Мои страхи…


Страхи…
У всех есть страхи.
У всех без исключения есть какие-нибудь страхи.
И каждый хоть чего-нибудь боится.


У меня тоже есть страхи.
И я тоже боюсь кое-чего.
Не кое-кого, а именно кое-чего.
Ибо у неодушевленного души нет. И достучаться, докричаться практически невозможно.
Кому-то мои страхи покажуться смешными. Кому-то нет. Но они сопровождают меня повсюду, где бы я ни была, что бы я ни делала, они осложняют мне жизнь, они мешают мне. И я хочу от них избавиться. Излечить меня от них никто не может. Никто, кроме меня. Со своими драконами управиться могу только я сама.
Но кто-то может мне помочь. И что-то может мне помочь.
Не знаю кто. Не знаю что.
И самый первый шаг – это найти эти страхи, нарисовать их, вылить на бумагу, облечь их в форму и взглянуть им в лицо. Только тогда с ними можно будет бороться, как с реальным врагом, а не с ускользающей, невидимой, неосязаемой химерой.

Страхи.
Да, я боюсь. Отчаянно боюсь. И не стыжусь признаться в этом. Да, некоторые мои страхи смешны для кого-то. Но это ерунда. Главное то, что они есть, они не смешны для меня, они полностью и безраздельно владеют мной. И поэтому они страшны и ужасны.
Чего я боюсь?
Чего страшусь до дрожи?
Чему хочу взглянуть в лицо и безотчетно, панически боюсь этого мгновения?

Страшусь. Боюсь…

Страх.
Я боюсь остаться без музыки навсегда. Страшно боюсь.
Я безумно люблю музыку. И я боюсь играть.
Нет, та отсебятина, что я всегда играла, нравилась людям. Так нравилась, что мне прощали громкую музыку, что я играла в два часа ночи на пианино. Её было слышно на много этажей и подъездов ночью в тишине…
Когда я, девочка-переросток, ибо в музыкальную школу брали малышей 4-х -7-и лет, а мне было уже 10, убедила родителей отдать меня в музыкальную школу потому, что мне очень хотелось не просто играть на пианино, а правильно играть на пианино, я была счастлива. Я думала, что мне повезло.
Да, мне повезло. Я даже попала в класс к учительнице, у которой не было не то, что троечников, но даже хорошистов. У нее были только отличники, которые получали дипломы, грамоты, завоевывали призовые места и были гордостью не только этой музыкальной школы, но и всего Киева. Да, мне повезло.
Но счастье мое закончилось, а радость улетучилась после первого же урока. А дальше было больше. Никто не знал как она воспитывает своих любимцев, свою гордость и гордость всех. А я узнала. Это было очень больно. Это ужасно больно, когда по твоим длинным тонким пальцам со всей дури хлопают крышкой пианино. Только потому, что ты не оттопырила свой пальчик так, как надо. И очень больно, когда сидящая справа от тебя учительница за недостаточно тихую ноту толкает тебя в бок. И взрослый сильный локоть впивается в твои худенькие ребра. Никто не видел мои слезы. Я боялась. Боялась, что увидят, узнают и запретят мне учиться. Я год терпела. Но однажды моя мама увидела меня в ванной, всю в синяках и кровоподтеках. Такая уж я нежная и все такие вещи на мне видны, как пятнышко на белой скатерти… Мама сказала папе, папа осмотрел меня, оставил в покое бутылку и они пошли в музыкальную школу. Поговорить. Разразился скандал. Но все замяли. А меня перевели к другой учительнице. И снова мне повезло. Она была добра ко мне. Она заметила, что чтение с листа – не мой конёк, и мне не сложно играть то, что надо, но скучно, и что я легко схватываю сложные вещи на слух. С этого момента она проигрывала мне то, что по её мнению могло мне понравиться, и входило в школьную программу, мы играли в четыре руки, импровизировали…
Школа закончилась, экзамены были сданы, но пианино еще оставалось. Какое-то время. И вот однажды, когда меня в очередной раз настигло жестокое безденежье, а я, как мать и единственная кормилица моего ребёнка, не могла себе позволить остаться без денег, я продала пианино… Я не сразу поняла, что я наделала. Ведь можно было найти другой способ. А я не нашла. И я осталась без музыки. Нет, я, конечно, слушаю музыку. Всегда слушаю. Везде слушаю. Чужую музыку. Красивую, прекрасную, но чужую…
И я боюсь, что никогда уже не смогу играть и писать свою музыку.
И этот страх меня душит и не дает мне дышать…

