вечеринки: приведенный пример иллюстрирует трактовку костюма в терминах безопасности участников,  мужчина, пришедший в «агрессивном» эротическом костюме, может проявить агрессивное сексуальное поведение, что не соответствует уже не костюмному, а поведенческому коду мероприятия. Даже если он не совершит никаких поступков, выпадающих из общего диапазона, его костюм будет снижать чувство безопасности у окружающих: мужчины будут недовольны присутствием столь агрессивно выглядящего соперника, женщины  присутствием потенциального агрессивного партнера. В среде секс-клубов и в ходе секс-вечеринок эротический костюм берет на себя особую репрезентативную нагрузку: здесь сексуальное «я» должно функционировать как социальное «я» и принимать на себя все риски, сложности и ограничения, диктуемые светской ситуацией. В силу этого, помимо формальных костюмных запретов, диктуемых организаторами мероприятия, здесь действует тот же механизм саморегулирования, который обеспечивает нам костюмное соответствие в повседневных социальных средах. Здесь наиболее явно проступает один из самых сложных для соблюдения балансов в костюме как таковом: баланс между сексуальной привлекательностью и построением дистанции между носителем и реципиентом. Секс-хэппенинг ставит всех участников в ситуацию, когда привычные костюмные коды, сообщающие нам о дистанции, предпочитаемой носителем, почти разрушаются: появление на людях человека в прозрачном пеньюаре или обтягивающих серебристых плавках традиционно означает для нас или необходимость госпитализации этого человека, или его готовность немедленно участвовать в той или иной сексуальной активности (или и то, и другое, в любом порядке). Однако в ходе секс-хэппенинга, где такой костюм является не только нормой, но и  зачастую,  требованием, код невербального общения изменяется, трансляция социальных и межличностных сообщений начинает происходить по иным принципам. Так, в рамках костюма, который за пределами такого хэппенинга однозначно трактовался бы как «эротический», можно диктовать совершенно внятную дистанцию другим участникам действа: например, женщина, надевающая поверх сексуальной пары белья пеньюар (пусть и прозрачный, и отороченный красным мехом), вполне четко сообщает о своем намерении сохранять неприкосновенность. Точно так же мужчина в кожаных брюках и кожаном жилете на голое тело, который в обычном ресторане воспринимался бы как вызывающе одетый сексуальный агрессор, в данном контексте вполне четко обозначает свою позицию наблюдателя,  если, конечно, его поведение не говорит об ином (заметим, что и здесь,  хотя речь, казалось бы, идет об относительном обнажении по сравнению с бытовыми ситуациями,  правило «больше одежды  меньше готовности к немедленному сексуальному контакту» продолжает действовать и восприниматься). В этих примерах речь идет не о проговоренном коде, но о вполне доступном для считывания невербальном сообщении. Механизм дешифровки становится более тонким, «шифровальные таблицы» меняются, на место одних заступают другие: аналогичным образом обыватель может увидеть прохожего в армейской униформе и обозначить его для себя как «военного», в то время как другой военный в ходе профессионального разговора, безусловно, обратит внимание на костюмные маркеры воинского звания, статуса и места службы собеседника. Дополнительная сложность создается еще одним серьезным изменением в методах трансляции сообщений,  изменение соотношения между костюмным языком, языком тела и прямым вербальным высказыванием: так, первый в значительной мере теряет весомость, когда речь идет, например, об участии в той или иной сексуальной активности; второй, наоборот, принимает на себя главную коммуникативную функцию, вербальное же высказывание часто используется лишь в меру вкуса или в случаях крайней необходимости. Естественно, полностью рассчитывать на безошибочную дешифровку такого измененного сообщения всеми участниками секс-хэппенинга достаточно тяжело, поэтому зачастую устроители вечеринок вводят дополнительный и обязательный аксессуар-маркер, позволяющий сделать взаимодействие гостей наиболее комфортным. Благодаря этому маркеру костюмное высказывание по вербальности становится сравнимо со значком на лацкане продавца «Гербалайфа»: на каждой стене помещения, на столиках, у барных стоек, возле танцпола, у бассейна, на внешней и