Глава 4. Сон марионетки
Истинный мир – невидим, неосязаем, неслышим, не имеет вкуса и запаха. Истинный мир есть движение разума. Начальная и конечная цель этого движения непостигаема. Разум есть материя, более твердая, чем камень, и более быстрая, чем свет. Ища покоя, как всякая материя, разум впадает в некоторый сон, то есть становится более замедленным, что называется – воплощением разума в вещество. На степени глубины сна разум воплощается в огонь, в воздух, в воду, в землю. Из этих четырех стихий образуется весь видимый мир. Этим миром управляют кукловоды. Так называют тех, кто сумел управлять не только своим разумом, но и разумом других. Их подданные – марионетки, те, кто не видят жизнь, я видят лишь представление, шоу. Но когда марионетка осознает окружающее – это состояние сна. Этим чувством невозможно управлять.
Когда она открыла глаза и пришла в себя, была уже глубокая ночь. Она сидела в кресле посреди комнаты в просторной комнате, где стены и потолок были обтянуты пурпурным бархатом, а пол устлан мягким ковром. По обеим сторонам от кресла стояли два небольших деревянных столика, а на них канделябры с шестью зажженными восковыми свечами.

В глубине комнаты, где находилась она, был с одной стороны громадный, упиравшийся в самый потолок, камин, а с другой, под балдахином, - одна из тех непомерно высоких и широких кроватей средневекового стиля, на которые надо взбираться по ступенькам помоста и где свободно можно улечься поперек. Ничего общего с японским ложе. Остальная мебель состояла из кресел, выстроившихся вдоль стен. Потолок имел форму купола; в камине пылал жаркий огонь. Несколько дверей, одни с опущенными, другие с приподнятыми портьерами, вели в смежные комнаты. Вся обстановка, прочная и массивная, носила на себе отпечаток устаревшей, но великолепной моды. Отменное чувство стиля, роскошь свидетельствовало о высоком чине, доходе владельца…
Точно так же, как ковер и обивка стен, все в этой комнате было из красного бархата : полог, балдахин, покрывало кровати, занавеси, скатерти на столах, кресла, стулья. Никакой позолоты, кроме как на потолке – отличный вкус.
Для того, чтобы всплыть со дна на поверхность, требуется некоторое время.
Анна была ввергнута в такую глубокую пучину изумления, что сразу прийти в себя не могла. Невозможно в одно мгновенье освоится с неведомым, все потерять, все получить.
Мысли иногда приходят в расстройство точно так же, как войско на войне, и их так же трудно собрать, как разбежавшихся солдат. Человек чувствует себя как бы расчлененным на части. Он присутствует при каком-то странном распаде собственной личности.
Когда вы ступаете в полосу неожиданности, готовьтесь к тому, что они обрушатся на вас одна за другой. Как только перед вами распахнулась эта дверь, в нее сразу устремляются неожиданности. Как только в стене пробить брешь, события сразу же вырываются в этот пролом. Необычайное не приходит только один раз.
Необычайное – это мрак. Этот мрак окутал Анну. То, что с ней случилось, казалось ей непостижимым. Она видела сквозь туман, который заволакивает потрясения подобно тому, как после обвала еще стоит в воздухе облако пыли. Она не могла разобраться в окружающем. Но мало-помалу воздух становился прозрачнее. Пыль оседала. Анна напоминала человека, спящего с открытыми глазами и старающегося разглядеть то, что происходит с ним во сне. Она то разгоняла это облако, то опять давала ему сгущаться, то теряла рассудок, то снова обретала его.
Постепенно мысль Анны стала осваиваться с мраком загадочного события, подобно тому, как ранее ее глаза освоились с мраком комнаты, которая была так велика, что два канделябра еле освещали ее. Трудность заключалась в том, что надо было как-то распутать все эти сбившиеся в один клубок впечатления.
Она молчала. Тот, кто не говорит ничего, способен противостоять всему. Одно случайно оброненное слово может иногда погубить все.
Анна озиралась. Когда человек изумлен, он сперва оглядывается кругом, чтобы удостоверится, что все по-прежнему стоит на своем месте. Определив, что находится где-то в неизвестности, он ощупывает самого себя, чтобы убедиться в собственном существовании.
Анна не видала такого никогда. Здесь, во всей этой вычурности, во дворце, она испытывала почти-то же чувство беспокойства, что и в тюрьме. Это пышное зрелище внушает страх. Она все еще не могла к этому привыкнуть.