Страх.
Я боюсь рисовать.
Да, именно этим я занимаюсь всю свою сознательную и бессознательную жизнь. И именно этого я ужасно боюсь.
Боюсь рисовать.
Я боюсь, что то, что я нарисую, недостаточно выразит то, что я хочу сказать. Что будет всего лишь бледной тенью того, что я хочу выразить. Что фантазия безгранична, а её материальное выражение смотрится настолько блёкло и убого, что руки просто опускаются, и ты испытываешь стыд.
Но это личное. То, что внутри. А снаружи…
Я помню, как меня хвалили, моим работам радовались, дарёное хранили, и хранят сейчас…
Но гораздо более отчетливо я помню другие моменты.
Как я болела. И, естественно, никак не могла выставить работы с натурой. Её просто негде было взять. Да и сделать за пару дней то, что другие делали месяцами, физически не возможно. И, выставляясь на просмотре… Мне ставили два, а многие ратовали за пропуски и отсутствие большинства работ, поставить единицу и отчислить.
После просмотра моя часть стены всегда оказывалась почти пустой.
Кое-что я потом находила в закрытом вечном фонде. Но кое-что было безвозвратно потеряно. Потому, что было просто украдено кем-то.
Пусть это останется на их совести.
Всё равно через пол учебных года всё повторилось. И меня всё-таки отчислили по «профнепригодности». Забрав большую часть моих работ в фонд…
Я прощаю им всё. Пусть сами разбираются со своей совестью.
Я год работала художником. Так, ничего ни гениального, ни особо интересного – обычные дизайнерские и оформительские поделки за деньги и ради денег.
И через год я вернулась. Чтобы снова учиться. Там же. И меня взяли.
Я заболела в октябре. Тяжело заболела. Гепатит в тяжелой форме. Боткина. Месяц я не знала что со мной. Ела и рвала. Не ела, чувствовала себя лучше, садилась есть… и снова рвала. И я не знала что со мной. Меня спасали ребята – думали, что у меня нет денег, и кормили. А у меня просто сил не было готовить. Но я хотела есть, а ребята были так милы и так добры…И я ела. Ела и рвала…Через месяц, когда глаза мои стали желто-синими кто-то увидел меня в коридоре – я собралась на пары – и сказал: «А знаешь, ты больна. Это гепатит. Я сам болел когда-то в детстве. Я знаю» Тогда другие, сторонясь меня, закричали: «Не подходи ко мне! Ты больна. Я не хочу заразиться!» И я ушла. Вернулась к себе в комнату, где жила с девочкой вдвоем. Она спала со мной. Она за мной ходила. Она выхаживала меня и тогда, когда я вернулась из больницы. И она не заболела… Но я была совсем плоха, и она вызвала скорую. А в больнице меня лечил и выхаживал сирийский врач. Да, именно лечил, и именно выхаживал, когда мне стало чуть легче. Добавляя к обычным лекарствам что-то своё, старинное, восточное…
И я поправилась. И истощенная, но радостная я вернулась к учёбе в конце декабря. В аккурат накануне очередного просмотра. Само собой, что выставлять мне было нечего. Кроме набросков. И всё повторилось.
Истории свойственно ходить по кругу. Или, скорее, по спирали. Ибо ничто не повторяется дважды в абсолютном соответствии…
В этот раз меня никто не выгонял. В ситуации разобрались, можно сказать, справедливо. Дали задание по домашним работам и наброскам на каникулы. Раз в двадцать больше, чем другим. Но я не спорила и не жаловалась.
Я радовалась. Потому, что мне разрешили жить в общежитии, где городским категорически запрещено было жить, только приезжим иногородним. Но я там уже полгода жила нелегально. Если честно, я просто поспорила с учителем философии, ярым партийцем и комендантом общежития. И выиграла спор, исписав, сидя за первой партой у него перед носом два тетрадных листка, попросила еще три и заканчивала меленьким бмсерным почерком плотно записав остаток последней страницы. И он сдался. Он оказался честным и сдержал своё слово. Теперь я уже могла жить легально в общежитии, и обладая полной свободой, посвящать всё своё время общению и искусству. Что я и сделала.
Счастье жить и творить ради искусства вскоре сменилось счастьем беременности и материнства. И я ушла. Теперь уже навсегда…