внутренней сторонах дверей или занавесок, отделяющих приватные комнаты от общих залов, располагаются напоминания-«дешифровки» приблизительно такого содержания: «Белый браслет  «Я наблюдатель» Зеленый браслет  «Я выбираю партнеров» Синий браслет  «Я новичок, будьте деликатны» Алый браслет  «Я в игре!» Пожалуйста, соблюдайте правила и наслаждайтесь вечеринкой!» Для клубов попроще таким аксессуаром-маркером является резиновый цветной браслет вроде тех, которые выдаются в аптеках и супермаркетах за небольшие пожертвования в пользу социальных программ. Вечеринки более высокого уровня иногда всерьез вкладываются в создание стильной вещи, остающейся потом у участника в качестве памятного сувенира: шелкового платка, повязываемого так, как нравится гостю, очень крупного и броского кольца, на тематических вечеринках (скажем, на вечеринках любителей костюмов из латекса) может предлагаться «тематический» аксессуар (например, латексный стикер, одинаково легко крепящийся на собственную кожу участника и на его костюм). Таким образом, для того, чтобы эротический костюм мог нести социальные функции, нам необходима подразумеваемая или проговоренная схема трансляции костюмного высказывания из условно-эротического в привычно-социальное, включающее в себя понятия дистанции, безопасности, готовности или неготовности к коммуникациям, статуса и других основных компонентов социального месседжа. Вне зависимости от того, сколько участников, один, два, много,  вовлечено в социальную ситуацию, подразумевающую эротический дресс-код, костюм продолжает выполнять коммуникативные и регулирующие функции костюма, даже если на нас почти нет костюма как такового. Даже в этих ситуациях условного обнажения мы рассчитываем на свой костюм как на метод объяснить окружающим, кто мы такие, на что мы рассчитываем и чего мы опасаемся. Структура эротического костюма Из каких компонентов строится костюмное высказывание, когда мы имеем дело с эротическим костюмом, и как именно эти компоненты создают в сочетании единый смысл? По каким параметрам различается высказывание, сделанное при помощи купленного на Hot-Heels.Comкостюма «Сексуальная фея с волшебной палочкой» (Sexy Fairy With Magic Wand), состоящего из трех элементов (шести, если присоединить к заказу рекомендуемые крылышки, туфли и ожерелье), от высказывания, сделанного при помощи длинной нитки жемчуга  и ничего больше? Одна из сложностей формализации понятия «эротический костюм» заключается в том, что, в отличие от ситуации с костюмом повседневным, здесь мы затрудняемся определить хотя бы минимальный набор составляющих. Говоря о повседневном костюме, мы исходим, по меньшей мере, из предположения, что он прикрывает определенные части тела. Дальше мы можем расширять сферу наших интересов, добавляя к «покрывающим» элементам вопросы о белье и аксессуарах разной степени тривиальности. Но в основе эротического костюма лежит отказ от жесткого правила прикрывать те или иные зоны тела,  этот аспект переходит из области требований в область выбора, да и само понятие «прикрытия» становится бесконечно широким. В результате костюм теряет целый набор обязательных составляющих, а костюмное высказывание зачастую обретает удивительную лаконичность, едва ли не односложность. С одной стороны, тенденция мыслить цельными «нарядами» поддерживается уже упоминавшимися здесь источниками, моделирующими наше представление об эротическом костюме. Так, в рекламах нижнего белья модель почти во всех без исключения ситуациях предстает перед нами в полном наряде,  с бижутерией или драгоценностями, макияжем, прической, часто  в обуви, нередко  с дополнительными аксессуарами  сумочкой или шарфом, время от времени  с элементами обычного костюма, надетыми поверх рекламируемого белья,  шубкой, плащом, рубашкой. Здесь транслируется вполне однозначная мысль о создании цельного образа, законченного и совершенного,  белье в полной мере играет роль «костюма», необходимого для создания этого образа, но ни в коем случае не роль самостоятельной эротической ценности: фетишем оказывается женщина, роль которой играет модель, а не надетые на нее черные кружевные трусы с белым атласным бантом. Порнографические фильмы зачастую тоже демонстрируют зрителю,  особенно в начальных сценах,  вполне цельные наряды, и постепенное освобождение от них является неизбежной и необходимой частью