- Где я? – произнесла она вслух, хотя, как ей казалось, в комнате, кроме нее, никого не было. Она сама не понимала, почему произнесла это. Наверно тогда она не управляла собой, своими действиями, мыслями, чувствами…
- Ты у себя дома, Анна…
Из темноты всплыла уже до боли знакомая фигура. Это был он. Сначала ее озарило удивление, затем страх, затем доля воспоминаний… Все запутано, скомкано…
- Хао? – Взволнованно пролепетала Анна. Она едва смогла выдавить из своей глотки это слово. А затем и вовсе онемела. Руки и ноги стали тяжелыми, точно как ржавый корабельный якорь, сердце стало колотиться с бешеной скоростью, так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Все вокруг потемнело, и она вновь погрузилась в этот сон наяву.
- Ты не помнишь, что произошло, ведь так? – Голос его звучал мягче и нежнее всего этого бархата, которым была окутана комната. Он то повышал, то понижал тон. Он скорее пропел, чем сказал. А может это только ей казалось? Все эти ноты звучали и громко, и тихо одновременно.
Ей на миг захотелось запеть вместе с ним, подхватить те необычайные тона, что подхватывал он, на затем это желание сразу пропадало… Вспоминалась его невыносимая темнота, что так хорошо скрыта под идеальным телом.
Кружилась голова, сбивалось дыхание. Все перед глазами меркло, оставался лишь он. Почему-то именно сейчас ее сильно пленило его полуобнаженное тело – мускулистое, стройное… Раньше она не замечала этого. И даже не пыталась. А сейчас?.. Что за удивительные чары приковывают ее взгляд к нему?
Не в состоянии что-либо произнести, Анна лишь покачала головой. Сейчас она напоминала куклу, марионетку – глаза устремлены на Хао, прозрачные, безжизненные, но неописуемо красивые, отбивающие теплой синевой; слегка наклоненная голова, как будто отрезали те, едва заметные нити, что придерживают куклу во время представления…
… Представление... Да. Именно это и происходило. Он – кукловод, она – марионетка. Он виртуозно управляет ею, она покорно все выполняет. Только неизвестно, как долго продлится весь этот спектакль.
Он приблизился. Она даже не успела уловить его шаги, а, может, их и вовсе не было. Она с трудом подняла глаза. Но, сделав это, она увидела теплую, нежную кожу, под которой чувствовалось биение пылкой крови, очертания тела, пленяющего четкостью мрамора и плавными изгибами волны; высокомерно – бесстрастное лицо, выражающее одновременно и призыв и отказ, лицо с ослепительно прекрасными чертами; волосы, точно озаренные отблеском пожара; обольстительную полу наготу, пробуждающую трепет сладострастия, надменное желание воспламенять вожделения завороженной толпы, но только издали; неотразимую загадочность, влекущую за собой неприступность; искушение, идущее рука об руку с предвидением гибели; обещание чувствам и угрозу рассудку…
Он взял ее за руку. Она почувствовала, как столь нежные и ловкие пальцы обвили ее ладонь – совсем легко, едва уловимо. Это было совсем не так, как при их встрече в лесу. Что-то неопределенно тонкое… В какой-то момент она хотела было вырвать свою руку из его, осознавая, кто рядом. Но силы как будто покинули ее. Она не могла лишь подчиняться.
Вскоре она уже сидела на чем-то мягком и необычайно гладком, нежном. Шелк, бархат… Так и хотелось прекратить держать столь тяжелую голову и упасть на эту пелену, забывая о всех заботах; окунутся в нитях шикарной, божественной красоты…
Иногда всплывали образы, столь же неясные, что и ее предназначение здесь. Как она куда-то шла, затем летела, кружилась на волнах ветра и пела… пела…
С несчастьем справится легче, чем со счастьем. Несчастье легче понять, осмыслить. А когда приходит счастье, трудно принять все его дары – мучает совесть и сомнения.
Трудно познать себя в счастье. Случай всегда рад надеть на тебя личину. Нет ничего обманчивее его. Что он: проведение или злой рок?
