Я сидел за кухонным столом, бессильно уронив голову на ладони. Та отзывалась на мои мыслительные потуги глухими импульсами боли, и я вновь остро ощутил себя разделенным, даже нет, разорванным напополам. И между этими половинами сквозил опустошающий поток апатии, который безжалостно иссушал мои попытки заполнить себя снова жизнью, эмоциями, желаниями...
Я открыл глаза. В ночной мгле, израненной бесчисленными огнями городских фонарей, я четко различал стоявшие перед собой чайную чашку и бутылку коньяка. Не задумываясь, действуя полностью автоматически, я привычно открутил крышку и наполнил чашку четко по каемочке с внутренней стороны алкоголем, после чего залпом осушил ее, отчего боль в моей голове - как будто? - стала тише и плотина, удерживавшая мысли где-то накраю моего восприятия, как это бывало раньше, расстворилась.
Я с ненавистью смотрел на чашку, из которой только что пил. С такой же ненавистью и отчаянием я смотрел на все, что меня окружало в моем доме, который был для меня чужим. В котором меня переваривали заживо, наслаждаясь моей беспомощной агонией.
Я налил себе еще коньяку, но теперь пил тот маленькими глотками, словно чай. И снова вернулся к вопросу, который неизменно сам выступал передо мной подобными ночами. В чем смысл моего существования? Неужто только прозябать в этом безжизненном теле, изнасилованном дипломатией абстрактной идеи соответствовать \"должно\" и \"надо\", в котором несмотря на то, что ему перевалило за тридцать пять, не осталось воли жить, желать, мечтать? Даже если так, тогда имеет ли смысл такое существование?
Я мрачно вглядывался в неясное отражение себя, проступающее на оконном стекле. И находил это положение вещей бессмысленным и недостойным продолжения, равно как понимал и то, что равнодушная действительность с неизменной ловкостью вновь поместит меня в свое колесо и принудит совершать привычные телодвижения, необходимые только ей одной.
Резко включенный яркий свет безжалостным лезвием прошелся по моим глазам. На какое-то мгновение я видел перед собой только бесконечное пространство белой безжизненной пустыни, которое потом начало пузыриться и принимать форму моего персонифицированного источника страданий. Нелепо улыбаясь я все же смог сохранить подобие спокойствия и налил себе еще алкоголя, который пил еще медленее и с большим наслаждением, фокусируясь только на нем и уводя все свое восприятие во вкус. Я знал, что не услышу от нее ничего нового. Я был ее бесправной жертвой. Она знала это, а я не мог донести суть наших отношений до общественности, которая осуждала меня за мое якобы несправедливо агрессивное отношение к ней.
Но что я сделал? Не позволил ей покончить с собой, согласившись с ее требованиями, уступил ей в решающий момент, понукаемый клеветой, капитулирова из страха возможной расправы с помощью исполнительных органов власти. Сделав все это, в итоге я убил себя, хоть и продолжал физически быть живым. Но кого волнует в подобном фарсе движение души другого человека, когда есть неизменные \"надо\" и \"должно\"?
Я покачнулся от удара, который прошел по моей левой щеке, и от неожиданности едва не упал вместе со стулом на пол. Я лишь сцепил зубы и сжал кулаки, понимая бессилие своего гнева. Я ничего не мог ни сделать, ни изменить, будучи закованным самой прочной цепью - мнением других обо мне. Чужим представлением, которое не желало узнавать меня и которое перемалывало мое естесство под удобный образ, чтобы обгладывать меня через него снова и снова...
Я знал: она снова одержит надо мной верх. Так было всегда и таковым останется.
Так есть ли смысл в подобном существовании?
Багряный туман подавляемого гнева заполнил все окружающее пространство. Видимо, я слишком изменился в лице, так как она в ужасе вжалась в угол комнаты. Я обнаружил в своей руке кухонный нож и рассмеялся, уловив причину ее страха, и сделал то, о чем тайно мечтал в последнее время. Сделал то, что хотел сделать уже давно, но тщательно скрывал даже от самого себя.
Быстрым движением я перерезал себе горло, продолжая смеяться. Я упал на пол, ощущая как жизнь стремительными толчками покидает мое тело и как вместе с этим я наполняюсь так долго желанными мной покоем и умиротворением. Я впервые победил ее. Одержал над ней верх. Я свободен!