предстоящего сюжета. Однако здесь дело не только в непосредственной эротической ценности процесса раздевания,  образ, в котором нам представляют героев изначально, задает смысл ролевой игры, моделирует саму воображаемую ситуацию, в которой костюмы, пусть утрированные и неестественные, но все-таки приближенные к обыденным, позволяют зрителю создать более объемную фантазию. Работа стриптизерши почти невозможна без перехода от сравнительно полноценного костюма к сравнительно полному обнажению. Даже съемки в ведущих мужских журналах,  Playboy, Hustler, FHM,  зачастую построены на принципе постепенного раздевания героини (как и аналогичные съемки моделей-мужчин в ряде женских журналов). Однако финальные кадры этих съемок  как и финальные кадры порнофильмов, и финальная фаза стриптиза,  представляют нам некоторый интересный феномен: мы никогда не имеем здесь дела с «телом нетто», с телом, на котором по-настоящему ничего не надето. Туфли или муфта, ожерелье или шарфик, шляпа или совсем уж специфический атрибут, вроде нескольких метров кинопленки, если тема съемки декларирована, например, как «Звезда экрана», обязательно остаются на модели. Эти атрибуты играют важнейшую роль: они являются маркерами, сообщающими нам, что здесь предъявлено не просто тело, а «сексуальное тело», то есть совершенно особая сущность, однозначно эротический объект, сознающий себя таковым. Такое самоосознание объекта в качестве предмета вожделения является важнейшим механизмом в бытовании эротического костюма; без этого, скорее всего, у нас просто не было бы предмета для разговора. Этот механизм, пожалуй, лучше всего демонстрируют нам пин-апы, фотографии, эротические комиксы и рекламные ролики, демонстрирующие женщину, занятую рассматриванием, выбором или примеркой белья. На них объект желания не занят «работой на зрителя», он не старается понравиться нам, но мы имеем возможность подглядеть самую раннюю фазу превращения доступного нам социального «я» женщины (или мужчины) в сексуальное «я», стать свидетелями момента, когда объект мысленно обозревает собственное тело, примеряет собственную сексуальность. Белье, включенное в эту картинку, маркирует собой это, еще скрытое от наших глаз, тело, эту сексуальность, еще не продемонстрированную нам явно. Такое «предвидение наготы» нарушает повседневный баланс запретного и доступного, создавая эротическую сцену там, где сама желаемая персона еще не предъявляется нам в качестве сексуального объекта. Правило «маркировки», минимального обозначения эротичности костюма, работает и в противоположной ситуации  когда надо различить «простую», замкнутую в себе наготу, от наготы «эротической», наготы тела, готового к сексуальным действиям. Муфта или полицейская фуражка, нитка жемчуга при отсутствии прочей одежды или аксессуаров, или стодолларовые интимные подвески от Sylvie Monthule[14], крепящиеся к большим половым губам, говорят о том, что мы имеем дело с сексуальным «я», которое мыслит себя именно таковым, и, соответственно, имеет сексуальные желания, сексуальные намерения. Маркировка этих намерений оказывается здесь ценнее, чем непосредственно сам маркер: леденец на палочке может работать не хуже, чем тщательно составленный при помощи ряда «наивных» элементов одежды полновесный эротический костюм (об этом, собственно, и рассказывает нам знаменитая песенка «Шляпу можешь оставить» (You Can Leave Your Hat On)[15]. Интимные украшения как таковые представляют собой, в некотором смысле, уникальное порождение нашей потребности в различении «эротического тела» и «просто тела». При том, что некоторые украшения такого рода являют собой скорее секс-игрушки, инструмент, расширяющий возможность воздействий на тело, особенно в BDSM-сетах, большая часть интимной бижутерии служит сугубо задачам эротизации. Эффект неожиданности, непривычности таких украшений играет, безусловно, значительную роль: браслет для мошонки с феанитовой подвеской открывается глазам (а до этого, возможно, угадывается тактильно) в момент, когда предполагается полная нагота. Другой значительный эффект эротических украшения  их способность означать степень интимной близости; мы узнаем о партнере то, чего не знают другие, видим то, о чем другие даже не догадываются. Третий значительный эффект эротического костюма, как нельзя лучше демонстируемый бижутерией такого рода,  эффект