- Ты слаба… Я впервые вижу медиума, на которого так подействовало обычное перемещение. Девочки сказали, ты потеряла сознание…
Он сидел рядом и глядел на нее. При таком свете, в полутьме, ее взгляд казался столь неопределенным, неуловимым, как и ее мысли. Они заносили ее то в один конец, то в другой. Они путали даже его. И во всем этом вихре чувств, наполнявшем все ее существо, она не ощущала слабости, усталости. Ее мысли рассеивались, как дым, затем снова появлялись, оживали, словно черное пламя из клокочущего кратера. Иногда он замечал, когда в голове ее появлялись очертания происходящего, она радовалась, кричала, смеялась… Внутри себя… Она знала, что сидит на кровати, рядом с ней он. Было удивительно спокойно. Настолько, что создавалось впечатление, что все это иллюзия, лишь еще один бред, сон…
- Хочу тебе напомнить, что мы договаривались об одном моем желании… - Перебив тишину, сказал Хао. Он не закончил фразу, но, пожалуй, не трудно догадаться, что ему нужно.
Анна в одно и то же время была вознесена на вершину и низвергнута в пропасть. Теперь стало страшно. Красивый сон миновал, теперь на смену ему пришла темная, гадкая реальность. Этот страх неизбежности, страх повиновения… Дыхание опять сбилось, как будто кто-то держит ее за горло и сжимает все сильней. Кружилась голова. Глаза начали сильно печь. Сама мысль о том, что сейчас она будет лишь игрушкой, наводила ужас, отчаянье, панику и…обиду… Слезы вот-вот готовы были вырваться наружу.
«Ах!» - мысленно воскликнула она, ибо сейчас могла восклицать только так. – Смерть… Только она будет моим возмездием… Лишь бы умереть!»
Его взгляд тоже переменился. Теперь улыбки не было. Теперь не было ничего. Ноль чувств. Ноль эмоций.
- Следи за своими желаниями, Киояма. Они могут исполниться… - Прошипел он грубо и дерзко. Это было что-то смежное между злостью и недоумением. – Успокойся…
Анна действительно постаралась успокоиться. Не потому, что он ей так сказал, а потому что это было необходимым.
Вновь туман… Его лицо опять изменилось. Прошла лишь доля секунды, а на губах его опять эта улыбка. Нет, вовсе не злая… Вот он совсем близко. Теперь она четко видела эту глубину в его глазах. Завораживающий взгляд… В нем отражается вся Вселенная, вся глубина души… Почему он пытается от всех это скрыть? Может это и есть его слабость?
Он настолько близко, что дыхание его, словно сильный порыв ветра, обжигает лицо, только более нежно, мягко... Темнота… глаза сами закрылись, как будто ими кто-то повиливал. Губы, наоборот, открылись, совсем немного… Все стало немного мокрым. Это даже слегка испугало, но затем это начало нравится все больше. Ощущался подъем, ощущалось падение… Что-то новое, непонятное озарило ее тело и душу… Избыток чувств накрыл ее, от чего хотелось плакать и смеяться одновременно, лишь бы этот момент не кончался.
Вскоре он оказался еще ближе. Теперь их тела соприкасались, от чего вновь становилось немного страшно. Его горячие губы двигались так точно, уверенно, предугадывая все ее желания…
Желания? Да… Именно так. Хотя она и видела все вокруг сквозь муть реального мира, как через линзу, она все же не могла не чувствовать, как бешено колотится ее сердце. Нет, совсем не от страха. Это было нечто другое; как хочется прижать его к себе и что бы он сделал то же самое; что бы все это не прекращалось, длилось целую вечность…
Теперь это уже не Анна. Это – самая маленькая частица, частица ее души, что была так хорошо скрыта от окружающих; частица, что всегда желал этого, ждала, когда наступит тот час и она сможет вырваться на свободу. И вот она полностью овладела Анной, заставляя ту забывать о врагах, забывать о союзниках. Теперь не было ни прошлого, ни будущего. Лишь настоящее.
Он медленно отстранился, но всё же находился очень близко от нее. Она растеряна. Смятение души, возникшее внезапно, пугало и воодушевляло. Она видела слишком много и в тоже время слишком мало. Эта вспышка уничтожала все картины минувшего.
- Выглядишь устало, Анна… Спи.
Это было последнее, что она услышала. Вскоре его лицо начало расплываться, как и вся комната. А затем – мрак.
Все казалось сном – и страшным, и красивым. Этот сон полностью накрыл ее сознание. Он засел там, приказывая слушать. Слушать и повиноваться.
Необычайная явь… Невообразимая, поддельная… А может быть это и был лишь сон?