Я наслаждалась своими ощущениями, я жила в другом мире. Я была счастлива. Я собиралась выходить замуж…
Я так и не вышла замуж. Не сложилось. До сих не складывается…
И появился новый страх. Страх, который до сих пор живёт со мной. Который до сих пор живёт во мне.
Я панически боюсь выходить замуж.

Плевать на то, что говорят: «Все женщины мечтают выйти замуж». Не все.
Я не хочу.
Или хочу?
Но всё равно – результат тот же – я не замужем.
Потому, что ужасно боюсь выйти замуж.

Я легко знакомлюсь с людьми и свободно общаюсь с ними. Я не ханжа, люблю противоположный пол. Да, не смотря на все поползновения и домогания женщин, я всё же предпочитаю мужчин.
Я не красавица. Отнюдь. Но говорят, что я красива, заворожённо глядя на меня. Ну, я не знаю…
Но пускай! Приятно доставлять радость другим уже одним только своим видом. Но…
Как только отношения заходят далеко, переступая невидимую грань… Я тут же делаю ноги. Все мыслимые и не мыслимые способы хороши.
Я долго не могла понять, что же такое происходит и как так получается. Я думала, всему виной мужчины, злой рок, "пороблено" и всё такое.
Но факты – вещь упрямая. И однажды, взглянув неупрежденно на эти факты, неумолимая логика привела меня к невесёлой истине – я делаю это сама. Сознательно или подсознательно, но создаю такие ситуации, которые делают дальнейшее существование вдвоём и вместе немыслимыми.
Вот этот страх!
И я поймала его за хвост.
И что теперь с ним делать?
Так и держу за хвост дракона, не зная что с ним сделать и боясь отпустить…

Жизнь – страшная и временами забавная штука.
То, что определено тобой – не кем-то, не другим, не богом, ни судьбой, а именно тобой – к исполнению, то надлежит исполнить. Рано или поздно. Так или иначе. И других вариантов нет.
Жизнь будет тыкать тебя носом, как щенка, в твои же испражнения, пока ты не поймёшь, пока не приведешь в исполнение поставленную когда-то где-то там самим собой задачу. И её необходимо решить. Вдохнуть в неё жизнь и выпустить на волю это чудо.
В противном случае, ты будешь возвращаться снова и снова. И в этой жизни, и в другой. Тысячу раз в тысячах своих жизней ты будешь возвращаться к этому. Ты будешь биться над её решением до тех пор, пока не исполнишь задуманное. Снова и снова. Снова и снова.
А страхи будут прятаться, а потом снова поднимать свои драконьи головы.
Снова и снова.