готовности партнера постараться для нас, демонстрация его желания нам понравиться. Декорированный алыми стразами набор украшений от Bos Tit Bits,  сердечки, клеящиеся к соскам, и сердечко побольше, крепящееся к зоне лобка, но оставляющее открытым клитор,  явно надеваются не ради гигиенических целей; эротическое воздействие, которое они могут оказывать, не в последнюю очередь построено на приятном нашему эго осознании собственной важности в глазах партнера, его желания произвести впечатление (впрочем, последняя трактовка может оказаться жалким всхлипом нашего эго,  как уже говорилось, очень часто и интимные украшения в частности, и эротический костюм вообще используются для усиления аутоэротического переживания и снятия тревоги, а не для развлечения партнера). Принцип маркировки костюма  в противовес цельному, многодетальному костюму, - нередко используется и тогда, когда важен непосредственный характер намерения, конкретика эротической игры, а не только демонстрация готовности партнеров к этой игре как к таковой. Вместо полновесного костюма «пирата» или «девочки из группы поддержки» могут использоваться, скажем, только повязка на глаз или только помпоны в качестве аксессуара,  очень часто партнерам оказывается вполне достаточно этих маркеров достаточно для создания обстановки ролевой игры, для разметки ролей и привязанных к ним действий. Фетишистская эротическая фотография, с ее любовью к мелким деталям, часто использует этот прием: так, тело на снимке может быть едва различимым, но желтая лента, которой полиция помечает места преступления, немедленно делает снятую сцену остроэротичной для зрителя с соответствующими интересами. Благодаря тому же механизму работы воображения голая грудастая блондинка в дешевом белом парике превращается в Мерилин, когда в кадр попадают двадцать метров закрученной в серпантин кинопленки. Когда речь идет минималистских вариантах эротического костюма, значимость прикрытости/обнаженности тех или иных телесных зон становится зачастую решающим. Когда речь идет о медийных образах, разделить ситуации, в которых те или иные методы прикрытия тела служат интересам цензуры или интересам эротизации образа, фактически невозможно. Положим, закон штата или страны, в которой издается журнал, запрещает демонстрировать обнаженную грудь. Означает ли это, что модель, нежной рукой прикрывающая лоно, но демонстрирующая стразовые наклейки с серебряными кисточками на сосках, снята именно так из цензурных соображений,  вторая-то рука свободна? Наклейки для сосков  отличный пример того, как цензурные соображения, когда-то ограничивавшие степень наготы танцовщиц варьете и моделей в мужских журналах, постепенно превратились в один из самых распространенных (после того, что можно отнести к широко понятому традиционному белью) элементов эротического костюма: им пользуются при очень широком диапазоне вкусов, а сам предмет варьируется от наклеенных крест-накрест кусков изоленты до пятисотдолларовых произведений ювелирного искусства от Bos Tit Bits с цветными стразами Swarovski и шелковыми кисточками. То или иное прикрытие фетишизируемой части тела, будь то головка пениса, скрытая под специальным шелковым колпачком, или лодыжка, затянутая в виниловый сапог, зачастую служит не только для визуального, но и для тактильного, и для психологического стимулирования: здесь мы возвращаемся к балансу между запретным и дозволенным для наблюдения, к вопросам сенсорной депривации, ограничения доступа, тактильного контраста между теплой плотью и острыми гранями страз. К примеру, при распространенном фетише длинных волос головной убор, полностью скрывающий тщательно собранную прическу, может использоваться одним из партнеров, чтобы демонстрировать «недоступность» в те или иные моменты игры, в то время как виниловое розовое платье, кроем напоминающее викторианские платья маленьких девочек, но полностью обнажающее грудь, наоборот, маркирует определенную (но, возможно, не полную) доступность объекта в любой точке эротического сценария. Вполне распространенный Hadaka-apron-фетиш (название происходит от японского hadaka  «нагой», и английского apron  «фартук»), подразумевающий «наготу, прикрытую только фартуком», подчеркивает значение эротического костюма для важнейшей игры в прикрытие и обнажение, в постепенное перемещение из области обыденного в область эротического: фартук  предмет одновременно обыденный и легко фетишизируемый,  не в последнюю очередь из-за того, что большинство фартуков прикрывают, в основном, только переднюю часть тела и не препятствуют, по большому счету, доступу к гениталиям. Так, при использовании костюма French maid[16] белый фартучек в ходе эротической съемки или эротической игры, по словам участников, очень часто оказывается последним элементом одежды, оставляемым на теле,  зачастую  до самого конца действа. Здесь мы видим двойное действие минималистического костюма: этот фартучек одновременно маркирует роль участницы, помогая поддерживать фантазийную обстановку, и выполняет роль ограничивающего и одновременно допускающего объекта, секс-игрушки[17]. Крошечный кружевной фартучек «горничной-француженки», наклейки на сосках, «бабушкины панталоны», виниловые перчатки, трусики-стринги или скромный ситцевый платок, под который убираются волосы, маркируют собой скрытые части тела, фактически играют роль вывесок, говорящих: «Здесь можно найти то, что вам нужно». Интересная инверсия происходит, когда создатели эротического костюма идут обратным путем: не бюстгальтер, прикрывая, маркирует бюст, но обнаженный бюст подчеркивает, что конструкция из нескольких тоненьких золотых цепочек (два треугольника, цепочка-«основание» и две цепочки-«лямочки») на данный момент будет считаться бюстгальтером. Здесь видно, как сложно бывают выстроены роли «означаемого» и «означающего» в костюмном высказывании, как легко они могут обмениваться функциями, и как остро смысл высказывания зависит от наших интерпретационных предпочтений: в ходе написания этого материала автор продемонстрировал прилагающуюся иллюстрацию семнадцати собеседникам, предлагая описать увиденное своими словами (ил. 1). Девять ответов сводились к тому, что мы наблюдаем «очень смелый бюстгальтер» (то есть объект, призванный прикрывать грудь, но доведенный дизайнером до крайней откровенности); остальные ответы так или иначе сообщали, что на иллюстрации  «обнаженная грудь с какими-то украшениями». Однако очень часто степень обнажения или сокрытия тела, признаки ролевой игры и другие значительные факторы, делающие тот или иной костюм эротическим, отступают на задний план перед такими важнейшими определяющими факторами, как цвет и фактура используемых вещей. Почти однозначно мы будем считать «эротическим» любое белье (а иногда и одежду, не попадающее по параметрам кроя под определение белья), имеющее один или несколько признаков из приводимого ниже списка: - Красный цвет - Кружево в качестве основного материала - Атлас в качестве основного материала - Латекс, винил, ПВХ в качестве основного материала - Черный цвет в сочетании с любым из предыдущих пунктов - Металлическая или кожаная фурнитура - Прозрачные ткани в качестве основного материала - Прозрачный пластик в качестве основного материала Этот ни в коем случае не исчерпывающий список демонстрирует нам, что костюм может оказаться эротическим по признаку фактуры или цвета. У каждого из пунктов этого списка есть своя история, свои особенности бытования и свои причины, по которым происходит фетишизация, но безусловным обобщающим принципом является, видимо, следующий: данные качества делают костюм не-прагматичным, а значит, не-повседневным, «иным» по отношению к нашей обычной одежде. Этот принцип, кажущийся нам очень значимым, мы подробнее рассмотрим ниже. Цвет, а в особенности  красный цвет, имеет в истории костюма огромное значение, возможно, сравнимое по масштабу только со значением черного. Об этом написано немало прекрасных работ[18], в том числе  рассматривающих вопрос о красном цвете в применении к нижнему белью в целом и эротическому белью в частности. Вряд ли мне удалось бы добавить что-нибудь к данной теме; мне бы, скорей, хотелось подчеркнуть тему «не-прагматичности» в применении к красному белью, слишком заметному под одеждой, слишком маркому в сравнении с черным, слишком вызывающему  в сравнении с белым. Случайно различенный сквозь футболку белый бюстгальтер может эротизироваться, но не служить поводом к масштабным проекциям в адрес носящей его женщины. Красный бюстгальтер  совершенно другое дело, та, на кого он надет, немедленно начинает восприниматься как объект, надевший (в прямом и переносном смысле слова) свое сексуальное «я» под покров социального,  либо для