И я вернулась к своим страхам.
Какое-то время мои занятия и работы вообще не касались изящных искусств.
Пока однажды одна барышня в порыве благодарности за одну очень важную для неё, а мне практически ничего не стоящую услугу и, зная, что я ищу не просто работу, а хорошую работу, не привела меня на студию на пробу.
И я осталась там.
На десять лет.
На долгих десять лет.
Десять лет, десять долгих и счастливых лет, я активно участвовала в создании мультфильмов.
Я начинала с прорисовки и закончила анимацией, успев исподтишка всеми правдами и неправдами попробовать и поучаствовать во всех процессах производства.
Я была счастлива.
Я никогда не стремилась быть первой. Но я всегда оказывалась в десятке лучших. И даже тот удар, который я получила, когда узнала, что француз, устроив всеобщее тестирование среди 600 человек в Киеве и других филиалах студии, опустил меня, присвоив третью категорию, - ниже была только четвертая – «смертники», кандидаты на вылет - не сломал меня. Но я благословляю сдельную оплату, благодаря которой я всё равно оказывалась среди лучших. Три года. Три мучительных года сплошных реформ и сокращений. Придя на студию и удовлетворяя свои личные амбиции, будучи неуравновешенным – да, талантливым, но неуравновешенным – психопатом, он разрушил всё то, что по крупицам собиралось многие годы, убил морально и творчески многих… и претворил свою мечту, свои корыстные амбиции в жизнь, став единственным и неоспоримым хозяином…
Меня ушли в последнюю кардинальную чистку. Когда ушли 90% остававшихся на то время сотрудников студии.
Её больше нет.
Нет, нет, по документам она ещё существует, и он всё еще её безраздельный хозяин.
Но её уже нет.
И часть меня навсегда осталась там…
Я это поняла совсем недавно.
И именно тогда пришло прозрение.
И я увидела тот путь, единственный, но сложный, такой тяжёлый, но счастливый путь, которым я должна пройти…
И испытала страх.
Родился новый страх.
Страх и сделать и не сделать то, что я задумала.
Страх сделать и не сделать то, что я хочу.
Удастся ли мне это?
Смогу ли я?
Смогу ли я создать всё то, что думаю?
Не знаю.
Не знаю…
Но я должна.
Должна попробовать.
Должна сделать это.
Не столько тем, кто есть и будет, сколько себе должна и для себя. И ради себя. Ради этой жизни…

Блажен тот просветлённый, что знает путь и верит в чудо!

Мне страшно.
Я боюсь.
Я знаю и вижу путь.
Достанет ли мне сил?
Достанет?
Достану ль я?
Достигну ль высоты?
Возьму ли планку, что сама себе поставила?
Достанет мужества?
Достанет ли терпения?
И я боюсь…

Я помню, как любила в первый раз.
Да, первая любовь незабываема. Забавная, полная метаний и мук невыразимых. Но вечна.
Она всегда с тобой.
Как прежде, бесконечна и всеобъемлюща…
Я помню, как меня корили. Ругали. Мстили и смеялись.
Да, это было в детстве.
Да, в детстве испытала я не детскую любовь.
И много лет любила.
Поначалу не осознавая, потом осознанно любила. Испытывая это такое совсем не детское, но взрослое и сильное чувство.
Оно не было взаимным. Как ни жаль.
Мне говорили потом, когда утихло понемногу это чувство, не пройдя, но превратившись в тень, что следует за мной. Всегда. Везде. Повсюду и всегда.
Мне говорили, что якобы его брат-близнец не равнодушен был ко мне. Но я, не видя ничего, кроме своей любви, была слепа. Он ничего мне не говорил. А может, люди, как всегда, всё переврали и смешали, в беспомощной попытке меня утешить и уменьшить боль. Хотя… А кто же вместо брата, прикидываясь им, часами говорил со мной?....
Как бы то ни было, я до сих пор их помню, и испытываю глубокую благодарность за бессильные попытки помочь нести мою нечеловеческую ношу.
Спустя годы любовь стала похожа на дым, что стелется над тёмным, кроваво-пепельным пожарищем…
Она не ушла совсем и я её не забыла. Но претерпев все мыслимые и не мыслимые изменения, она превратилась в призрака, стоящего за моим плечом, постоянно следующего за мной и напоминающего мне…
Я с чувством справилась.
Но я появился страх.

Я не умею быть наполовину.
Я не умею жить наполовину.
Любить немыслимо наполовину.
Меня так много и я так сильна, что мне самой так страшно… любить…
И этот страх безжалостным драконом обвил меня и не даёт дышать.
Я задыхаюсь.
И боюсь.
Боюсь и задыхаюсь…

19.03.2009

MicheL

Авторство и все права принадлежат MicheL.
Любое использование и печать текста, равно как и любых его частей, разрешено только с письменного согласия MicheL и с обязательным указанием авторства MicheL