того, чтобы нарочно продемонстрировать это «я» нам, либо из еще более интересных побуждений. Заметим, что в отличие от других цветов, красный не требует никаких изысков кроя, никаких пикантных элементов, чтобы маркировать белье как «эротическое»,  это широко используется и производителями, и потребителями красных элементов эротического костюма. Прекрасной иллюстрацией, мне кажется, может служить рассказ одной из моих собеседниц о первом приобретении, сделанном ей, тогда - шестнадцатилетней школьницей, в момент появления кооперативной торговли на территории Советского Союза: красные трусы, совершенно необходимый, в ее понимании на тот момент, атрибут «соблазнительной женщины». Трусы расползлись синтетическими нитками после второй стирки, но и после этого, тщательно починенные, надевались по соответствующим особым случаям (здесь, кстати, виден еще один очень значительный принцип в структуре эротического костюма  его привязанность к стереотипам; к этой теме мы еще вернемся). Текстура материалов, из которых сделан эротический костюм, имеет, безусловно, еще большее значение, чем цвет,  это становится очевидным, если вспомнить, что эротический костюм  едва ли не единственный элемент нашей одежды, предназначенный для того, чтобы его трогали руками посторонние (тем более, что речь часто идет о ситуациях, когда, как уже говорилось, «темно»). Прикосновение к кружеву дает тактильный контраст между фактурной, неровной поверхностью ткани и гладкой, теплой поверхностью кожи, доступной прикосновению в каждом отверстии ажура; кожа, прикосновение к которой, напротив, почти не считывается, создает ощущение непреодолимой тактильной дистанции для каждого из партнеров. Многие материалы имеют сильный тактильный эффект для того, кто надел костюм, а не только для его партнера: например, любители эротической одежды из латекса и винила часто описывают эффект «второй кожи», мягкого сдавливания, особого ощущения, ни на секунду, по их утверждению, не дающего забыть о надетом костюме (зачастую это ощущение описывается как «обнажающее нервы» или «превращающее все тело в особую эрогенную зону»). Кожа, металл, винил, дерево в качество материалов, из которых выполняются детали эротического костюма, способны влиять не только на визуальные и тактильные впечатления участников действия: в не меньшей мере здесь задействуются слух и обоняние. Характерный хруст винила, шорох атласа, позвякивание металла способствуют созданию фетишизированной, фантазийной обстановки в очень значительной мере,  точно так же, как ему способствуют характерный запах кожаной одежды или металлических аксессуаров. Отдельную роль играет смысловая нагрузка каждого из названных материалов, связанные с ними ассоциации: избыточность, жеманность, кокетливость кружева, «силовые» и «опасные» ассоциации, связанные с кожей, «извращенность» латекса, «восточность» деревянных элементов одежды самостоятельно задают конструкции ролей и способны полностью перетянуть на себя весь эффект эротического костюма, сделав малозначительными вопросы кроя и цвета. Более того, нередко только материал, из которого сделан костюм, делает его «эротическим» при совершенно традиционном крое: продающиеся в секс-шопах платья с длинными рукавами и юбками до полу, широкие брюки, блузки или пиджаки, выполненные из прозрачной сетки или кружева, именно благодаря выбору ткани становятся «эротическими», требуют особых ситуаций и особых интенций со стороны того, кто их надевает. Но при всем многообразии элементов и приемов, на которых строится современный эротический костюм, при всей вариативности его структуры существует один неизменный принцип, без которого такой костюм не может выполнять свою роль,  то есть служить эротическим стимулом для носителя или наблюдателя: это – своеобразная узнаваемость, возможность определить с первого взгляда, что данный костюм  именно «эротический», что к нему применимы все принципы сексуального восприятия и самовосприятия. В повседневном костюме принципиально новый, подлинно ни на что не похожий аксессуар или элемент одежды может восприниматься как дизайнерский прорыв, как проявление экстравагантности или как признак неадекватности; тот, кто надел такой костюм, безусловно, рискует столкнуться с серьезными сложностями в восприятии собственного образа окружающими. Но эротический костюм, не соответствующий представ